Глиссандо

— И я займу место этой монеты? — вдруг спрашивает Марина, чем заставляет его на секунду замереть.

Наконец он бросает на нее взгляд, а словно этого не хочет вовсе, как будто их встреча доставляет ему физический дискомфорт.

— Да. Здравствуй, Марина.

Это все. Арнольд поворачивает голову и придвигается ближе к снайперскому прицелу, через миг делая первый выстрел. За ним сразу следует второй, третий, четвертый. Мы сидим молча, отец дает нам знак не шевелиться, да и не знаю, собирается ли кто-то в действительности дергаться. Я лично нет. Я хочу застать каждую секунду. Мне это нужно.

— Ты меня бросил, — тихо говорит Марина, после целой очереди из еще пяти выстрелов, на что он холодно кивает головой.

— Да.

Еще выстрел. Она вздрагивает, но тут же сбрасывает морок, гневно придвигаясь к столу.

— Да?! И это все?!

— Так было лучше.

— Кто ты такой, чтобы решать, что лучше?!

— Ну…я один из главных героев нашего романа. Не только ты. Извини.

Выстрел.

Она вскакивает, чем заставляет наконец резко обернуться Арнольда, даже прищуриться. Краем глаза я вижу, как он держится за кобуру, а она усмехается.

— И? Ты в меня выстрелишь?

— Сядь на место.

— Давай. Стреляй. Ну же!

— Сядь на место, твою мать! — рычит, делая шаг вперёд, — Не заставляй меня идти на крайности.

— А может я хочу этого?

— Хочешь чтобы я прострелил ногу одному из твоих братьев?!

Марина замирает, и теперь Арнольд усмехается, тихо цыкает, снова отворачиваясь к окну.

— Сядь на место и не провоцируй. Я не шучу.

Она понимает это и опускается обратно. Арнольд тоже явно хорошо ее знает, так как отлично чувствует на какие кнопки надо надавить, и мне так ее жаль в этот миг. Марина из успешной, деловой женщины со стальными яйцами в миг превратилась в маленькую, беззащитную девочку. Как по щелчку пальцев.

Арнольд же стреляет еще раз, потом отсоединяет от пояса рацию и коротко говорит в нее что-то на незнакомом языке, после чего ставит ее рядом с оружием и выдыхает, оперевшись на него и положа голову сверху.

— Мне жаль, что так вышло, — через пару минут звенящей тишины тихо говорит, не поворачиваясь, Марина же быстро вытирает слезы и хмурится, изучая свои ногти.

— Я думала, что ты умер.

— Это не моя идея.

— Но твоя меня бросить, да?

— Так было нужно.

— Кому? — жалобно шепчет, он снова смотрит на нее коротко и снова отворачивается.

— На тот момент моя жизнь была слишком сложной, чтобы тянуть в нее еще и тебя. Я сделал это ради твоего блага, а не потому что хотел.

— Ты должен был все мне рассказать.

— Если бы я рассказал тебе хоть что-то, ты стала бы мишенью. Тогда у тебя бы не было выбора. Ты бы не стала тем, кем стала сейчас.

— Я тебя ненавижу…

— Знаю, — со смешком кивает, не отводя серьезного взгляда от того, что происходило за окном, — Но ты бы возненавидела меня сильнее, если бы я тебя не отпустил.

Его рация шипит, и он снимает ее, принимая еще одно сообщение на неизвестном языке, который я все также не могу узнать. Лишь догадки, что это норвежский, по крайней мере судя по их корням, хотя кто его знает? Да и догадываться некогда — вдруг мы слышим хлопок входной двери. Что ожидать дальше — без понятия. За окном слышатся крики, выстрелы, топот, и мы в этой комнате будто короли в усыпальнице в ожидании конца.

Как прозаично. Но мерный стук тонких каблуков не дает в волю насладиться всей иронией, а через миг в арке появляется новая фигура. На ней длинное платье, сверху соболиная шуба, на руках перчатки — и все в одной, черной гамме. Лицо прикрывает изящная шляпка с сеткой в тон траурному одеянию, но мне и не нужно видеть ее лица, я знаю, кто это.

— Ирис… — тихо выдыхает отец, подавшись вперед, но она словно не слышит.

Спокойно, плавно подходит к столу ближе, потом отодвигает стул, садится прямо напротив отца. Мы, как немые зрители, занимаем правый фланг, и я могу наконец так хорошо ее рассмотреть, как не мог раньше.

Она двигается особенно. Плавно и по-аристократичному размеренно. Приковывает взгляд. Я даже почти могу понять отца, Ирис привлекает внимание, но свое не дарит никому, кроме сына. Она смотрит на него, он хмурит брови, вглядываясь в ночной мрак. Молчит. Такое ощущение, что они ведут какую-то немую, лишь одним им понятную беседу, пока она не превращает ее в живую, настоящую.

— Что там? — спрашивает тихо, он также тихо усмехается.

— Помнишь, ты пришивала нам варежки на резинку? — Ирис усмехается в ответ, — Придумай что-нибудь такое для Марка. Он заколебал.

Теперь она смеется вполне долго и осязаемо, потом аккуратно снимает шляпку и когда кладет ее перед собой, вдруг резко поднимает глаза на Настю.

— Моя дочь рассказывала мне, что вы относились к ней очень хорошо.

Настя не понимает ничего. Она просто хлопает глазами, пугливо трясется, и так контрастирует с этой женщиной, которая словно выкована из стали.

«Они похожи…» — думаю я, разглядывая ее лицо, — «Внешне даже. И почему все твердят обратное?!»

— Анастасия, в качестве благодарности, вы сейчас встанете, возьмете своих детей, выйдете через парадный вход и дойдете до ворот. Там стоит черный мерседес, в который вы сядете и уедете.

— Вы…ее мать… — словно по голове ударенная, еле шевеля губами, выдыхает Настя, и Ирис слегка кивает.

— Да. Меня зовут Ирис.

— Но…вы же…вы…

— Умерла? Извините, но нет.

— Но…

— Вам не понять моих мотивов…

— Не ей одной, — цедит Лиля, на что Ирис лишь слегка мажет ее взглядом, снова приковывая его к Насте.

— Вас отвезет хороший друг. Вам нечего бояться, я даю вам свое слово, что вас и пальцем никто не тронет. Уходите.

— Я не уйду.

— Извините, Анастасия, но это не вопрос выбора. Вы уходите. Сейчас.

На втором этаже что-то падает, и это обрывает уже стальной приказ. Ирис резко поворачивает голову на звук, а Арнольд тут же спрашивает у отца.

— Кто на втором этаже?

Отец слегка пожимает плечами и усмехается в ответ.

— Сквозняк, наверно.

— Ты так просто не сдаешься, да, дядя?

Я удивленно поднимаю брови, а Арнольд вынимает пистолет и тихо идет в сторону двери на кухню. Мне не составит труда отметить, что для человека, который не бывал в этом доме, он отлично в нем ориентируется, и это пугает. Как? Откуда он знает, что если выйти через кухню, можно быстрее всего попасть на второй этаж через лестницу прислуги? Я без понятия, и никто не собирается отвечать на этот вопрос. Ирис замолкает, отгибается на спинку стула и, слегка постукивая длинным ногтем по столу, вслушивается в тишину. Тогда я и замечаю его — Стасик, верный, цепной пес отца, крадется в сторону женщины, как жалкий трус. А я не могу допустить, чтобы с ней что-то случилось. Понимаю, что это был бы отличный выход из ситуации — захват такой важной фигуры, но я просто не могу. Она ее так любила, и теперь я чувствую, что обязан ее защитить. Подаюсь было вперед, она резко переводит взгляд на меня, но в следующую секунду все становится бессмысленным.