Глобальное потепление

На небе не виднелось ни облачка, и, отражая его голубизну, культурный шельф синел ярко и чисто, как море. Смотреть против солнца на берег на получалось, сразу слезились глаза. Впрочем, по Сережкиным расчетам, до полудня дайверы должны дрыхнуть. После чего он всерьез намеревался трансформироваться из добытчика в воина и даже отковырял уже от конструкции базы гнутый кусок арматуры. Ну-ну, Юлька бы посмотрела.

Сама она искренне верила в лучшее, по утрам с ней такое случалось. В конце концов, на студии знают, куда они поехали, да и Петрович, не дождавшись их вчера в кафешке с птицей, должен был по инструкции дать сигнал тревоги. Плюс мужья наверняка начали названивать наперебой после полуночи; ну, это как раз без толку, по ночам в нашей стране ничего не решается и тем более не делается, разве что скорую можно вызвать, и то далеко не всегда.

Но на сегодняшней планерке, по идее, вопрос поставили. Ну допустим, пока раскачаются. Пока вызовут опергруппу, пока решат, кому ехать (Мигицко наверняка попытается отмазаться, но фигушки, Иван Михалыч не позволит), пока оформят все необходимые бумаги, пока туда-сюда… Все равно должны успеть раньше дайверов. Которым тоже еще просыпаться, раскачиваться, решать… В конце концов, и они родились и живут в нашей стране.

— Чопик!

Над грудой ржавого железа показалась мокрая голова Сереги, чуда морского. За головой высунулась рука, сжимающая мокрую футболку, и. о. садка для мидий. Затем подтянулся торс, малость бесформенный, но волосатый, как и положено воину-добытчику-самцу. Юлька хмыкнула и отвернулась.

— Мы жрать будем или как?

Она подцепила ближайшую мидию, понюхала, сморщила обожженный нос:

— Сырые еще. Солнце низко.

— Солнце ей… — оператор длинно выматерился; с самого утра он матом в основном и разговаривал, тем самым утверждая, видимо, свою маскулинную сущность. — Аквушку дай.

— Чего?

— Аквушку дай, говорю! — заорал Серега. — Непонятно?!

— Зачем?

Ответ прозвучал в той же стилистике, и Юлька, ничуть не обидевшись, все-таки решила возмутиться, в воспитательных целях, чтоб знал:

— Или нормально попроси, или сам лезь бери. Что ты снимать собрался?

База содрогнулась и загудела, чайки разом взлетели, подняв крыльями бурю аплодисментов. Не роняя мужского достоинства (хи-хи), Сергей карабкался наверх, оставляя на ржавчине мокрые потеки. На всякий случай Юлька отползла подальше. С таким стремительным смещением социальных акцентов и ценностей ее робинзонада могла закончиться трагически и безо всяких дайверов. Нет, но вообще интересно. Аквушку ему подавай, — Сереге Василенко, у которого в нормальной обстановке лишнего кадра не допросишься снять. Решил на всякий случай оставить по себе человечеству вечную память?

В домике Сережка возился довольно долго, чайки успели вернуться. Зато вышел он оттуда при полном параде: в ободранных аквалангах, с неизвестно где добытой мутноватой маской на лбу и аквушкой на плече. Юлька присвистнула:

— В них же воздуха нет.

— Сколько-то осталось, — туманно прогудел он.

Отодвинул загубник и сказал уже человеческим голосом:

— Подойди сюда, Чопик. Разговор есть.

Донельзя заинтригованная Юлька подошла, гулко топая по ржавым пустотам. За спиной активизировались чайки, и она персонально для них, не оглядываясь, топнула как следует. Присела на пустую канистру, обжигающую сквозь шорты:

— Ну?

Чудо морское уселось напротив, расставив мосластые ноги:

— Слушай сюда. Я сейчас сниму все, что получится. А ты потом… Они же тебя отымеют по кругу и отпустят, сто пудов, на хрена ты им нужна? — на Юлькины полунемые от возмущения потоки междометий он, понятно, не отреагировал. — Короче, на студии смонтируешь и начитаешь сюжет. Про эту их драную капсулу! И скажи Михалычу, чтобы прокатил по всем выпускам и с утра дал повтор. Потому что нефиг!

— Нефиг что? — проклюнулась она вовсе не тем текстом, который рвался наружу.

— Нефиг!!! — взревел Серега. — Инфа должна пойти!

— Какая еще инфа? Дайверские байки? — Юлька хмыкнула. — Так их любым видео из архива заклеить можно.

Оператор мрачно насупился, не снисходя до комментирования бабьей глупости. Видок у него был настолько смешной, что Юлька перестала возмущаться и принялась увещевать:

— Что ты собираешься наснимать такого за пять… ну десять минут? — махнула рукой в сторону воды, одновременно пугнув чаек. — Шельф как шельф. Только глубоко нырять не вздумай, воздух кончится, и вообще… мало ли там что.

Он глянул из-под сползающей маски с видом усталого и априори неоспоримого превосходства. Но таки соизволил пояснить:

— Я таймер поставлю. Чтобы сразу было видно: это моя последняя съемка. Без разницы, что там будет, главное, текст прозвучит как следует… — у Сереги дернулся кадык, зато широко расправились обожженные плечи. — Капсула принадлежит нашей стране, а не этим уродам! Снимать он мне запрещал под водой, пррридурок, дайвер, чмо недорезанное…

Экспрессивного однородного ряда ему хватило, чтобы подняться на ноги, расправить ремни на плечах, прошагать, спотыкаясь и матерясь между строк, до выступающего трамплина с краю конструкции, развернуться спиной к воде и надвинуть маску. Юлька думала, дифирамбы Кольке Иванченко так и потонут в мощном всплеске, но оператор, оказалось, еще имел что сказать лично ей:

— Запомнила, Чопик?!

Прикусил загубник и рухнул баллонами назад, подняв впечатляющий фонтан брызг. Юлька запомнила.

Свесившись с края базы, она зачерпнула воды, намочила голову и топик. Затем вернулась к домику, турнула чаек, попробовала на зуб крупную мидию, слегка уже привяленную, потерпеть еще чуть-чуть! — и присела на корточки, размышляя, откуда в нашей стране берутся патриоты. Сама Юлька с огромным удовольствием продала бы какой-нибудь государственный секрет, скажем, за коттедж на Острове… да ладно, можно и за обычный материковый дом, только просторный, на обе семьи, и чтобы в каждой комнате по хорошему кондишену. И ни капельки не сомневалась, что любой, абсолютно любой гражданин нашей страны тоже продал бы за милую душу: потому и невозможна у нас подобная сделка, чересчур уж колоссальна пропасть между спросом и предложением. В нашей стране каждый понимает маленькие и зримые, осязательные и ликвидные ценности — и в упор не видит абстрактных и великих. Наша жизнь устроена так, что оглядываться на них просто некогда, а вписывать в свою систему ориентиров бессмысленно и вредно, как, например, воздев глаза к небу, на полной скорости молиться за рулем.

А вот поди ж ты. В ситуации, когда уже нельзя поделать ничего другого, человек вдруг берет и начинает заботиться о ком бы вы думали? — о нашей стране! Просыпается что-то святое в душе, блин. Патриотизм, он самый.

Нет все-таки, думала Юлька, отползая вслед за тенью, тут должен быть какой-то другой механизм, другие рычаги. Может быть, оно связано с общей социально-психологической трансформацией, которую мы с утра имеем удовольствие наблюдать: шовинизм — он шовинизм и есть, хоть мужской, хоть национально-патриотический. Стоп, и еще одно, наверное, главное. Главное — что перед лицом конкретного внешнего врага.

Прищурив глаза, посмотрела вдаль, на берег, все еще почти невидимый против уже высокого солнца. И вообще отсюда слишком далеко, чтобы разглядеть отдельных дайверских особей и тем более угадать их намерения. Да и кто в принципе может предвидеть намерения и действия дайверов, у которых ни логики, ни целей, ничего? Уж точно не Серега с его, блин, прогнозами, а вернее, личными эротическими фантазиями, да пошел он…

Все-таки в нашей стране (она вернулась к широкоформатным, куда более приятным размышлениям) для воспитания настоящего патриотизма, о котором у нас безнадежно и недолго ностальгирует каждая новая власть, очень не хватает образа врага. Есть, конечно, достойный претендент на эту роль, и когда-то он неплохо с ней справлялся — но не теперь. Слишком уж у них там хорошо, тепло, Соловки…