Глубокая борозда
Шрифт:
После бюро к Павлову заглянул Кутузов:
— Я на минуту, Андрей Михайлович… Спасибо вам, — протянул он руку. — Поддержали…
— Будьте всегда честным, — только и нашелся сказать Павлов.
10
В Дронкинском районе, так же как и в Пановском, массовая косовица зерновых началась после десятого августа. А ведь это самые южные районы области. По сводке же, переданной Павлову, некоторые районы свалили до трети урожая, а по области скошено почти пятьсот тысяч гектаров…
Это означало, что при помощи графиков сложная
Приехал Герасимов и сообщил Павлову печальные вести: кое-где скосили на свал явно зеленые хлеба. По его определению, многие недоберут три-четыре центнера зерна с гектара, да и качество зерна плохое.
Павлов поручил Герасимову провести контрольный обмолот в ряде хозяйств, определить качество зерна, подсчитать недобор урожая. Однако эти результаты вскоре стали известны и без контрольных обмолотов. Началась сдача зерна на элеватор. Много пшеницы первых намолотов оказалось натурой ниже шестисот пятидесяти граммов. А сколько недобрано хлеба? И как в этих условиях говорить о засыпке семян из первых намолотов? Наносился ущерб и будущему урожаю…
А вскоре пошли дожди. Обмолот и сдача хлеба замедлились. Смирнов решил провести кустовые совещания. В Дронкино собрались южане — представители девяти районов.
Смирнов нервничал. Первоначальный график оказался не под силу ни одному району.
— Ссылки на непогоду неосновательны! Молотить нужно в любую погоду! Доложи, Гребенкин, когда твой район заканчивает план?
Гребенкин помолчал, склонив голову, провел рукой по подбородку. Павлов волновался: как он ответит?
— Сейчас сдача хлеба пойдет более быстрыми темпами, — негромко заговорил Гребенкин. — Семена у нас в основном засыпаны, так что, как будем молотить, так и сдавать.
— Дату назови! Дату!
— За четырнадцать рабочих дней мы можем все обмолотить. Но сколько будет дождливых, я не знаю.
— Хорошим работникам дождь не помеха! — почти выкрикнул Смирнов. — На какие сроки ориентируете партийную организацию?
Совещание не понравилось Павлову. Он не понял, для чего оно вообще созывалось.
Об опыте работы в этих трудных условиях почти не говорилось.
Свое выступление Смирнов закончил требованием: молотить и в ненастную погоду!
И это Павлову не совсем понятно. Конечно, нужно напрячь усилия. Но молотить в ненастную погоду — значит сознательно идти на огромные потери зерна. Трижды проводил он контрольный обмолот копен соломы от влажных валков, и результаты: больше двух центнеров зерна с гектара! Но ведь и повторный обмолот не был идеальным… Ну, а если дожди не прекратятся?..
И словно бы проверяя упорство людей, дожди усилились. Дороги развезло, автомашины стояли в кюветах, на приколе у токов и складов. Павлову пришлось пересесть на вездеход.
Сквозь пелену дождя он видел движущиеся и стоящие комбайны, людей, конечно, промокших до нитки.
— Последние известия, — напомнил шофер. — Может, про погоду хорошее скажут.
— Включи, — машинально ответил Павлов.
Областное радио сообщало о самоотверженном труде комбайнеров. Некоторые и в дождь обмолачивали по пять-шесть гектаров за сутки…
И вот о погоде: «Ожидается облачная погода, временами небольшой дождь…»
И этот голос,
чем-то напоминавший монотонные удары капель дождя по брезентовому верху машины, и бесстрастность диктора, не понимающего, очевидно, что это такое «временами дождь», сразу рассердили Павлова.Они подъехали к стоящему неподалеку от дороги комбайну. Три механизатора возились у машины: клепали сломанные планки главного полотна. На приветствие ответили, но только один из них оглянулся. Едва заметная улыбка скользнула по его мокрому и грязному лицу, Павлов узнал комбайнера.
— Ну как оно, Василий Васильевич?
— Если коротко, Андрей Михайлович, то худо, — поднялся комбайнер. — За четыре дня второе полотно кончаем.
Павлов порылся в соломе.
— Потери большие, Андрей Михайлович, — сказал комбайнер, увидев в руке Павлова невымолоченные колосья. — И колос плохо вымолачивается, и в мякину много идет.
Павлов знал, что комбайнер Величко из числа лучших в районе. О полотнах, о невымолоченном зерне он слышал в эти дни от многих комбайнеров. Но ему и самому казалось, что иного выхода нет.
— Что же делать?
— Думать! — крикнул другой механизатор, поднимаясь с полотна. — Думать надо, — повторил он спокойней. — Вчера один человек рассказывал… У Соколова трактора в такую погоду зябь пашут, будущий урожай готовят.
Долго еще перед глазами Павлова маячили трое вымокших до нитки механизаторов. Маленькая ячейка армии, которая выполняет приказ. Они нашли, что так, как делается сейчас, плохо. После этого как они смотрят на своих руководителей? Павлов сам вручал партийный билет Величко. Комбайнер тогда сказал что-то вроде: «Оправдаю, Андрей Михайлович! Не сомневайтесь!»
А сегодня Павлову казалось, что он вот-вот скажет: как оправдаешь при таких руководителях?.. Или, может, действительно лучше зябь пахать? Прибавка урожая гарантирована. А если дожди не перестанут? И Павлов терялся… А ведь хорошо понимал: он должен решить!
И он спешит к Соколову.
По полю ползли два самоходных комбайна. «Значит, и Соколов убирает при любой погоде».
Комбайны ползли еле-еле… Но не валки подбирали, а косили напрямую.
Появилась Зина Вихрова в голубом прорезиненном плаще с поднятым капюшоном.
— Здравствуйте, Андрей Михайлович! — обрадовалась она.
— Значит, и дождь нипочем, Зинаида Николаевна! — воскликнул Павлов.
— Нет, Андрей Михайлович, дождь «почем», — усмехнулась Зина. — Видите, как ползут? Того и гляди остановятся. А быстрее нельзя, плохой вымолот. Иван Иванович заставил меня следить.
Зина рассказала, как расставлены силы на уборке. Жатки косят на свал, самоходные — напрямую, часть тракторов — на вспашке зяби. А автомашины переброшены на вывозку кукурузной массы.
— Пока дожди, мы всю кукурузу уберем, силос заложим, ее ведь так и так убирать. Так что в дождь главные силы туда!
Павлов слушал и думал: «Вот оно — не шаблонное решение. «В любую погоду!..» В самом деле: есть же неотложные работы, которые можно выполнять и в дождь. Почему не бросить весь автотранспорт на уборку кукурузы? Ведь придет хорошая погода, и силы придется дробить — на силос, на хлеб, на зябь».
Ночью он позвонил Гребенкину и услышал его бодрый голос: