Глубокая лыжня

Закончив с занавешиванием окон, Женька наколол топориком щепы из принесённых им в рюкзаке сухих берёзовых дров. Иван стал подкладывать их в топку поверх сена, а на них принесённые из леса мной и Володей Гордющенко дрова, ломая их на кривые поленца. Они были сырыми, некоторые с наледью. Они недовольно шипели, соприкасаясь с пламенем огня. Через щели и разломы в печке повалил дым, устремившись к потолку. Он щипал глаза, мстя за казнь дров. Но постепенно дрова в печке оттаивали, разгорались весёлым туристским костром, создавалась тяга, уносившая дым в трубу. Иван послал одного из "мужей" принести ведро снега для воды. Дамам поручил варить гречневую кашу. Когда тот, кто был послан с ведром за снегом, плохо прикрыл дверь, все дружно заорали благим матом:

– Две-ерь!

От печки пошло тепло. Через час в ведре булькал кипяток, требуя себе крупы. В плите было две конфорки, как раз одна для кастрюли с кашей, вторая для чайника. Когда вода закипала, чай заваривали прямо в чайнике, высыпая в него полпачки байхового чая "Со слоном". Чай назывался индийским, хотя все знали, что он никакого отношения не имел к Индии. Вскоре каша и чай были готовы. В кастрюлю с кашей выложили четыре банки свиной тушёнки, запах пошёл одуряющий. Но вкусный. Иван снял пробу, сказал: "Нормально" и велел приступать к еде. Вооружившись небольшим алюминиевым уполовником, он накладывал кашу в подставляемые миски. И все ели. После пили крепкий чай, добавляя в него сгущённое молоко и сахар. И пили горячий сладкий чай с чёрными сухарями, размачивая их в кружках.

Наевшись и напившись, стали согреваться от тепла, шедшего с двух сторон: снаружи - от печки и изнутри - от желудка, повторно варившего съеденную кашу и выпитый с сухарями чай. Раскатывали спальные мешки и раскладывали их на полу, ближе к печке. Мужчины помогали женщинам снять ботинки и выставляли их сушиться и греться на кирпичные края плиты. "Мужья" стянули с ножек своих дам носки и стали растирать побелевшие нежные стопы, чтобы вернуть им природный розовато-жёлтый цвет. Добившись желаемого результата, "мужья" натягивали на ножки дам грубые шерстяные носки и помогали дамам забраться в спальные мешки, накрыв их дополнительно байковыми одеялами.

Володя Гордющенко обратился ко мне:

– Послушай-ка, Вадим, помоги мне как самбист самбисту снять ботин-ки. У меня из этого простейшего действия ничего не получается. Видно, ноги опухли. Или ботинки скукожились.

– Если ты способен острить, значит, не всё так плохо.

Я распустил шнурки на его задубевших ботинках и, взявшись одной рукой за каблук, другой за носок, попытался снять ботинок с ноги Володи. Но у меня ничего не вышло. Володя сморщился от боли и скрипнул зубами.

– Я знаю, ты очень сильный, но прошу тебя: не оторви мне ногу. Она ещё может мне пригодиться, - едва выговорил он.

Подошёл Иван Земцов, светя фонариком.

– Что случилось?
– спросил он с тревогой в голосе.

– Этот тип, - показал Володя на меня, - хочет оторвать мне ногу.

– Ну-ка пусти, - сказал Иван, отодвигая меня в сторону.

Иван полностью освободил ботинки от шнурков, но снять ботинок у него тоже не получилось.

– Дай-ка твой охотничий нож, - сказал он мне.
– Придётся резать.

– Надеюсь, не ногу?
– спросил вяло Володя.

Иван распорол острым ножом нитки, которыми был пришит язычок ботинка, вытащил его, отпорол углы коротких берцев. И только после этого осторожно снял ботинок. Затем повторил то же самое с другим ботинком.

– Иван, ты же испортил мне ботинки, - заныл Володя.
– Как я теперь дальше пойду на лыжах?

– Не гони лошадей, - сказал Иван.
– И помолчи. Вернёмся в Ленинград, я отдам эти ботинки в сапожную мастерскую. Будут как новенькие.

Он осторожно стянул шерстяные носки с ног Володи, потрогал ладо-нью голые стопы. Я тоже потрогал. Стопы были твёрдые, бледно-серые, холодные, как у мёртвого трупа. Кончики пальцев покраснели.

– Обморожение второй степени, его надо срочно в больницу, чтобы избежать гангрены и ампутации, - заключил краткий осмотр Иван.

– Как же так?
– задал Володя умный вопрос.

– А вот так, - ответил Иван тоже не глупо.
– Я же передавал по цепочке, чтобы непрерывно шевелить пальцами. Ты что, не понял?

– Я пробовал, - виновато сказал Володя, - но у меня была слишком тесная обувь. Скорей всего, в этом всё дело. Я думаю, ботинки замёрзли.

– Не умничай, - возразил Иван.
– Придётся тебя транспортировать в Ленинград. У нас при Горном институте есть хорошая больница.

– Зачем же в Ленинград?
– расстроился Володя.
– Уж лучше тогда в Москву. Там у меня родной дядя работает хирургом в Центральном госпитале Министерства внутренних дел. Он профессор. Тема его докторской диссертации "Лечение ожогов и обморожений в полевых условиях".

– Ах, вот как, тогда это меняет дело. Придётся тебе, - обратился Иван ко мне, - его сопровождать. Как самбист самбиста, - добавил он.

Я сильно расстроился и обиделся. Ну что это, в самом деле, за невезуха такая. Только начался поход, и на тебе: надо возвращаться в Москву. И Володька Гордющенко тоже хорош гусь: не мог уж пальцами пошевелить.

– Раз такое дело, - грустно-весело сказал Володя, - гори оно огнём, дальше мы по Кольскому не пойдём.

– Не остри, - сказал Иван обеспокоенно, - твоё состояние намного серьёзнее, чем ты, возможно, себе думаешь.

– Что же делать?
– задал я риторический вопрос.
– Наверное, придётся его везти на станцию, положив кулём на лыжи. Как ты думаешь, Иван?

– Я отвечу на этот вопрос завтра утром, подумаю малость, пошевелю мозгами, померекаю. Утро вечера мудренее. А пока ложитесь спать. Помоги ему залезть в спальный мешок, накрой одеялом. И пусть он выпьет немного спирта, разбавленного водой, чтобы заснуть.

– Навеки вечные, - вновь не удержался Володька Гордющенко от охватившего его нервного желания глупо острить.

Иван велел всем спать, а сам уселся на колченогий табурет возле плиты и стал подкладывать дрова, чтобы непрестанно поддерживать огонь.

– Ты что, всю ночь будешь так сидеть?
– спросил я.

– Зачем всю ночь?
– ответил Иван, хмыкнув.
– Посижу часа два, потом тебя разбужу, ты час подежуришь. Через час разбудишь следующего, к примеру, того же Славку Шумского. И так далее. Это называется по-научному вахтовый метод. Нельзя допустить, чтобы печка погасла.