Глубокий тыл

Загадочное поведение бригадира комсомольской фронтовой бригады Галины Мюллер объяснялось вот чем. Вернувшись на производство после освобождения города, Варвара Алексеевна, обучая молодежь, стремилась передать питомцам не только свое, действительно редкое мастерство, но и приобщить их к традициям своей фабрики. А это было посложнее, чем научить их делать у станка то-то и так-то. Девушкам предписывалось, например, строжайше следить за чистотой не только станков, рабочего места, но и собственной одежды, собственных рук. Старуха хотела, чтобы по примеру коренных ткачих девушки завели по шесть ситцевых кофт и косынок и каждый день надевали на работу свежие. В военное время требовать этого от всех было нельзя, и она заставляла девушек стирать кофты каждый день, строго выговаривала за каждое пятнышко. Но особенно старалась старая ткачиха внушить ученицам, что фабрика их собственная, что работают они на самих себя, что любое фабричное достижение — их прибыль, любой ущерб — их убыток: «Вы, козы, думайте не только о своих станочках. Все вокруг ваше, вы хозяйки, и до всего вам дело, всюду свой нос суйте».

Галка жадно впитывала эти бабкины поучения, и вот теперь, узнав из случайного разговора, сколько хлопка гибнет в угарах, она поразилась. В неугомонной ее голове, как это иногда пишется в газетах, «бурно забил ключ инициативы». Сотни кип, ведь это подумать! И по одной их фабрике. А по трем фабрикам города? А по стране? Да из того, что безвозвратно гибнет в рвани и угарах, можно столько наткать — целую армию оденешь! Вот сговориться бы с девчонками из непобедимой гвардейской фронтовой бригады каждую ниточку подбирать. Подбирать день, другой, третий. Потом все сложить вместе и взвесить. Вычислить, сколько сэкономили, сколько можно сэкономить в месяц, в год, и трахнуть обязательство: мол, всей бригадой сэкономим столько, что целый полк оденем. И письмо в областную газету или, нет, лучше в «Комсомольскую правду», чтоб Юнонка позеленела от зависти.

Чем больше Галка думала, тем больше утверждалась в мысли, что это, как любила говаривать по такому поводу бабушка, — государственное дело. Она так увлеклась, что даже роман «Анна Каренина», из которого несколько дней с увлечением вычитывала все любовные места, потерял для нее известную долю притягательности, и страдания красавицы Карениной, в которую Галка влюбилась с первых страниц, и блистательный Вронский, и этот сухарь Алексей Александрович, напоминавший ей чем-то директора фабрики Слесарева, — все они в этот вечер были оттеснены на второй план кипами хлопка, которые можно сэкономить простейшим способом, не требовавшим никаких затрат.

И вот теперь, удрав от Варвары Алексеевны, Галка обдумывала план действий. Ни слова никому не говоря, она подобьет на это дело Зину Конину. Вдвоем они будут собирать каждую ниточку, каждую пушинку и после смены складывать в моточек. Явившись на фабрику, так она и сделала. Подвязав сверх пестрого платьица фартук с большим карманом, упрятав свои кудри под свежей косынкой, она в раздевалке страстно шепталась с верной подружкой Зиной. В цех она явилась серьезная, значительная, каким, по ее мнению, и полагалось быть человеку, обдумывающему государственные дела, церемонно поклонилась мастеру Хасбулатову и прошла мимо, даже не сделав ему глазки. Но как только один за другим загрохотали ее станки, Галка позабыла обо всем. Родная стихия захватила девушку, и когда через час Хасбулатов, обходя комплект, спросил, наклоняясь: «Как сегодня идут дела, товарищ Мюллер?» — она только показала ему на свои станки, но все-таки, не вытерпев, подмигнула, и стройные ножки ее отстукали по асфальтовому полу лихое чечеточное коленце.

Теперь она верила, что новая затея, несомненно, удастся. Единственное, чего ей хотелось в эту минуту, это чтобы какая-нибудь добрая сила принесла сюда с далекого фронта сержанта Лебедева И. С. и он хоть краем глаза увидел бы здесь, на фабрике, свою невесту.

16

Исстари повелось, что люди, желая сообщить поделикатнее что-нибудь тяжелое, всегда причиняют лишнюю боль тем, кого они хотят уберечь. Так вышло и с миссией Степана Михайловича.

Он вошел в кухню, когда Анна, уставившись в газету, торопливо доедала щи.

— Хлеб да соль, — сказал старик, останавливаясь в дверях.

Анна, вздрогнув, подняла на него обрадованные глаза.

— Батя! Ты здесь?

— Да уж давно. С Арсением вот чаи гоняли. Неужто тебе они не сказали?

Ребята, все трое, стояли у плиты, неловко переглядываясь.

— Мы хотели, чтоб мама сперва поела: тут только ее доля осталась, — пояснил Вовка и сейчас же получил гневный взгляд от матери и «дурака» от сестры.

— Садись, садись, батя, картошки — целый котелок. Обоим хватит.

«Не целый, а только на донышке», — подумал Вовка, но от уточнения воздержался. Дед поспешил заявить, что сыт, и для убедительности показал рукой, что именно сыт по горло.

— Эх вы, болтушки! — сказала Анна ребятам. Потом по-братски разделила картошку, сдобрила постным маслом и заставила старика сесть за стол. — Вот бы сюда, батя, твоего лучку — царская получилась бы еда… Лучок! А какое дело с него началось, а? Северьянов уж на что на смешник, а и тот намедни сказал: двенадцать — ноль в пользу ткацкой… Машиностроители вчера подхватили. Им хорошо: мужчин много. Кругом завода пустыри, свои трактора имеются… Ну, ничего, пойду завтра к военным, посмеюсь, поплачу, и нам помогут… Вот, батя, с посевным материалом плохо, особенно с картошкой. Семена ореховозуевцы обещали прислать, а картошки нет нигде и никто не обещает. В госпиталях, Владим Владимыч говорил, и то сушеную варить начали. Вся увлеченная заботами, Анна машинально доела картошку. Степан Михайлович, наоборот, ел со вкусом: подденет на вилку кусок рассыпчатой, крупитчато поблескивающей картошки, чуть-чуть макнет в масло, в соль, отправит в рот и только слушает. Анна с детства знала эту его привычку есть молча и помнила все пословицы, которые он приводил в поучение детям. Рассказывая о своем, она не требовала мнения собеседника. Только когда Степан Михайлович доел, вытер куском хлеба масло с тарелки и, слегка посолив, отправил в рот и его, она спросила:

— А вы, ситцевики, как решили? Все вместе или порознь?

— Уж узнала… Выходит по пословице «хорошая слава в коробочке лежит, а дурная по дорожке бежит», — усмехаясь, сказал старик. — Наверное, мать намолола, старая мельница… Так вот я тебе наперед скажу, что бы там твоя мать ни говорила: на огородах мы вас побьем… Урожай урожаем, а дело не только в нем. Дело в отдыхе, а отдыхать человеку на своем кусочке земли, будь он и вовсе в ладонь, все получше.

Анна любила отца за его житейскую мудрость. Но сегодня она была согласна с матерью. Вместе радовались они, что ткачи почти без споров решили хозяйничать сообща. Что-то вспомнив, она вдруг рассмеялась.

.— Ты что? — настороженно спросил старик.

— Да вот мамаша говорит, что одна нога у тебя, батя, в социализм шагнула, а другая еще в капитализме завязла.

— Во-во, и ты за ней: яблочко от яблони далеко не укатится… А я вот вас сейчас обеих одним примером прихлопну. Ты говоришь, картошки у вас на посев нет? Так? А у ситцевиков будет. Слыхала? И Москву пустяками беспокоить не станем: не до картошки ей сейчас, Москве.

— Как же вы так устроились? — заинтересовалась Анна. — Кто ж вам дает?

— А мы ни, у кого и не просим, а вот… Сейчас я тебе покажу. — Старик полез во внутренний карман пиджака, достал оттуда пухлую записную книжку, которую Анна помнила еще с детских лет, вынул оттуда сложенный вдвое листок отрывного календаря и, протянув его дочери, победно погладил усы.

Это была крохотная статейка «Совет огородникам», который давал известный ученый. В эту; трудную военную весну он рекомендовал, используя клубни в пищу; срезать для посадки картофельные очистки с глазками. Давался совет, как срезать, как эти глазки хранить, как прорастить их еще до посева.

— Видишь? — Дед приподнял пустой котелок. — Вот, выходит, мы сейчас кустов десять картошки съели. Я глазки подсчитал.

— Да-а-а! — задумчиво сказала Анна. — А почему мы это не можем? Знаешь, завтра же дадим девчатам в столовую команду.

— Они тебе к севу помои и соберут. Где ж это видано — в столовых очистки хранить? Да такую уйму… Вот свое я для себя сохраню: каждую штучку перебирать стану, на окошке разложу прорастать… Словом, посмотрим, дочка, цыплят по осени считают…

Заметочка в календаре указывала выход. Имя автора известно. Ему нельзя не верить. Однако в словах старика была своя логика. Как накопишь и сохранишь такую массу нежнейших глазков? Но Анна с тех пор, как носила красный галстук и пела пионерские песни, познала могучую силу коллективизма. Нет, черт возьми, они докажут этому старому упрямцу, что и в таком тонком и сложном деле коллектив может победить!