Глубокое ущелье

— Верно. Набиваю цену, не спросив, в чем дело. Знаю, какие вы безбожники. Будь дело не лихое, вы бы в него не впутались, а впутались, меня бы не пригласили. Потому и говорю: четыре сотни. И то, считай, дешево, Перване. Молодую чинару задешево рубят, а древнюю — попробуй. Нет, откажусь, пожалуй, за четыреста, потребую пять сотен.

— Триста, и ни монеты больше. А то и меньше, ибо на сей раз дело у нас не труднее, чем глоток вот этого благословенного вина отпить.— Он отхлебнул из чаши.— Я бы больше двух сотен не дал, хватит. Помолись за господина нашего кадия Хопхопа. Любит тебя.

— Так какое дело?

— Пустяк. Возьмешь с собой несколько джигитов, поедешь к реке. Там бабы белье стирают. Выберешь из них одну девку, кинешь в седло и — поминай как звали. Вот и все.

— Так, значит? Поехать, схватить, кинуть в седло... И все. Чтоб мать твоя сдохла, поганый Субаши! Такое легкое дело, и ты сам не взялся за него?! Запросто отдал триста желтеньких, не захотел к себе в пояс положить? Ай-ай-ай, отчего же?

— Да так, по глупости. Откровенно говоря, в голову не пришло. Вот и все... В самом деле, неужто я глупее всех на свете? Предложили бы мне, не отказался.

— Видал, Перване? Недаром сказано: «Нет в этом мире зелья, подобного вину». И еще: «Кто советуется, без помощи не останется». Так говорили монголы — наши предки. Говорили еще: «У всех мужей одно на уме».

— Ладно, хватит! Наскучил! Сегодня понедельник. Стирка в четверг будет. В среду приедешь в Эскишехир. Будешь гостем Алишар-бея в его винограднике на берегу Порсука. Утром, затемно еще, я за тобой приеду. Привезу куда надо. Подожду, пока ты свое дело сделаешь. Девку мне передашь, а дальше — не твоя забота.

— На чьей земле надо дело сделать?

— На нашей земле.

Тело у Чудароглу было толстое, короткое. С первого взгляда походил он на большой, набитый жиром кожаный мешок, к которому затем приделали голову, руки и ноги.

Он огладил висячие усы.

— Чья девка?

— Чья? Алишар-бей сказал: не все ли равно, как ее зовут. Пусть брат наш, Чудароглу, не спрашивает, а ты не говори. Пусть ест наш изюм, а лозу не ломает.

Чудароглу сдвинул на бровь соболью шапку, почесал в затылке.

— Значит, пусть лозу не ломает!.. Ну что, прав был я, поганый Перване?

— В чем?

— Когда сказал, что за триста не пойдет. А если лозу не ломать, приятель, то и за четыреста не пойдет. Пять сотен с Алишар-бея, и ни монеты меньше. Иначе, считай, не столковались.

— Взбесился ты, что ли, глупый монгол?! Ведь не императорскую дочь крадешь из стамбульской крепости.

— Почем знать! Может, еще труднее! Вот ты сказал: не императорскую дочь, а чью дочь надо схватить — не сказал.

— На что тебе имя? Тут совсем другое дело. Наш бей девку не для забавы берет, для женитьбы...

— Тогда и вовсе не пристало имя скрывать. Имя говори, кто?

Перване Субаши, оттягивая ответ, схватился за чашу. Отпил глоток, хотел было отставить, снова пригубил.

— Девка... Эдебали... Знаешь этого поганого шейха... в Итбуруне.

— Ай-ай-ай! В Итбуруне... Поганого шейха... Эдебали.— Чудароглу откинулся, застучал кулаками по кожаному панцирю на груди, забил по земле сапогами из оленьей шкуры, захохотал.— Чтоб твою душу забрали черные джины, поганец Перване! Чтоб сдохла твоя мать!

— Чего тебя корчит, Чудар?.. Приди в себя!

— Значит, поганого шейха... Эдебали в Итбуруне!.. Ай-ай-ай, значит, пойти, схватить и увезти... И еще за триста алтынов!.. И значит, в рубашке родила меня мать, шлюха, чтоб ей провалиться!..

— Струсил, что ли, поганый Чудар? Испугался старика Эдебали выжившего из ума семидесятилетнего старца. Ну и храбрец!

— Помилуй, Перване, что же это такое? Столько лет мы с тобой дела ведем. С чего это вы вдруг решили, что монгол Чудар — дурак? Неужто меня ни во что не ставите?

— Ну, сам подумай, не прав я? Ни оружия у шейха нет, ни воинов... Ни власти, ни фирмана. Одно слово, божий человек.

— Не болтай, надоело, Субаши... Да, испугался я, приятель! От страха чуть сердце не лопается. Хочешь, четыреста алтынов?.. Ладно, для круглого счета — пятьсот. Езжай и сам умыкни.

— Не дури, глупый монгол! Тебе-то какая радость от того, если я умыкну девку да наш бей с ней ляжет? За что пятьсот алтынов даешь?

— Не сообразил? А ведь мудр, говорят. Жаль! А на позор ваш посмотреть ничего не стоит? За такое зрелище тысячи алтынов не жалко.

— За какое такое зрелище? Невиданное, неслыханное, невозможное дело, что ли?

Чудароглу приставил ладонь к глазам, словно издали разглядывал Перване, да никак не мог узнать.

— Удивляюсь воистину делам божьим. С таким-то умом, Перване, столько лет протаскал ты свою шкуру, не отдав ее на съедение волкам да птицам? И как только каждую ночь дорогу домой находишь! Нет, Перване, не в ту дверь ты постучался на сей раз. Это дело у нас и за тысячу алтынов не сладится, и за десять тысяч не сладится! Покайся! И знай свое место, глупый Субаши. Что значит тронуть шейха Эдебали, да еще его дочь умыкнуть? А ну, скажи, что с тобой потом сделают? Небо на голову обрушится — ни вздохнуть, ни воды выпить не сможешь. Как покарают на том свете — не скажу, но на этом — хорошо знаю.

— Струсил. А все хвастал, пыжился, как верблюд: по три раза в день с пророком Азраилом перемигиваемся.

— Да что там Азраил...

— Неужто развалину Эдебали боишься?

— А как быть с ахи? Навалятся они все на меня, земли не найдешь, где могилу себе вырыть. Нет, приятель, напрасно ты в этот раз пришел. Напрасно срамишь меня. Чудар — дурак, есть немного! Да не такой дурак, как вы думаете.

— Помилуй, братец Чудар! Имей снисхождение. Не приплетай ты к этому делу лишнего. Да и выхода у нас больше нет. Чего проще умыкнуть девку, когда бабы стирать выйдут. Так что хочешь ты или нет, а не отвертишься. Говоришь, пятьсот алтынов? Согласен. Ну как? Больше четырех сотен наш бей не даст. Ладно уж, остальные из своей мошны прибавлю и...

Чудароглу задумался. Видно, от такого предложения ему и в самом деле стало не по себе. Поднял руку, прервал собеседника:

— Вот что, Перване! Наши предки-монголы говорили: «Много — напугает, глубоко — убивает». У ахи людей, что песка в пустыне, а корни глубоко, можно сказать — на дне морском... Разнесчастная судьба моя! Не узнал бы, согласился, и предали бы вы меня, потом выбросили, словно соринку из глаза. Эх! Нет у меня друга, кроме черной тени моей... Жаль!

— Ошибаешься, Чудароглу! Жестоко ошибаешься. Тебе ведь не придется спасаться от погони. Передашь девицу мне, и твое дело сделано. Будь все так страшно, как ты говоришь, мы б и сами не решились. Не рехнулись ведь. А чем обычно такие дела кончаются? Сообразив, что сделанного не вернешь, отец в конце концов согласится. Мясо от кости не оторвешь, говорят. Отец от дочери не откажется. Испорченный товар обратно тоже не возьмет. Да и зятем его станет не какой-нибудь безвестный курдский парень, а великий бей санджакский. В конце концов останутся довольны друг другом. Шейх за тебя еще помолится. Напрасно ты отталкиваешь мешок с золотом, что к ногам твоим упал, сынок Чудар.