Глубже

Далее следовали десятки страниц с изображениями табличек с мастерски зарисованными письменами, которые были на них вырезаны — каждая буква была тщательно скопирована. Но по мере того как доктор пролистывал страницы, наброски становились все менее аккуратными, и под конец казалось, что их рисовал ребенок.

Я ДОЛЖЕН ПРОДОЛЖИТЬ РАБОТУ— было написано под одним из последних, неряшливых изображений с такой силой, что карандаш продавил бумагу, а кое-где даже порвал.

Я ДОЛЖЕН РАСШИФРОВАТЬ ПИСЬМЕНА! ЭТО КЛЮЧ К ТЕМ, КТО ЗДЕСЬ ЖИЛ! Я ДОЛЖЕН УЗНАТЬ, Я ДОЛЖЕН.

Доктор провел пальцем по глубоким бороздам, оставленным карандашом на страницах, пытаясь припомнить, каким тогда было состояние его ума. Все как в тумане. Запасы пищи закончились, а он лихорадочно продолжал свою работу, практически не обращая внимания на то, сколько у него осталось воды. Когда и она вся была выпита, для доктора это оказалось полной неожиданностью.

Все еще пытаясь припомнить события того дня, он взглянул на заметку, нацарапанную второпях, но куда аккуратнее, почти без надежды, прямо посредине силуэта каменной таблички, рисовать которую он так и не закончил.

Я должен продолжить работу. Силы покидают меня. Камни, которые я вытаскиваю из кучи для осмотра, становятся все тяжелее. Очень боюсь уронить один из них. Я должен ост

На этом все закончилось. Доктор Берроуз не помнил, что случилось потом: разве что, уже на грани потери рассудка, он, шатаясь, отправился на поиски источника и, не найдя его, каким-то непостижимым образом сумел вернуться в Пещеру с табличками.

За пустой страницей следовало ДЕНЬ?и такие строки:

Копролиты. Я все думаю, удалось бы мне выжить, если бы два юных копролита случайно не наткнулись на меня и не позвали бы взрослых. Скорее всего, нет. Дела мои были плохи. Я припоминаю две странные фигуры, склонившиеся над моим журналом: они скрестили свои лучи, глядя на страницы, на которых я рисовал свои наброски. Но я не уверен, что действительно их видел — возможно, мой разум сам рисует картины того, что могло бы там произойти.

— Я отвлекаюсь. А это неправильно, — строго сказал доктор сам себе, покачав головой. — Вчерашняя запись! Нужно закончить вчерашнюю, именно вчерашнюю запись. — Он принялся быстро перелистывать страницы, пока не нашел ту, на которой начал писать, и поднес карандаш к бумаге.

Доктор Берроуз продолжил:

Утром, натянув защитный костюм, я прошел к продовольственным складам, чтобы забрать свой завтрак, через общую территорию, на которой несколько маленьких копролитов играли в нечто вроде нашей игры в шарики. Там их было десяток или больше, все разных возрастов: дети сидели на корточках и катали большие шары, сделанные из породы, напоминавшей отполированный сланец, по чисто выметенному участку земли. Они старались сбить вырезанную из камня кеглю, отдаленно напоминавшую человеческую фигуру.

Дети по очереди бросали в нее шары, но и после того, как каждый из них сделал свою попытку, кегля осталась на месте. Один из детишек поменьше протянул мне шар. Он был легче, чем я ожидал, и для начала я его несколько раз уронил (все никак не привыкну к перчаткам), а потом с некоторым усилием наконец сумел правильно расположить его между большим и указательным пальцами. Я как раз неуклюже пытался прицелиться, когда — представьте себе мое удивление! — серый шар вдруг ожил! Он развернулся и поскребся о мою ладонь! Это была огромная мокрица — я таких в жизни не видел.

Должен сказать, я был так поражен, что выронил ее. Она напоминала Armadillidium vulgare, мокрицу-броненосца, только сидящую на стероидах! У насекомого имелось несколько пар членистых ног, которыми оно воспользовалось на все сто, удрав от меня со скоростью звука, причем несколько ребятишек тут же бросились в погоню. Я услышал, как другие захихикали за своими защитными шлемами: им случившееся показалось очень забавным.

Позднее в тот же день я заметил пару более взрослых членов лагеря, готовившихся к отъезду. Они наклонились к друг другу, соприкоснувшись шлемами защитных костюмов, — вероятно, разговаривая, хотя их языка я никогда не слышал. Насколько мне известно, они, возможно, говорят по-английски.

Я последовал за ними, и они не стали возражать — они вообще никогда не возражают. Мы выбрались из лагеря наверх, и кто-то за нами вновь вкатил на место валун, чтобы перекрыть вход, через который мы вышли. Благодаря тому, что их лагеря вырыты прямо в земле на Великой Равнине и в боковых туннелях, ответвляющихся от нее (а порой их вырезают прямо в потолке), поселения копролитов практически незаметны для стороннего наблюдателя. Я шел за двумя копролитами несколько часов, пока мы не покинули Великую Равнину, свернув в проход, спускавшийся глубоко вниз, и, когда он выровнялся, я понял, что мы оказались в подобии портовой зоны.

Порт был солидным, с широкими железнодорожными колеями, идущими вдоль берега искусственного водоема. (Я считаю, что именно копролиты сконструировали железную дорогу для Вагонетного поезда, а также вырыли систему каналов — и то, и другое было чрезвычайно сложным делом.) У пристани были привязаны три судна, и я обрадовался, увидев, что копролиты сели на ближайшее из них. Я на таких лодках раньше ни разу не бывал. Судно было доверху загружено недавно добытым углем. В движение его приводил паровой двигатель: я наблюдал за тем, как копролиты побросали уголь в топку и зажгли его с помощью огнива.

Когда давление в котле достаточно выросло, мы отправились в путь, покинув водоем, километр за километром следуя по огороженным каналам. Несколько раз мы останавливались, чтобы пройти шлюзы, к которым подплывали — там я мог сойти с лодки на берег и посмотреть, как копролиты вручную поворачивают затвор шлюза.

Мы плыли вперед, и я много думал о том, как сильно этот народ и колонисты полагаются друг на друга — словно живут в некоем дефектном симбиозе, хотя, по моему мнению, фрукты и светосферы — слишком малая плата за тонны угля и железной руды, которые Колония получает взамен. Копролиты — лучшие из всех шахтеров на свете, и помогает им в трудах тяжелое оборудование, приводимое в движение паровыми двигателями (см. мои рисунки в Приложении 2).

Мы миновали несколько участков, где стоял невыносимый жар, которые я описывал ранее, — там, где лава, вероятно, течет близко под поверхностью породы. Я боялся и подумать, как высока температура снаружи моего защитного костюма, но проверять это мне не хотелось. В конце концов мы вновь оказались на Великой Равнине, двигаясь с большой скоростью, ведь топка теперь ревела вовсю, и я уже здорово устал (защитный костюм чертовски тяжел, когда носишь его долгое время), когда мы увидели несколько человек — я уверен, колонистов — на берегу канала.