Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка(Романы)

Оскар с подозрением стал разглядывать шурупы с никелированной головкой, которыми была закреплена столешница. Он почти верил, что в эти головки вмонтированы сверхчувствительные фотоаппараты, микроскопичность которых может быть выражена величиной, приближающейся к нулю.

Внезапно Оскар почувствовал, что у него нет сил разговаривать с Ирис, отвечать на ее взгляды, фиксировать многозначительные движения рук и улавливать шепотом произнесенные фразы. Он ощутил себя духовным импотентом, его мозг, казалось, вот-вот впадет в сумеречное состояние, он с опаской ждал каких-то злобных подкалываний и омерзительных намеков. Он бы не удивился, начни люди, сидящие в кафе, издеваться над ним и Ирис.

Вид Пярта Тийвеля и Керту снова выбил Оскара из колеи.

Не существовало места, где можно было бы побыть вдвоем, зная наверняка, что никто и ничто не следит за тобой и не преследует тебя. Не было места, где он мог бы избавиться от неприятного зрелища — Керту в объятиях Пярта Тийвеля.

В тот вечер Оскару хотелось поскорее расстаться с Ирис. Она ухватилась за рукав его пиджака, видимо, ей передалось возбуждение Оскара, и она боялась отпустить его в таком состоянии. Если бы днем, разглядывая в своем кабинете зеленого карамельного петуха, Оскар мог предположить, что Ирис так привязана к нему, его хватил бы от счастья легкий удар. Теперь же он отчаянно искал предлога, чтобы поскорее уйти. Он решил подкараулить Керту у дверей дома и заставить ее признаться во всем. Оскар хотел, используя свои отцовские права, выпытать у дочери всю правду.

Он должен был любой ценой оторвать Керту от Пярта Тийвеля. Он не мог дольше выносить эту чудовищную ситуацию. Необходимо было решительно вмешаться.

Домой Оскар поехал на такси. Он попросил шофера остановиться метрах в ста от дома, чтобы Агне не услышала, как хлопнет дверца машины. Крадясь вдоль забора, он дошел до калитки, но из предосторожности не воспользовался ею, а побрел по глубокому снегу за дом и там пролез через дыру в ограде. Тихонько обойдя дом, Оскар, стараясь не производить шума, дюйм за дюймом стал отворять дверь. Войдя в темный подъезд, он прильнул к стеклу и стал обозревать улицу. Как солдат, стоял он на сторожевом посту, и ничто не могло остаться для него незамеченным.

Хотя мартовские вечера в этом году были особенно прохладными, Оскар спрятался в подъезде не только из-за холода. Он учитывал, что Пярт Тийвель проводит Керту домой. Это было бы вполне естественно. Он, Оскар, вел себя сегодня совершенно недопустимо: посадив Ирис в автобус, сделал шаг назад, и дверцы закрылись. Потом он, разумеется, объяснит Ирис, что отстал нечаянно. Даже при большой любви вынужденная ложь бывает иногда необходима.

И вот они появились. Они шли медленно, Пярт Тийвель держал Керту под руку. Оскар, который все еще видел в Керту ребенка, вынужден был с неохотой признать, что его дочь производит впечатление взрослого человека.

Они остановились. Керту посмотрела в сторону дома. По тому, как она держала голову, Оскар догадался, что она глядит на окна. Керту могла не волноваться — не в привычках Агне поджидать кого-то из домочадцев, стоя у окна. Надо отдать ей должное — это действительно было ее хорошим качеством.

Теперь они предусмотрительно стояли у ворот, отгороженные от дома кустами сирени. Однако редкие ветки все же не создавали стены между Оскаром и беседующей парочкой. Свет фонаря освещал их головы. Ничего, со злорадством подумал Оскар, вы меня преследуете, но и я не лыком шит.

Пярт Тийвель наклонился к Керту. Оскар не мог смотреть на это хладнокровно — он отвернулся. Ноги не держали его. Оскар готов был бежать, пусть хлопнет дверь, пусть все услышат и высунутся из окон, он пойдет и набьет морду этому дубине Тийвелю — мальчишкой Оскар употреблял такие выражения.

Но он уже не был мальчишкой, и потому не каждый импульс являлся приказом к действию, его мозг не утерял еще способности к анализу. Оскар остался на месте.

Тийвель целую вечность держал Керту за руку, пока, наконец, не повернулся и не пошел.

Керту побежала к дому.

Она вошла в подъезд, и Оскар схватил ее за плечо. Он предвидел, что с испуга Керту может закричать, и поэтому рукой в перчатке зажал ей рот. Сделал он это так ловко, словно усвоил лучшие приемы из детективных фильмов.

— Пошли на улицу, — приказал Оскар.

Когда они зашли за кусты сирени, где на свежевыпавшем снегу отпечатались следы двух пар ног, Керту со злостью воскликнула:

— Ты следишь за мной?!

Оскар не ожидал от Керту такого выпада. Он растерянно пробормотал:

— А ты?

— С чего ты взял? — удивилась Керту.

— Ты приходишь с этим олухом туда, где нахожусь я, — в сердцах выпалил Оскар и понял, что начал разговор не с того конца. Надо было встать в позу всемогущего повелителя, а он опустился до уровня Керту, и теперь разговор, очевидно, сведется просто к тому, что один мешает другому.

— Кто разрешил тебе таскаться по кафе с пожилым мужчиной? — снова начал Оскар, и на этот раз его голос прозвучал сердито и наставительно.

— Тебе не мешало бы помнить, что мне исполнилось восемнадцать, — насмешливо произнесла Керту. — Я могу даже выйти замуж, не спрашивая разрешения, если, конечно, мне вздумается. Кафе вообще не в счет.

— Выбирай слова, когда разговариваешь с отцом! — заорал Оскар.

Точно так же говорила Оскару его мать, когда у них начались первые конфликты. Она топала ногой и требовала:

— Выбирай слова, когда говоришь с матерью!

Керту начала смеяться. В свое время Оскар не осмелился бы вести себя так дерзко.

— Чего это ради Пярт Тийвель обхаживает тебя? — стал допытываться Оскар, игнорируя смех Керту.

— Вероятно, я ему нравлюсь, — небрежно бросила Керту.

— Я требую объяснений, — не унимался Оскар.

— Мы тоже могли бы потребовать у тебя отчета о многом, — не осталась в долгу Керту.

— Кто — мы? — не сообразил Оскар, думая о Пярте Тийвеле.

— Мы с мамой.

— При чем тут мать, — раздраженно сказал Оскар, предположив, что тут не обошлось без какой-то интриги со стороны Агне.

— Не беспокойся, ни при чем, если только не считать, что она твоя жена.

— Как же она разрешает тебе шляться бог знает с кем?

— Точно так же, как и тебе.

Оскар ударил Керту и только тогда отдал себе отчет в своем поступке.

— Ты ничего не понимаешь!

Его восклицание прозвучало как извинение.

— Большая любовь?

Керту терла щеку.

— Ты считаешь, что это невозможно? — спросил Оскар серьезно.

— Так много-много больших любовей, — притворно вздохнув, сказала Керту.

— Я пожалуюсь матери, что ты ходишь в кафе с пожилыми мужчинами, — Оскар, как утопающий, схватился за соломинку.

— Мать думает, что я была с Тармо в кино, — вызывающе сообщила Керту.

— Вот видишь! — Оскар почувствовал себя победителем.