Гнев Господень тактического назначения
Шрифт:
— Дом, Стивен, это там, где тебя ждут… — покачал головой мальчишка, добавив в божественный звук своего голоса каплю светлой грусти. И что-то дрогнуло, сломалось, и Стивен поддался мягкой упругой волне покоя, полной грудью вдыхая неземные ароматы, слушая воистину божественную музыку храма. Святого храма. Обессиленный и полный сил, он стоял в той же позе, словно окаменел, и глаза его невольно наполнились слезами.
Летящая со всех сторон небесная мелодия завораживала, она лечила. Казалось, что под нее можно целую вечность стоять вот так, молча, с таинственной улыбкой на губах и медленно постигать тайны мироздания. Стэнделл с неохотой опустил глаза и обнаружил, что пистолет давно смотрит стволом в пол, а натруженная
Он снова взглянул на Струго, стоящего за столом, словно багровое божество, поднимающееся из озера расплавленного черного стекла. По плечам архиепископа растекалось едва заметное желтое свечение. И вновь невероятной силы почтение и любовь к этому могущественному юноше объяли его. Так безответно и светло любят своего родителя, так ярко и беззастенчиво любят Бога. В следующую секунду светящийся образ мальчишки переместился. Теперь Струго стоял совсем близко. Худой, невысокий, при ближайшем рассмотрении даже болезненно щуплый, но глаза его каким-то непостижимым образом находились на уровне глаз Стивена. Железные звезды, висящие на груди его, мерно покачивались на тонкой цепочке.
— Что они сказали тебе, Стив, мой мальчик? Что они сочинили обо мне? Окрестили меня врагом? Короновали Нечистым? О, Господи, Стивен. Мир — страшное болото, ты ведь согласен… Он так устал сам от себя и погряз в собственной пучине, что просто не мыслит своего существования без чего-то, что будоражит кровь и потрясает воображение. — Струго задумчиво посмотрел в ночь, что врывалась в башню через выбитый витраж.
Невесомыми шагами подошел к выбитому в цветном стекле пролому, поднимая голову вверх. Оперся руками на подоконник, с любопытством вглядываясь в непроглядную ночную темноту. Прохладный ветерок из окна ласково ворошил волосы на голове мальчишки. Стив проследил его взгляд и… вдруг увидел за окном звезды, но не мутные и далекие, парящие в тяжелом загазованном воздухе. Он увидел их кристально чистыми и близкими, как рассыпанные по бархату огромные алмазы. Струго грустно улыбнулся, поворачиваясь к нему.
— Они так долго ждали, когда я вернусь во второй раз, Стивен, что уже не верят мне. Они просто не хотят верить. Сама мысль об этом стала для них чем-то вроде культа…
Стэнделл хотел сказать что-то важное, очень и очень важное, но не смог. Губы больше не слушались его, как и прочие части тела, и поэтому он просто открыл рот. Струго подошел, прикоснулся тонкими пальцами к своему подбородку, еще не знавшему бритвы. Не по-детски печально нахмурив высокий лоб, он принялся разглядывать собственное отражение в сотнях стеклянных брызг на полу. Как же он устал столетие за столетием доказывать людям очевидные вещи, пронеслось в сознании Стэнделла, словно сами звезды упрекали его в этом. Как же устал доказывать, а еще прощать кровавым убийцам гибель служащих ему людей. Голос Струго зазвенел вновь, колокольцами вплетаясь в музыку.
— Для человечества сама идея второго Пришествия стала религией, да, теперь я в этом уверен. Религией, которой легко и выгодно поклоняться. Ожидать чего-то великого, откладывая покаяние и собственный ответ перед Богом на потом. А пока ты свободен. Скажи, аминь, брат! Скажи, возрадуемся, и ты спасен! Скажи, алилуйя. Признайся, что грешен. Теперь ликуй, иди домой и смотри телевизор. Все, что остается тебе, кроме ликования, верить и ждать. Ты самый добрый на свете католик, а пока ты предоставлен самому себе, возрадуйся и приходи в следующее воскресенье. Может быть, чудо все же произойдет… Но ведь мы знаем, что делает с людьми бесконечное ожидание чего-то важного? Как оно убивает ожидание настоящего чуда, превращая наши надежды в стиль жизни, в пустой ритуал, с которым так просто, скажи мне, алилуйя…
В голосе Струго слышалась неземная боль.
— Он имеет право так говорить о человечестве, — сказала Стивену
одна звезда.— Человек так долго юродствовал над верой в него, что у этого юноши действительно есть на это право, хоть он и льет желчь вместо меда, — согласилась другая звезда, вспыхнув.
— Но дети не должны говорить о таких вещах, — ответила им третья звезда, трижды мигнув. — Потому что такие разговоры могут покалечить их душу…
— Не надо… — умоляюще прошептали пересохшие губы Стивена. — Это так больно, мой господин…
— Я привык, Стив. — Струго криво улыбнулся, кивнул, бесшумно подошел и доверительно положил невесомую руку на крепкое плечо Стэнделла. И вновь все тело охватило тепло, стало легко и приятно. Прикосновение его лишало забот, горячее и доброе, что когда-то излечило слепого из Вифсаиды, прокаженных, бесноватых, парализованных и кровоточащих. — Уже давно привык. Люди не верят, они говорят: о, это не может быть правдой. Ты лжешь нам, самозванец. Ты не мог прийти так рано, мы еще не закончили свои дела. Мы просто не будем верить тебе, и все пройдет… Не мог бы ты вернуться чуть позже?..
— Но так нельзя. — Стивен внезапно почувствовал невероятную, нечеловеческую ненависть. Она поднималась из желудка, как обжигающая волна, резкая, невыносимая, требующая немедленного выплеска. Ненависть ко всем этим глупцам, не видящим очевидного, не замечающим чудес. К обывателям с их ничтожными заботами, копошащимся в земле и неспособным поднять глаза к небесам. Но Струго чуть сильнее сжал пальцы, и на смену яростному гневу мгновенно пришло прощение и мир. Теперь мальчик улыбался открыто и заразительно.
— Но есть и другой путь, Стивен. Путь, лежащий через прощение и излечение человечества. Излечение от пороков и грязи, а поверь, я умею врачевать. Грехи людские стали настолько великими, что искупить их невозможно даже распятием… Однако достаточно лишь указать им истинный путь. Заставить их прозреть.
Стив тонул в звенящем море спокойствия. Наконец-то он прозрел. Наконец-то! После всей лжи и зеркальных коридоров самообмана. Здесь, под этими железными звездами, он внезапно увидел дорогу среди небесных светил, по которой пойдет он и еще тысячи других прозревших и увидевших Истину. Пойдут, оставляя за спиной умирающий в грязи мир.
— На пороках и грехах разрушающегося мирка мы создадим царствие покоя и радости, и это не просто слова. Посмотри на детей моих, Стивен Стэнделл. Посмотри на паству мою. Они счастливы, они обладают всем. Они не ведают горя, они смеются и славят жизнь. Славят ее плоды. Конца Света не будет, мой мальчик, мы просто не позволим Злу разрушить созданное нами. Мы отстоим его, обещаю. Люди наконец получили право на собственную судьбу, равную судьбам живущих на небесах.
— Но грех так силен, — выдавил Стив, которому вдруг показалось, что сейчас звезды ударят в него своими острыми лучами. Они накажут его за неверие и все сомнения, и его жалкой жизни наступит жуткий конец. Но покидать этот мир, покидать подножие этого трона, с восседающим на нем великим юношей, чьи волосы подобны расплавленному золоту, так не хотелось, так не хотелось…
— Да, конечно, у нас есть враги. Часть из них всего лишь слепцы и безумцы. Но другая часть служит настоящему врагу. Я говорю о том, кто желает смерти миру и всему человечеству. Человечеству обновленному и счастливому.
Где-то далеко-далеко за спиной раздался взрыв, что-то с грохотом обрушилось, словно звезды действительно решили покинуть небосклон. Стивен взглянул в ясные глаза Струго, и губы его дрогнули.
— Я был врагом твоим. Я был слепцом на стороне слепцов… Я буду служить тебе, пока рука моя сильна, и клянусь… — Пистолет наконец выскользнул из ладони, прокатившись по мозаичному полу. Стив опустил влажные глаза, провожая «глок» взглядом, и уставился в прозрачный пол… Он смотрел на отражение светильников, Струго, свое.