Гнев короля демонов

— Китти?

— Да, сержант-майор? — Голос Китти звучал неласково.

— Э… — Он снова покраснел. Она смотрела на него не мигая. — Я… мм…

— Да выплюнь ты это наконец, а то еще подавишься.

— Что ты хотела сказать тогда, за столом?

— За столом? — спросила она, и лицо ее приняло скептическое выражение. — Когда?

— Когда сказала «О».

— Ничего. Только то, что сказала, — «О».

Эрик внезапно понял, что из него делают дурака, и почувствовал, как кровь приливает к щекам.

— Ты играешь со мной.

Она облокотилась на стойку и легонько погладила его по щеке.

— Это так несложно.

— Что все это значит? — спросил Эрик, окончательно теряя всякое чувство юмора. — Ты что, с ума по мне сходишь?

Она вздохнула.

— Я просто схожу с ума по всем мужикам.

Эрик сказал:

— В таком случае займись кем-нибудь другим.

Глаза Китти превратились в две узенькие щелочки.

— Слишком уж ты чувствительный для человека, который перебил кучу народу и не стеснялся утюжить шлюх в присутствии своего дружка.

Эрик вдруг разволновался. Слова этой девушки почему-то его задели.

— Чего тебе от меня нужно? — раздраженно спросил он.

Китти некоторое время молча изучала его лицо, затем тихо сказала:

— Я не знаю.

Эрик смотрел на нее. Факел отразил слабый блеск влаги на верхней губе у девушки. Несмотря на вечернюю прохладу, ей было жарко.

Помолчав, Китти спросила:

— Чего ты хочешь?

Эрик покачал головой.

— Я даже не знаю, но я… но мне не понравилось то, что я почувствовал, когда ты…

— Сказала «О»? — закончила за него Китти.

Это прозвучало так глупо, что Эрик не удержался от. смеха.

— Да, признаться, именно это я и хотел сказать.

— Пойдем со мной, — сказала Китти. Она жестом дала понять одной из девушек, что уходит, и провела Эрика через кухню, мимо повара и его помощников, сквозь заднюю дверь во внутренний дворик трактира.

На мгновение Эрик испытал странное чувство, словно бывал здесь раньше. Но дело было в том, что он сам вырос на таком же дворе позади трактира, с конюшней, сараем, колодцем и сеновалом. У колодца стояла деревянная скамья для тех, кому трудно было дотянуться до ковша, и Китти, присев на краешек, поманила Эрика сесть рядышком.

— На задворках так тихо, — сказал Эрик.

Китти пожала плечами.

— Никогда не замечала. Я обычно слишком занята.

Эрик сел, и Китти притянула его к себе и поцеловала. Сначала он замер, но через миг опомнился и вернул ей поцелуй. Потом Китти выпрямилась и долго молчала, глядя на него. Наконец она сказала:

— Я никогда раньше этого не делала.

— Не целовалась? — удивленно спросил Эрик.

— Я воровка, но не шлюха, — сказала она. — Меня насиловали, а некоторые пытались обслюнявить мои губы, но я никогда до этой минуты никого не целовала.

Эрик открыл было рот, да так и застыл, не зная, что сказать.

— А как же Бобби? — спросил он наконец.

Она пожала плечами.

— А что Бобби?

— Да нет, просто я думал… — Он замялся. — Ну, мы просто считали, что у вас с ним…

Она опустила глаза:

— Я бы не стала возражать, если бы он захотел. Он всегда хорошо ко мне относился. Пожалуй, даже лучше, чем я того заслуживаю. То есть он, конечно, обращался со мной грубо той ночью, когда вы меня поймали, грозился меня повесить и все такое, но потом все время старался меня рассмешить. И следил, чтобы никто меня не обижал. — Она указала на заднюю половину трактира. — Я должна была следить, чтобы сюда не заявились Мошенники или еще кто-нибудь из этой братии, но вообще теперь я просто буфетчица. Это не так уж плохо, по крайней мере я не окажусь на панели.

Она потупилась.

— Я легла бы в постель с Бобби, потому что он был добр ко мне, но он не любил меня, а я не любила его. Этого не было. — Она посмотрела на Эрика. — Я не думаю, что он вообще кого-нибудь любил, разве что капитана Кэлиса.

— Бобби был ему предан.

— Я сначала подумала, что он один из тех мужчин, которые любят других мужчин. — Она выставила перед собой ладонь, словно предупреждая его вопрос.

— Нет, мне-то было совершенно все равно. Я не последовательница Сунг Чистой, но ты ведь сам спросил про Бобби. Но потом я услышала, что он регулярно заходил в «Белое Крыло», и поняла, что он сам для себя решил забавляться только с теми, кто… — Она не могла подобрать слово.

— Ничего для него не значит? — подсказал Эрик.

— Ага, — согласилась она. — Вот именно. Как будто если бы он занялся любовью со мной или кем-то еще, но не со шлюхой, это могло… ну ты понимаешь, как-то повлиять…

Эрик кивнул, чтобы показать, что он понял.

Она вздохнула:

— Бобби постоянно шутил, и мне всегда было с ним весело. Сначала я его боялась, потому что он сказал, что убьет меня, если я предам принца или герцога, и по его глазам я поняла, что это не пустые угрозы. Но через некоторое время, когда все здесь стали хорошо ко мне относиться, ну, в общем, я перестала его бояться.

Мне больше некуда пойти, так что, нравится мне или нет, но это — мой дом.

— Она некоторое время молча смотрела на «Разбитый щит». — Здесь не так уж плохо. Я знаю, что надвигается что-то страшное. Невозможно, работая здесь, не замечать таких вещей. Раз солдаты не хвастаются своими подвигами, значит, они что-то скрывают. Значит, приближается что-то страшное. Я не знаю что, да и знать, честно говоря, не жажду. — Она замолчала и посмотрела на бледную луну.

Внезапно она повернулась и заглянула в глаза Эрику.

— После того как Бобби умер, ты стал тем человеком, который лучше всех ко мне относится. Мужчины иногда говорят обо мне с другими девочками, но я не придаю этому значения. Ну, в общем, ты всегда был очень добр ко мне.

Эрик пожал плечами.

— Я просто знаю, каково тебе пришлось.

— Ты не можешь знать, что значит жить на улице.

Он ничего не сказал, просто наблюдал за ней в мерцающем свете факела.

Она продолжала:

— Маленькие девочки думают только о том, как бы стать проститутками. В некоторых местах маленьким девочкам платят неплохие деньги. — Она обхватила себя за плечи. — Моя мать была шлюхой, это правда. Никто не знает, кто мой отец. Моя мама выгнала меня, когда мне было шесть лет. Я думаю, что она пыталась меня спасти. Ее сутенер как-то странно на меня поглядывал.

Я стала жить в канализационных трубах у человека, которого звали Дэниалс. Там меня накормили и сказали, что будут обо мне заботиться, если я буду делать то, что мне прикажут. Там были и другие дети. Казалось, что им не так уж плохо живется. Они были грязные, как черти, зато все были сыты. Я просила милостыню и научилась самым лучшим трюкам. Я могла расплакаться, как будто я потерялась, и если какой-нибудь прохожий останавливался, чтобы выяснить, что случилось, кто-нибудь из наших незаметно срезал с него кошелек. А через некоторое время я стала держателем.