Гнездо орла

— Без объяснений мне все равно не обойтись, а здесь как раз удобно, — сказал он, машинально смахивая перчатками снег с крыла «Мерседеса». — У Гессов ведь врожденная любовь к формулировкам. Но… может быть, тебе все ясно? — Он лишь на мгновенье поднял на Эльзу глаза.

— Роберт, но у вас с Гретой уже бывало… — начала она.

— Бывало, да закончилось. Она больше не вернется ко мне. То есть она, может быть, и вернется, если я… взорву Коричневый дом. Или объявлю по радио, что выхожу из партии и начинаю войну. Или объясню немецкому рабочему классу, что евреев обижать нехорошо. Или застрелюсь на трибуне. Вот тогда она вернется.

Он достал из-за пазухи коньяк, сделал глоток и швырнул пустую бутылку через поваленное ограждение вниз.

— Ты собираешься и дальше здесь пить или все-таки поедем? — предложил Гесс.

— Я не поеду. Я уже внес свой вклад в примирение супругов. С меня достаточно.

— Роберт, Грета сама тебе все это сказала? — тихо спросила Эльза.

Лей усмехнулся:

— Она сказала, что хочет услышать правду. Но я уже давно понял, что для нее правда — ее принципы, а для меня — мои чувства.

— Что же ты ей сказал? — Гесс подошел к нему вплотную. — Что ненавидишь евреев? Что еврей — всегда проблема и всегда — зло? Что из-за еврея ты едва не потерял сына?!

— Роберт! Неужели ты… обвинил ребенка? — не поверила Эльза.

Лей резко вскинул голову. Он почти минуту, прямо и вопросительно, смотрел в глаза Гесса, и Рудольф с трудом выдержал этот взгляд.

Вопрос Эльзы был обращен и к нему.

…Ответ на него — прямой и ясный — лежал в одной из папок, представленных на рассмотрение в «бюро Гесса», как в высшую инстанцию, принимающую решения от имени фюрера.

Леонардо Конти отказался от руководства «программой эвтаназии», получив у фюрера письменное разрешение. Дело передали Филиппу Боулеру, члену имперского Сената культуры и автору книги «Гениальный Наполеон — светящийся след кометы». Боулер подписи фюрера не просил, однако от еврейских детей принципиально отказался, обосновав это тем, что инвалидов и умственно отсталых среди них единицы и не следует «еврейский вопрос» смешивать с медицинской программой. Было ясно, что Боулер просто выговаривает себе право на «чистую медицину», и Гесс наложил резолюцию: «Удовлетворить потребность в материале партией белых мышей и кроликов». Боулер иронию понял и затих.

А папка продолжала лежать в столе. Считая проблему с эвтаназией улаженной, Борман положил в нее другой документ — о «гуманизации процесса»:

«…при отделении детей от родителей следует проявлять вежливость и разъяснять, что эта мера временна…

…Матерям следует позволить самим раздеть детей, требуя при этом соблюдения аккуратности. Пример объявлений: „Детские чулочки вкладываются в туфельки и ботиночки детей во избежание их потери. Будьте аккуратны!“

…Детей ведут в „душ“, предварительно раздав им игрушки…

…плачущего ребенка следует отвлечь, дав ему сладости и игрушки.

…В любой партии, подлежащей ликвидации, строго соблюдать очередность… дети всегда пропускаются вперед».

«Правильные идеи доводятся фанатиками до самоуничтожения», — вспомнил Гесс Шпенглера, — а эта папка и есть самоуничтожение. У Роберта, похоже, опять сдали нервы. Он как будто показал Грете уголок этой папки. А она ее раскрыла. Она так устроена… Любит формулировки, глядит до конца, до «самоуничтоженья».

…Лей сидел на поваленном столбе огражденья и смотрел вниз. Эльза стояла рядом. Рудольф понял, что прошло какое-то время, на которое он сам словно выключился. Он вернулся в свой «Мерседес». Вскоре к нему села Эльза.

Лей остался сидеть на обочине.

— Он не поедет, — сказала Эльза. — Не нужно его трогать. Он попросил меня объяснить ему кое-что. Может быть, ты поможешь?

— Что? — поморщился Гесс.

— Грета сказала: «Сделай так, чтобы я не возвращалась в Германию. Пока…».

— Он не понял этого «пока»?

— Понял. Но он не знает, что сделать, как поступить.

— В третий раз жениться, — буркнул Гесс. — Господи!

Он включил мотор. Пожалуй, только сейчас, в этих последних словах сестры, дошла до него вся сила ее отчаянья.

В ноябре румынский король Кароль II, совершая поездку по Европе, неофициально посетил Германию. 24 ноября он выразил Гитлеру пожелание «сохранить и углубить хорошие отношения с рейхом», а также готовность активно развивать торговлю и проч.

Само по себе это было неплохо, однако Румыния нужна была Гитлеру только как плацдарм для наступления на Украину. «Поработать» с королем было поручено Герингу. Встреча рейхсмаршала с Каролем II планировалась на 26 ноября.

Геринг находился сейчас в состоянии очередной склоки с Риббентропом, который демонстративно махнул рукой на Англию.

«Этот кретин втянет-таки нас в войну на два фронта, — сказал Геринг Гитлеру. — Я, конечно, поеду в Лейпциг и буду давить на румына, но умоляю вас, мой фюрер, успокойте хотя бы военных! Обещайте им, что „восточный вопрос“ будет отложен для тщательной проработки хотя бы на три-четыре года! А лучше — на пять».

Если уж Геринг говорит такое!

— Нужно начать активнее и напрямую работать с англичанами, — продолжал Геринг. — «Челночная дипломатия» исчерпала себя. Я сам готов вылететь в Лондон, в конце концов!!! Что ты молчишь?! — нетерпеливо повернулся он к сидящему тут же Гессу.

Гесс метнул в него сверкнувший взгляд.

— В Лейпциге сейчас твой замечательный Альбрехт Хаусхофер, день как с острова прилетел и, конечно, со свежими новостями. К нему, похоже, направляется посол Гендерсон, — продолжал Геринг. — Может быть…

— Может быть, тебе съездить в Лейпциг? — тоже повернулся к Рудольфу фюрер.

— Какой смысл? — резко ответил Гесс. — Все знают, что я марионетка.

— Руди!

— Не в том суть. Спектакль с Гендерсоном может сыграть Лей.

Гитлер поморщился и махнул рукой:

— После десятидневной пьянки?

— Я, пожалуй, съезжу к нему, — сказал Геринг. — Попробую встряхнуть. Скажу, что его дожидается Альбрехт. На нас он плюет, но Хаусхофер — это да! Это серьезно!

Лей десять дней пил. Как прежде, так и теперь, пить в одиночестве ему не давали. Приезжали то Функ, то Удет, а то и сам рейхсминистр Геринг, замечательно с ним за компанию надравшийся и двое суток потом приходивший в себя.