Гниль

Маан с трудом поднялся — центр тяжести его тела сместился выше, оттого это действие далось ему со значительным трудом — и огляделся. Быстро, снимая картинку, как учили еще в армии, скользя взглядом и выхватывая лишь ключевые детали, высвечивая их, все прочее, второстепенное, оставляя в тени. Его светочувствительность не спешила о себе напоминать, и Маан был благодарен Гнили за это. Ослепший, он далеко бы не ушел.

Пустая полоса земли.

Стена соседского дома.

Знакомый проем.

Пусто.

Не веря своей удаче, Маан, пригнувшись, побежал, увязая в мягкой земле. Из комнаты уже не стреляли. Успели понять, что садят в пустоту. Или Лалин одернул. Он парень ловкий, и соображает быстро. Теперь главное — добраться до проема между домами до того, как кто-то из Кулаков поспеет к окну. Маан не опасался погони — Кулаку в его полном боевом облачении никогда не протиснуться в ту щель, через которую он вылез — но отвратительное ощущение жгло между лопаток, точно тавро, напоминая о том, что спина его представляет отличную мишень. С пяти метров не промахиваются. Не эти ребята.

Маан бежал, то и дело поскальзываясь на влажной земле. Несколько раз он чуть не упал, но нервная система, видимо, успела частично перестроиться, приспособившись под новое тело, координация движений была не хуже, чем двадцать лет назад. Тело казалось неуклюжим, громоздким, насекомоподобным, но оно слушалось его приказов, а большего Маан сейчас и не собирался требовать.

Пустырь он проскочил в несколько секунд, не встретив никакого сопротивления. Значит, обкладывали и точно в спешке. Не перекрыли подходов. Маан еще ощущал близкое присутствие «нулей», это ощущение зудело под сводами черепа, точно туда запустили множество крошечных пузырей углекислого газа.

Маан скользнул в проем. Тут было темно, сухо, пахло краской и каким-то мхом, но места было достаточно чтобы он мог двигаться боком. Трещала обдираемая с камня штукатурка. На нем оставались остатки халата, но теперь это было не более чем ветхое тряпье. В некоторых местах, там, где его тело терлось о решетку, на ткани показались желто-зеленые темные разводы. Значит, его кровь уже не красного цвета. Сейчас Маану не было до этого дела. Он не хотел знать, какого цвета у него кровь. Если у него получится выбраться отсюда живым — он, быть может, никогда этого и не узнает. А у него получится.

«Сопляки, — думал Маан, и мысли черными колючими воронами вились под прерывистое дыхание, раздувающее бочкообразную грудь, — Явились вот так запросто. Как будто ожидали увидеть тут „тухлый суп“ или вросшего в стены беспомощного Гнильца. Они забыли, что многих из них учил я сам. Они были плохими учениками. А я оказался хорош. На удивление хорош для такого расклада. Это значит, что я выберусь».

Плевать на вещи и припасы. Он вынес самое главное — жизнь. А дальше он что-нибудь придумает. Человек, получивший двадцать шестой социальный класс, в любой ситуации что-нибудь придумает.

Маан выбрался из тесного каменного коридора в двух домах от его собственного. По глазам стегнул свет, пришлось на секунду зажмуриться. Маленький палисадничек был аккуратно засажен крошечными цветами, которые Маан раздавил своими потерявшими чувствительность ороговевшими ступнями. Он позволил себе еще секунду простоять здесь с закрытыми глазами, вдыхая тонкий сладковатый аромат. Сейчас этот запах казался ему чем-то большим, чем растительным ароматом.

Но ему пришлось открыть глаза, когда кто-то рядом голосом металлическим и уверенным сказал:

— Контроль! Стоять на месте.

«Вот, — стукнула в висок со стеклянным звоном крохотная мыслишка, — Не сопляки. Подумали. Молодцы. А ведь не ожидал…»

— Не двигаться! Любое резкое движение будет считаться сопротивлением и подавляться немедленно.

Значит, продумали. Подстраховались. Не снайпера, проще и эффективнее, как он и учил — небольшие отряды, перекрывающие пути бегства. Просто и эффективно, как и все в Санитарном Контроле.

— Не двигаться!

Маан ощутил присутствие двух «нулей» рядом — бледные, точно тающие в сыром воздухе, сгустки. Маан подумал о том, что они выглядят незаконченными, беспомощными. Легкий, едва намеченный, узор Гнили, не проникший под кожу. Видимое подобие. Зародыш, эмбрион. Это выглядело жалко.

— Оставайтесь на месте, — не унимался голос, — Оставаться на месте. Выполнять приказы. Любое резкое движение…

— Я слышал, Тай-йин, — сказал он вслух, открывая глаза, — К чему повторять? Кроме того, я давно помню все это на память. Я произносил это много лет.

Тай-йин ухмыльнулся. Получился оскал в обрамлении побелевших от напряжения губ — точно старый шрам разошелся по шву, обнажая провал глубокой раны. Обычно смешливые раскосые глаза блестели оружейным металлом. Это был другой Тай-йин, незнакомый ему. Собранный, сжавшийся, готовый действовать, кажущийся одновременно и окаменевшим от напряжения и невероятно расслабленным. Пистолет он держал уверенно, направив его в живот Маану. И Маан знал, что если он вздумает шевельнуться, Тай-йин выстрелит тут же, не раздумывая. Как и любой другой на его месте.

Немного поодаль стоял Хольд. Такой же огромный, каким Маан его помнил, но вовсе не выглядящий неуклюжим или неповоротливым, напротив, в положении мускулистого тела, на котором едва сошелся бронежилет, проглядывала животная, хищная, готовая распрямиться с гибкостью тетивы, энергия.

— Он у нас, — коротко сказал Тай-йин в микрофон, — Третий выход.

Маан не слышал, что ему ответили — Геалах?.. — но и без того мог догадаться. Удерживать Гнильца до прибытия Кулаков. Контролировать обстановку. Ждать. Иного в таком случае не говорят.

Молодец Тай-йин. Мунн должен отметить. Личная благодарность Мунна в служебное дело — штука весомая. Впрочем, почему только благодарность? Такой улов заслуживает чего-то более серьезного. Например, повышения в социальном классе на одну ступень.

— Хорошо сработано, — сказал Маан, — Признаю. Геалах не дает вам расслабляться.

— Заткнись, — сказал Тай-йин негромко, — Заткнись, Гнилец.

Маан увидел сцену со стороны — двух напряженных мужчин в строгих костюмах с оружием в руках и, напротив них, скорчившееся горбатое человекоподобное существо с массивным раздувшимся торсом. Бесцветные клочья, когда-то бывшие одеждой, не скрывают ороговевшего колючего панциря под ними. В опущенной руке — бесполезный «ключ».

Поимка чудовища. Хороший кадр для теле-постановки. Подходящее окружение, красивые мужественные лица, неярко блестящее оружие.

— Меня зовут Маан, если ты забыл, Тай-йин.

Тай-йин стиснул зубы. Взгляд в лицо Маану дался ему с большим трудом. И в этом взгляде Маан прочел лишь явственное отвращение.

— Тебя никак не зовут, Гнилец. И если ты еще раз откроешь свою пасть, я запечатаю ее свинцом.

Маан подумал о том, что этот человек, держащий его на прицеле и, без сомнения, готовый сдержать обещание, совсем не похож на того Тай-йина, которого он знал. Точнее, на того, которого знал Маан-человек. У Маана-Гнильца не было права на друзей, как и никакого иного права. В глазах своих недавних подчиненных он не видел даже чувства узнавания.