Гномон
Шрифт:
— Бёртон, — говорит она вслух. — Реферировать.
— Городок на берегу реки Трент известен пивом. Таль. Ричард Френсис Бёртон, путешественник, переводчик. Ричард Уолтер Дженкинс, псевдоним Бёртон, актер. «Пойти в Бёртон» — идиома со значением умереть, исчезнуть.
— Бёртон как место для обучения спецагентов, подрывная деятельность. Возможно, прозвище.
— Нет совпадений.
Она указывает на доску:
— Перекрестные ссылки.
Стена приходит в движение, бурлящий водоворот связей. Нейт настроила
— В реке Трент когда-то якобы видели акулу. Новость получила широкое распространение в СМИ, но биологи утверждают, что такое явление крайне маловероятно. Других неизвестных вам значительных связей не выявлено.
Она фыркает:
— Ладно. А сомнительные связи?
Снова короткая пауза — и опять Нейт кажется, что Свидетель обиделся или оскорбился. Но когда его голос снова звучит, интонации неизменны.
— Карл Лэдброк, 1983—2040, сыграл роль Элиаса Лённрота в биографическом фильме (в британском прокате фильм назывался «Эпика», выпущен «Boxlight Malibu» в 2039-м). Прежде он играл Пифагора в романтической комедии «Земля крутится вокруг солнца» («Kino-Enlai», 2022). Название, присвоенное файлу расследования обстоятельств смерти Дианы Хантер, «ГНОМОН». В одной из сцен этого фильма эрекцию Лэдброка невыгодным образом сравнивает с угольником геометра или гномоном героиня, которую играет Сара Ндибе, родившаяся в Бёртоне на реке Трент в 1999-м. Отзывы фильм получил не лучшие, но собрал кассу в Бразилии и в Китае, таким образом финансово состоялся. Хотите следовать дальше по этой линии?
Нет. Нейт ищет не это. Но она уверена, что Диана Хантер сама училась или ее учили чему-то подобному так, как она описала, довела свой мозг и его функции до опасного предела, чтобы одолеть машину.
Ну теперь скажи это. Хантер одолела машину.
Нейт молчит, и вскоре Свидетель приходит к выводу, что она задумалась и забылась.
— Хотите следовать дальше по этой линии?
— Нет, — отвечает Нейт, потому что это абсурд.
А потом почти говорит «да».
Затем она надевает пальто и выходит на улицу, предоставив машине самой догадаться, куда она идет, и все подготовить.
Где-то между Пикадилли и Гауэр-стрит, сидя в застрявшем в пробке даблдекере, — у Оливера Смита сегодня явно не лучший день — от нечего делать она набирает номер, который боится набрать.
— Табмен?
— Ну, это мой телефон, милая, а нам номерами меняться не разрешается вроде?
— Это я.
Табмен не отвечает. Наверное, не может придумать ничего более бессмысленного, чем представиться.
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-то пострадал от записи?
— В смысле? Получил физическую травму? Точно нет. Их иногда шатает, если они слишком сильно уйдут в записи с темной стороны. Каждый год нам приходится разбираться с идиотами, которые лезут смотреть записи пациентов с глубокими психическими расстройствами. Четыре года назад была шумиха про одного слепого, который выработал у себя что-то вроде эхолокации. Молодые да ранние решили, что это даст
им супергеройские силы. Эротическая составляющая тоже нравилась; вроде бы у него там все очень крепко стояло. Придурки, — добавляет Табмен, кратко резюмируя свое мнение об университетах и их выпускниках.— И что с ними происходит?
— Да ничего, в конечном итоге. Проспятся, и всё. Некоторым нужно, чтобы их обняла мамочка и дала таблеточку аспирина. Кстати, это я. Так что кончай вилять и выкладывай, в чем дело.
— У нее был инсульт. Наверное. Я… я была не готова.
— Ого. Жестко. Да. Наверное, было ужасно. Но это не значит, что у тебя тоже был инсульт, и все такое.
— Не значит.
— Если ты пошла в театр, а там Юлия Цезаря зарезали…
— Знаю. Но тут переживание чуть более непосредственное, чем в первом ряду перед сценой.
— От первого лица, да. Вроде компьютерных игр, где на планету валят пришельцы, а у тебя из оружия лишь консервный нож. Но только и всего, Мьеликки. Ты теперь всегда будешь иначе смотреть на тех, у кого случился инсульт, потому что знаешь отчасти, что они пережили, но все равно ты — наблюдатель. На самом деле ты знаешь только, что чувствует человек, у которого не было инсульта, переживший опыт чужого инсульта. Никакого кровоизлияния у тебя в мозгу не случилось. Бывает, что люди потом страдают от ПТСР. Тебе это не грозит.
— Почему?
— Потому что ты из другого теста. Ты из того теста, что просто выправишься, а потом будешь долго волноваться, что все значит.
Это правда.
— Как лучше себе помочь?
Табмен с шумом выпускает воздух:
— Ужраться вдрабадан — вот мой совет.
— А поможет?
— Не очень. Но когда похмелье выветрится, память потускнеет, и ты уже не сможешь сказать, что и отчего.
— Нет, без меня.
— Как хочешь.
— Можно мне снова использовать запись? Не обязательно ждать? Это срочное дело.
— Не лучший выбор, но твое дело — твои кошмары.
— С кошмарами я разберусь.
— Ну ладно.
— Но опасности нет. Настоящей опасности.
— Ну, кроме рака мозга, ясное дело.
— Да пошел ты, Табмен.
— Всегда пожалуйста, инспектор.
Через тридцать минут на лестничной клетке D Королевского колледжа инспектор прижимается спиной к стене и поднимает руку с электрошокером. Фигура в черном, белое лицо, темная копна волос, спускается навстречу, — очки обводят ее ярко-алым и маркируют как «ВЕРОЯТНО, ОПАСЕН». Слишком мал ростом для Лённрота, похож на Адольфа Гитлера, но не совсем. Он смотрит на Нейт. Губы слишком широкие, слишком тонкие усы щеточкой, а потом у Адольфа открывается рот — он увидел электрошокер в руке.
— Мать! — взвизгивает Адольф, прикрывая лицо руками. — Мать твою, не стреляй! Мать!
Свидетель допускает, что, похоже, угроза минимальна. Нейт раздраженно прячет шокер в кобуру.
— Студенты же, — ворчит она, обращаясь к машине. — У тебя что, нет специальных контекстных настроек для студентов?
— Мать твою, — повторяет Адольф, на этот раз уже с нотками обвинения в голосе.
— Следите за выражениями, мистер Дин, — провозглашает женский голос сверху, глубокий, но явно довольный. — Я говорила, что вы перестарались. Входите, инспектор, и оставьте мистера Дина вкушать полезнейший урок о вреде идиотизма. Маркус!