Гобелен

– Идем со мной, Джейн.

– Я не знаю, как это делается.

– Нет, ты знаешь. Идем. Помнишь ветер на Айерс-Рок? Помнишь, как он дул тебе в лицо, старался сломить? Сейчас я стану ветром. Я – ветер, Джейн. Доверься мне, следуй за мной.

– Робин, а там, дома, все будет по-прежнему?

– Никогда ничего не бывает по-прежнему.

– Мы еще встретимся?

– Не могу сказать.

– А если ты мне понадобишься? – настаивала Джейн, твердо решив добиться определенного ответа.

– Понадоблюсь ли я тебе? Возможно. Правильно ли это будет? Едва ли. Сможешь ли ты увидеть меня? Не знаю.

– Как мне вызвать тебя? – не отставала Джейн.

– Через трещину на зеркале, – последовал почти издевательский ответ.

– Отнеси меня домой, Робин. Прощай, дорогая Уинифред.

* * *

Джейн пришла в себя от жуткой тряски по ухабистой дороге. Насколько она могла понять, ее везли на переднем сиденье автомобиля. Сквозь неплотно сомкнутые веки бил яркий солнечный свет; болела голова, за окном мелькал пейзаж – выжженная кирпично-красная пустыня. Однообразие изредка нарушали серые колючие кустарники. «Я в центральной Австралии», – догадалась Джейн.

Она осторожно повернула голову налево и, не размыкая полностью век, попыталась увидеть, кто же сидит за рулем. Водитель был в полинялом камуфляже под цвет жалкой пустынной флоры. Коричневой рукой он нашарил бутылку и протянул Джейн.

– Пей давай, – велел водитель.

Дальше притворяться было бессмысленно.

– Постарайся выпить как можно больше.

– Вы кто? – прохрипела Джейн.

– Джимбо. Следопыт. Нас тут несколько дюжин по пустыне рыщет, а удача мне улыбнулась.

Кожа темная явно не от загара, должно быть, Джимбо – абориген, прикидывала Джейн. Спрашивать казалось невежливо. Ее спаситель широко улыбался, глаза цвета черного кофе сияли над огромным ртом, полным крупных белых, редко посаженных зубов. Наверняка парню зубная нить без надобности.

– Извините за хлопоты.

– Как тебя сюда занесло, сестричка?

«Сестричка?»

– Сама не пойму.

По крайней мере, это правда. Дальше последовала ложь.

– Я хотела подняться на скалу…

Джейн отпила еще воды.

– Ну вот, поднимаюсь, поднимаюсь, а тут ветер налетел неизвестно откуда… дальше ничего не помню.

– Ты в курсе, что несколько дней пропадала?

Машина продолжала подпрыгивать на ухабах. Местность была незнакома Джейн.

– Где это мы?

– От Олгас [13] едем.

– Ничего себе!

– То-то и оно. Как тебя сюда занесло, ума не приложу. Получается, ты километров пятьдесят протопала – и ничего не помнишь?

Джейн только головой помотала. Робин вернула ее в Австралию. Учитывая расстояние от Шотландии и разницу в два века, погрешность в пятьдесят километров не считается.

– Мне очень неудобно. Простите, – повторила Джейн.

Затрещала рация, Джимбо стал говорить, что нашел Джейн и что она «не в себе». Приглушенный голос в аппарате, по мнению Джейн, нес полную абракадабру, а вот Джимбо, похоже, понимал все до последнего слова. То, что он говорил в ответ, также было за гранью понимания Джейн.

13

Олгас (местное название – Ката-Тжута, т. е. «Много голов») – горный массив, высота – 1066 м над уровнем моря. Так же, как и Айерс-Рок, является священным местом для аборигенов.

– Угу. Ага. Ну. Не, она ничего не помнит, братишка. А? Минут через тридцать?

Последнюю фразу он произнес с вопросительной интонацией, даром что отвечал собеседнику. Индивидуальная особенность австралийцев; милая черта, позволяющая легко знакомиться. Джимбо вернул рацию на место.

– Ты как – в порядке? Салон мне не заблюешь?

Джейн хрипло рассмеялась.

– Не волнуйся. Как здорово, что ты меня нашел.

– Ты, наверно, солнечный удар схлопотала, сестричка. Мы с ног сбились. Родители твои, небось, все глаза выплакали.

– А вы все-таки не сдались. Спасибо.

– Австралийцы так просто не сдаются. Хотя в жару и несколько дней могут окончиться плачевно. Даже нам, следопытам, несладко приходится – а ведь у нас снаряжение.

Джимбо испытующе оглядел Джейн, поскреб густые темные волосы, местами золоченные на кончиках. Как же славно, что ее нашел именно этот симпатяга. Джейн рассмеялась от радости.

– Нас, уроженцев Уэльса, тоже с детства закаляют и к трудностям готовят.

– Судя по тебе, так оно и есть, хотя где этот твой Уэльс, я понятия не имею. Что ты пила и ела все это время?

– Кажется, я брала с собой воду и пищу, – солгала Джейн. – Вспомнила: у меня были фрукты, хлеб, несколько шоколадок. И бутылка воды. Да, именно так. – Джейн откашлялась, сделала огромный глоток, как бы стараясь запить чудовищную ложь.

– Ну, с таким запасом можно продержаться. В смысле, без еды три дня – еще куда ни шло, а вот без воды – верная смерть.

Джейн хотела было попросить Джимбо закрыть тему, но сообразила: этот вопрос с вариациями будет задан ей неоднократно, едва она вернется в цивилизованный мир. Вообще надо сочинить легенду, притом правдоподобную. Поможет только ложь.

Потому что правда – абсурдна.

Глава 31

Лондон был затянут туманом и прыскал почти невидимым дождем – в такую морось не хочется открывать зонт, но мельчайшие капли усеивают плечи и руки, зависают на шерстинках пальто, выводя женщин из себя.

Джейн пригладила волосы оттенка старого золота (от сырости они начали виться), уставилась на себя в зеркало. Непривычное ощущение – видеть в зеркале не Уинифред! Джейн похудела. «Никогда не помешает сбросить пару-тройку фунтов!» – подумала она, победно сверкнув глазами. Щеки запали, стало еще заметнее, какие у Джейн высокие скулы (мама называла их «яблочки»). Легкий румянец – следствие нервного напряжения. Джейн облизнула сухие губы. Она специально не воспользовалась ни помадой, ни блеском – ей хотелось поцеловать Уилла, не извиняясь за липкость – мужчинам не нравится вкус косметических средств. Уилл говорил, что губы Джейн по форме напоминают лук Купидона, каковой Купидон всю жизнь искал главную цель – губы самого Уилла.

Взгляд затуманился. Уиллу хватало романтичности на двоих. Джейн распахнула золотистые ресницы. Она думала, не накрасить ли их тушью. Впрочем, то ли сказались недели, проведенные в теле Уинифред, то ли просто у нее изменилось мировосприятие, но косметические ухищрения заодно с модной одеждой представились излишеством. Ничего наносного не будет нынче у Джейн. Ей нравится ее лицо – как ей его недоставало! Гены у нее отличные. Джейн знает, что красива классической красотой, а не «на любителя». У нее нежный овал лица, правильные черты, ровные зубы, брови средней густоты, летящие, будто некий художник нанес их двумя смелыми мазками. Глаза сразу привлекают внимание – из-за редкого светло-серого оттенка радужки. Говорят, у Джейн «нездешний» вид. Раньше ей это льстило, а теперь… Теперь – неприятно, ведь она по себе знает, каково быть «нездешней».

Джейн хотелось забыть о своих приключениях; увы – существование в теле графини Нитсдейл, похоже, навсегда запечатлелось в памяти. Лондон тысяча девятьсот семьдесят девятого года казался странным. Чисто, как в реанимации, думала Джейн, по сравнению с началом восемнадцатого века. При этом она понимала: едва ли хоть один нынешний лондонец с ней согласится! И все же, несмотря на грязь, заразу, нищету (Джейн еще повезло не слишком тесно и не слишком долго соприкасаться с этими явлениями), Лондон начала восемнадцатого века представлялся ей бесконечно романтичнее, чем Лондон века двадцатого, населенный прагматиками, не знающими настоящих трудностей. Не дай бог оказаться в подземке в час пик – затопчут, задавят еще на спуске. Люди рвутся на вокзал Виктория, чтобы покинуть город хоть на несколько часов и насладиться зелеными просторами на юге страны. На платформе действует закон «Человек человеку – волк». Никакого тебе визуального контакта, все ждут, когда порыв влажного ветра из туннеля возвестит: сейчас приедет поезд. Вот он приближается, грохочет, дышит на пассажиров несвежим теплым воздухом с привкусом металла. Лишь тогда взгляды скрещиваются – ни дать ни взять гладиаторские мечи. Где откроются двери? Проскочу ли я прежде ближнего моего? Смогу ли протолкнуться сквозь живой заслон, который если и пропустит меня с неохотой, то не замедлит сомкнуться вновь?