Гобелены грез

И все же, когда шел сильный дождь и темнело, а ее уставшие дядя и тетя укладывались спать, ткацкий станок в башне ожидал ее. И картина, которую она придумала, неумолимо формировалась под ее руками. Она на нее даже не взглянет. Она не позволит себе «видеть» ее, но она не сможет избегать взгляда Фриты, в котором было беспокойство. Фрита должна была наблюдать за станком с обратной его стороны, где рисунок был отчетлив, и Одрис могла быть только благодарна, что девушка была немая, а знаками она не могла бы сказать то, что сказала бы, если бы умела.

Ей не было покоя. Когда Одрис уезжала от Хью, она успокаивала себя тем, что снова увидит его и могла вспоминать о том, как им было хорошо вместе. Даже это подвело ее. Во время их первой разлуки она боялась за Бруно, а не за Хью, хотя знала, что он тоже участвует в сражении. Она в то время никогда сознательно не думала о легенде о единороге и девушке, но была твердо убеждена в том, что с единорогом ничего не случится, пока его не поймает девушка. Теперь каждое воспоминание о нем приводило ее в ужас, потому что она не была уже девушкой.

Одрис назвала себя глупой — Хью был человеком, а не очаровательным животным. Она, держа его, не созывала охотников, чтобы те убили или пленили его. Если бы она имела отношение к легенде, то нужно бы тогда бояться что он отвергнет ее из-за потерянной девственности, но этого она не боялась никогда. Зная, что это безрассудно она чувствовала, что поймала Хью в свою ловушку и, что их близость, на которую она вынудила его пойти, сделала его уязвимым, а лишение ее девственности означало гибель единорога.

Самая сильная боль утихла, когда Морель прискакал с его первым посланием спустя два дня после того, как Тарстен прибыл в Роксборо. Он доставил письмо сэру Оливеру. Хью решил послать информацию о переговорах сэру Оливеру лично, чтобы оказать ему услугу и понравиться дяде Одрис.

— А для демуазель Одрис, — сказал Морель, — я привез благодарность от моего хозяина за прекрасно проведенное время. Это послание хозяин просил передать лично.

Не проявляя особого интереса к сказанному, сэр Оливер кивнул и сказал, что, как он думает, Одрис можно найти в саду, где Морель и нашел ее, передав настоящее послание от Хью: большой пакет, который находился у его невестки, и Одрис могла в любое время послать туда Фриту.

Он сказал ей также, что очень счастлив служить сэру Хью, и со слезами поблагодарил за то, что она нашла ему такого хорошего хозяина. Одрис вздохнула с облегчением, услышав, что Хью был в добром здравии и хорошем настроении и, что опасности войны не было. При любых обстоятельствах для развлечения вельмож короля Дэвида устраивались небольшие турниры или состязания вооруженных воинов. Но церковь осуждала подобного рода военные игры, и в знак уважения к архиепископу Тарстену вообще не разрешалось проводить подобные сражения. Неразумно было бы себя утешать этим, потому что умереть можно было и при обстоятельствах, которые не влекли за собой насилия; но Одрис боялась только меча и копья.

Одрис вслух читала письмо, адресованное сэру Оливеру. В нем Хью сообщал, что Тарстен был вежливо принят при дворе, и король Дэвид старался изо всех сил, чтобы во всем угодить архиепископу, во всем, только не в самом важном. Хью выражал мало надежды, что миссия Тарстена будет хоть наполовину удачной. Его письмо было написано и послано за неделю до того, как архиепископ начал постоянно твердить королю, что позорно нападать внезапно. Сэр Оливер ворчал, хотя и беззлобно, на непреклонность Дэвида. Он не думал, что Тарстен сможет повлиять на короля и отвлечь его от намерения воевать. Благодарность архиепископу и королю за переговоры, предоставившие дополнительные недели подготовки к войне, была безгранична.

Возвращая пергамент сэру Оливеру, Одрис почувствовала утешение. Когда он одобрительно кивнул и сделал замечание: «А у него есть глаза и уши, у этого Хью». И ей стало совсем легко, когда она наконец получила длинное-предлинное, адресованное только ей письмо, в котором описывались события каждого дня путешествия и рассказывались забавные истории о людях из окружения короля Дэвида. Читая его, она смеялась и плакала, прислонясь к стене у окна. Она слышала голос Хью и представляла блеск его ярких глаз.

Поздно вечером Одрис сама отправилась к Морелю домой, чтобы отдать письмо для Хью. На словах она просила извинить ее, так как в ответ написала мало, хотя получила от него такое длинное письмо. Ей было приятно видеть перемену в семье Мореля. Они не заметили как она подходила. А Одрис видела, что Морель сидел на табуретке у стены напротив двери и спокойно над чем-то работал, а его невестка, Мария, стояла около него и, разговаривая с ним, улыбалась. Он повернул голову к ней, чтобы в ответ тоже улыбнуться, и только тогда увидел Одрис, вскочил на ноги и поклонился.

— Я принесла ответ, — сказала Одрис, подавая свое письмо.

Морель взглянул на свои руки, покрытые жиром, и слегка подтолкнул вперед Марию. Она поклонилась и подошла к Одрис, поднимая руку, обернутую в фартук, поэтому она не запачкала бы пергамент. Под поднятой тканью был виден выпуклый живот. Именно по этой причине она не работала в поле вместе с мужчинами. Одрис подумала, что похоже, это была именно та причина, по которой она хотела избавиться от лошади. Возможно, она боялась, что Морель будет ограничивать в еде ее ребенка, чтобы прокормить животное. Одрис улыбнулась и поблагодарила, а когда женщина робко протянула руку, чтобы дотронуться до ее юбки, она не остановила ее, хотя и осуждала, когда люди дотрагивались на счастье, считая этот жест подобием талисмана.

Вместо этого она вздохнула и сказала:

— Передай повивальной бабке, что, если я понадоблюсь во время твоих родов, пусть она отправит посыльного в Джернейв и я приду.

И прежде чем Морель и Мария могли поблагодарить, ее, она снова спросила о возможности насилия в Роксборо.

— Была громкая ссора между мужчинами, — ответил Морель. — Эти шотландцы разважничались и раскукарекались, как петухи на навозной куче. Но воины хозяина — они ведь все бывалые — приказали им попридержать языки и вести себя пристойно, иначе их выдворят восвояси. Должно быть, с обеих сторон не обошлось без расквашенных носов и синяков под глазами, но король Дэвид твердо приказал прекратить распри, и кинжалы остались в ножнах.

— А рыцари? — беспокойно спросила Одрис.

— Неприятностей больше не было. Они разговаривали спокойно и по-другому. За ними, наблюдал король, и они подумали, что через пару недель им предоставится случай пустить достаточно крови в Нортумбрии.

— Надо благодарить Бога за это, — сказала Одрис, думая только о подтверждении Мореля, что Хью не будет вовлечен ни в какую драку.

Морель тем не менее заключил, что она имела в виду его последние слова и мрачно улыбнулся. Демуазель любила их всех — он это знал — и она не станет благодарить Бога, если шотландцы причинят им вред. Поэтому демуазель имела в виду, что они разобьют шотландцев и добьются преимущества над ними. Ее иногда очень трудно понять, когда она дает совет или предупреждает о чем-то. Но сейчас он точно знал, что она имела в виду. Он посмотрел мимо Одрис туда, где виднелся Джернейв, возвышавшийся до небес западная стена которого была залита багрянцем. Его губы скривились.