Гоблин – император

Она остановилась у подножия помоста, голубые глаза, казалось, прожигали покрывало. Майя, не колеблясь, дал ей знак подойти ближе. Он остро чувствовал, что все в Унтелеане наблюдают за ними, кто открыто, кто украдкой. Стано Бажевин, неловкая и нерешительная, осталась стоять позади, плотно стиснув руки и прижав их к груди. Майя знал этот трюк, его научил Сетерис: непроизвольно движущиеся руки выдают страх и беспокойство, надо переплести пальцы и крепко сжать их. Осмин Бажевин была испугана, как и во время принесения присяги, но сейчас, подумал Майя, она боится принцессы Шевеан. Или того, что собирается сделать принцесса Шевеан.

Шевеан опустилась в низком поклоне, который можно было счесть за коленопреклонение или просто очень низкий реверанс.

— Ваше Высочество, — произнесла она.

Ее голос был тихим, сдержанным и холодным, как зимний ветер.

— Принцесса, — сказал Майя.

Спина прямая, руки спокойно лежат на коленях, подбородок и уши решительно подняты. Никаких признаков, что он опасается ее.

Она выпрямилась и откинула вуаль, должно быть, чтобы яснее видеть его лицо.

— До нас дошли шокирующие, скандальные слухи, и мы пришли к вам в надежде, что вы сможете сказать, что нас жестоко обманули.

— Принцесса, мы не понимаем, о чем вы…

— Нам сказали, — продолжала она тихо и ядовито, — что вы позволили — приказали! — осквернить тело нашего мужа накануне похорон.

— Осквернить? — Сбитый с толку, Майя пытался понять смысл ее слов. — Принцесса, мы заверяем, что никакого осквернения не было совершено.

— Правда ли, что вы приказали открыть гроб принца?

Он не позволил себе вздрогнуть.

— Принцесса, вы услышали совершенно извращенное объяснение наших целей.

— Вы открыли гроб!

Ее вздох, дышавший то ли потрясением, то ли гневом, был по его мнению, слишком театрален.

— Принцесса, — твердо сказал он, не позволяя себе возвысить голос, — все четыре гроба были открыты в нашем присутствии каноником и Свидетелем по усопшим. Они сделали это со всем возможным уважением. Были прочитаны молитвы. Были…

— Свидетель мертвых? — Ее голос зазвенел громче, и он понимал, что она играет для жадно наблюдающих придворных. — Какая была в нем необходимость?

— Принцесса Шевеан, умерьте свой голос.

— Нет! Мы желаем знать!

— Принцесса, — резко повторил Майя, и ему удалось заставить ее замолчать. Он сказал, понизив голос. — Есть веские причины, но мы не собираемся обсуждать их на поминках нашего отца. Мы предоставим вам аудиенцию, как только сможем, и вы получите полный и исчерпывающий ответ на все ваши вопросы.

— Ваше Высочество слишком добры, — ответила она с горькой иронией.

— Шевеан, мы вам не враг. Мы уважаем ваше горе.

— Уважаете? Вы хоть одну слезу пролили? Вы скорбели вместе со своей семьей, Эдрехазивар, или были слишком заняты, злорадствуя над нами?

Майя смотрел на нее, лишившись дара речи. Он совсем забыл о нохэчареях и вздрогнул, когда над его головой прогремел яростный голос Бешелара:

— Принцесса, мы боимся, что вам стало дурно. Может быть, вам нужна помощь одной из ваших дам?

Шевеан метнула в него убийственный взгляд, потом небрежно присела.

— Ваше Высочество, простите нас. Мы не в себе.

— Мы понимаем, — ответил Майя, не зная, лжет она или нет. — Приходите к нам завтра, Шевеан, мы поговорим.

— Ваше Высочество, — сказала она еще жестче и, резко повернувшись, пошла прочь.

Осмин Бажевин виновато посмотрела на Майю через плечо. Было заметно, что принцесса Шевеан увлеклась своей драматической ролью и забыла упомянуть Осмин Бажевин, так же оскорбленную (как предполагалось) надругательством над телом ее жениха.

Майя вынужден был сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем смог выговорить ровным, тихим голосом:

— Спасибо, Бешелар.

— Ваше Высочество, — грубовато ответил Бешелар. — Это наша работа.

Глава 12 Принцесса и Свидетель

Он сам не знал, как снова оказался в Унтеленейсмере. Наверное, он что-то забыл здесь, что-то важное. Он оставил эту вещь на могиле матери, и с первым лучом солнца его сокровище испарится, пропадет навсегда.

Вот почем он брел в темноте между высокими мраморными колонами. Столб лунного света струился через Окулус; он видел, как танцуют в молочно-белом потоке снежинки, опускаясь на крышку лакированного гроба, одиноко стоящего в кольце колонн.

Чтобы добраться до могилы матери, ему нужно было миновать этот гроб.

С громко бьющимся сердцем он начал путь через зал. При его приближении гроб начал распухать, пока не стал выше него, полностью загораживая проход. Он должен был перелезть через этот скользкий ящик, несмотря на то, что все еще был обременен мантией и ярдами и ярдами развевающейся вуали. Полузадушенный черной кисеей, он упорно карабкался на крышку гроба, хотя тяжелые одежды тащили его вниз, и, поднявшись наверх, обнаружил, что крышка куда-то исчезла.

Мер Селехар должен быть где-то здесь, подумал он, и хотел позвать священника, но голос отказывался повиноваться.

Труп лежал в прежней позе, сложив руки на груди, с укутанной в кружева головой. Он должен был перешагнуть через него, но не смел это сделать.

— Я не хочу обидеть тебя, — прошептал он и вытянул руку, чтобы опереться на противоположную стенку гроба.

Обгорелая рука крепко обхватила его запястье.

— Обидеть? — Спросил он глухим и тихим голосом. Он отчетливо видел черную дыру рта за плотной завесой. — А разве ты плакал вместе со всеми? Разве ты печалился обо мне, Майя? — Черные пальцы пробирались к его локтю. — Разве ты оплакивал меня?

Голова в белой вуали приближалась к его лицу; он откинулся назад, упал, перевернулся, а затем побежал, спотыкаясь и падая темными, узкими коридорами Эдономеи, с клокочущими в горле рыданиями, а обгоревший труп волочился за ним, крича страшным голосом:

— Заплачь обо мне! Заплачь о своем отце!

Полы одежды обвили его ноги, он упал и больше не пытался подняться снова, так тяжела стала его мантия. Его беспомощные руки царапали дерево пола, губы пытались поймать глоток воздуха под черной вуалью. Мертвые пальцы отца сомкнулись на его лодыжке.