Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)

– Я этого не говорила.

– Ты это подумала! Значит, перспективы, говоришь? Ну-ну! – отпив вина, недобро прищурилась Юля. – Ты у нас, я так понимаю, урожденная питерская? Белая кость?

– А при чем здесь это?

– При том! А вот в станице Григорополисская Новоалександровского района тебе, часом, не доводилось бывать? Нет? Очень рекомендую! Запоминай: садишься в Питере на поезд, на боковую полку у туалета, так как до проходящей станции лучший билет тебе просто не предложат, затем сорок часов увлекательной езды, и вот ты уже почти на месте. Выходишь на железнодорожной станции, а оттуда на автобусе чохаешь еще двадцать километров. Чохаешь, потому что, хотя станция и называется Григорополисская, на самом деле она расположена в поселке Темижбекский.

– Почему?

– А потому что через жопу! Там у нас всё и делается, и решается через жопу. Или через передок! Это смотря на какого любителя нарвешься.

Нежданова озорно блеснула глазами и довольно громко затянула:

Я тащу тебя за ногив придорожные кусты.Не ебать же на дорогекоролеву красоты?

Реакция немногочисленных посетителей вагона-ресторана на эту разухабистую частушку оказалась строго противоположной: пассажиры женского полу, кто удивленно, а кто возмущенно, скривились, а вот мужики все поголовно зыркнули в их сторону с явным интересом.

– Тише! – с укором прошипела Ольга. – Ты чего разошлась-то? Вон, на нас люди смотрят.

– И пусть смотрят! А что такого? Ты же сама сказала, мол, есть на что посмотреть?! – Нежданова демонстративно выпятила грудь и подмигнула сидящему за соседним столиком отцу семейства. Тот, смутившись, поспешно опустил глаза в тарелку.

– Кончай хулиганить, слышишь?

– А я еще даже не начинала, – Юля подлила себе вина из коробки. – Но вот когда начну! У-ух!.. Ну и чего мы надулись как мышь на крупу? Никак частушка не понравилась?

– Не понравилась.

– Напрасно. Притом что это и не частушка вовсе. Это жизнь. Ты «Историю любви» смотрела?

– Смотрела.

– Вот, считай, это она и есть. История любви. Только по-григорополисски.

– Знаешь, Юля, мне почему-то кажется, что ты сейчас намеренно сгущаешь краски. Вот только не могу понять зачем? Пытаешься меня шокировать?

– Голуба моя, очнись! Я сейчас не сгущаю, а наоборот, разбавляю краски. Твою чувственную натуру жалеючи. – Нежданова в сердцах хлопнула ладонями по столешнице. – Вот ты меня за связь с Литвой осуждаешь. За то, что я с ним за деньги спала, тем самым якобы унижаясь. Так я тебе щас расскажу, что такое настоящее унижение! Унижение – это родиться бабой в поселке Темижбекский. И вступить в возраст полового созревания в каком-нибудь Арзгире. И учиться, к примеру, в Григорополисском сельскохозяйственном техникуме. И все это время, едва только обозначатся сиськи, тебя будут сначала щупать, а потом иметь. Причем во все дыры. И будет иметь любой желающий, не спрашивая твоего на то согласия. Так как по местным традициям желания мужика избыточно-достаточно. А если ты попытаешься взбрыкнуть, то тебя все равно отымеют. Но сначала очень сильно изобьют. Или опосля. Но тут, что называется, от перемены мест слагаемых сумма не меняется [53] .

53

Читателю, которому так же, как и нашей героине, кажется, что Юля Нежданова сгущает краски, советуем ознакомиться с газетными и интернет-публикациями, посвященными приснопамятным криминальным событиям в станице Кущевская.

– Юля! Прекрати! – взмолилась Прилепина. – Я не хочу этого слушать!

Но Нежданову было уже не остановить. Всё за долгие годы копившееся, наболевшее сейчас в ней нещадно рвалось наружу:

– …И вот так будет продолжаться вплоть до тех пор, пока на тебя не положит глаз какой-нибудь местный бугор. Вернее, ком с бугра. Тебя тогда тоже продолжат иметь: чуть более узким кругом, но зато гораздо изобретательнее. «Соски в тиски – снимай носки». Не доводилось в такой позе расклячиваться?

– Юля! Перестань, пожалуйста!

– А вот мне, представь себе, доводилось. И знаешь в каком возрасте? Нипочем не догадаешься! В семнадцать лет! На абитуре! Это я так в СтавГУ поступала, на филолога. Чтобы овладеть языками, нужно сначала хорошенько поработать языком… А чего ты удивляешься? У нас именно так многие и поступают. В высшие учебные заведения. Парни на задний двор кабанчиков да телят отводят. А если, к примеру, домашней скотины нет, обратно ничего – там и деньгами возьмут, не побрезгуют. А вот девки, те все больше ноги раздвигают. Перед кем надо. Хотя… перед кем не надо, тоже раздвигают. Если у первых уже не стоит.

– Юля, я тебя очень прошу!!!

– А вот представь себе еще такую сценку: допустим, у твоего глубоко обожаемого бугорка именины. Здесь, в том смысле, что он просто обожает, когда ты делаешь ему ЭТО глубоко. Так вот: никакого шика, все тихо, мирно, по-домашнему. Ну, батюшку, как водится, пригласили (дело-то Божье!), участкового, само собой (какая-никакая власть, значит, надо уважить!), фермера-соседа, атамана казачьего горохового (от слова «шут!»), пару-тройку друзей-закадык. И каждого из гостей за этот вечер ублажить надо, а то и не по одному разу. Причем прямо здесь, на столе, между бутылями да закусками! – В уголках глаз Неждановой выступили крохотные слезинки, и она часто-часто задышала. – Как тебе такие именины сердца? И ничего не поделаешь! Традиция! Желание гостя – закон! А у гостя какие тут желания? Нажраться до посинения да елду свою в ближайшую дырку пристроить. «Он грустит, и я грущу / и душой болею. / Как штаны ему спущу – / сразу веселеет». Вот теперь и скажи мне, подруга? Где и кем предпочтительней унижаться? Прожженной блядью на атласных простынях с обходительным Литвой или полуголодной училкой на заблеванном столе с ватагой бухих ублюдков? А?! По мне так при всем богатстве выбора другой альтернативы нет. И вот когда я это, пускай и запоздало, осознала, то тихонечко собрала свои вещички и первым же поездом в Питер сбежала. Чтоб, уж если и подкладываться под кого, так хотя бы за деньги. А не за стакан самогона. И это в лучшем случае…

Последние минуты Юлю буквально трясло. Глаза ее метались как бешеные, губы дрожали, силясь высказать еще, еще и еще. Больше, больше, больше…

Но тут плотину век прорвало, слезы хлынули ручьем, и она разрыдалась теперь уже по-настоящему – громко, отчаянно и зло…

Северная ж/д, ж/д перегон Амбарный – Энгозеро,

18 сентября 2009 года,

пятница, 17:44 мск

… На верхней полке технического купе восьмого вагона с несчастным видом корячился Бугаец. Лежа на животе, он охал, кряхтел, издавал утробные звуки. В общем, всячески страдал.

– …Серый, у тебя случайно «но-шпы» нет? Или хотя бы угля активированного?

– А может, тебе еще и шприц с пробиотиками в задницу воткнуть? – насмешливо поинтересовался Зеча.

– Кончай глумиться, а?

– А ты кончай воздух в помещении озонировать. Дышать нечем.

– Не могу. Кончать… Открой окно.

– Уже пробовал. Заколочено капитально. Если только выбить на фиг.

– Ты лучше дверь выбей! Мне… мне в сортир нужно. Очень нужно…

– Терпи. Железнодорожный работник обещал заглянуть в шесть. Осталось пятнадцать минут.

– Сколько?!! – испуганно простонал Бугаец. – Не, я столько не выдержу! Серый, ну сделай что-нибудь! А то я нагажу тебе прямо на голову!

– Только попробуй! Я ведь говорил тебе, идиоту: выкинь на фиг пирожки! Это, блин, еще додуматься надо было: пирожки с рыбой, хрен знает когда приготовленные, молоком запивать.

– Серый, я правда больше не могу! Меня теперь еще и тошнит до кучи… Может… может, у меня ботулизм? Он ведь смертельный, да?

– Во-во. В мозгах у тебя ботулизм. Смертельный, – презрительно скривился Зеча. Но тем не менее поднялся со своей полки и забарабанил кулаком в стенку.

Через некоторое время дверь купе открылась, и на пороге возник возмущенный проводник:

– Вы че, совсем сбрендели?! Нет, мужики, мы с вами так не договаривались! Я же вам русским языком объяснил…

С отчаянным воплем Бугаец кулем свалился с полки и, оттолкнув ответственного железнодорожного товарища, пулей понесся к туалету, поддерживая обеими руками ягодицы.

Схватился за вожделенную ручку…

«О, боги! Только не это! Занято!»

Бугаец выскочил в тамбур, залетел в следующий вагон, оказавшийся рестораном, и здесь выстраданная в муках награда наконец нашла своего героя.