Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)
Шрифт:
– …Ты извини меня, Олька.
– За что?
– За то, что устроил тебе все эти мурманские хлопоты, – пояснил Мешечко, выпуская в ночь очередное сигаретное колечко. – Нельзя было вас одних туда отправлять. Ну да задним умом все мы крепки.
– И на том спасибо, – грея руки эмалированной кружкой с чаем, улыбнулась Прилепина. – А то я начала было подозревать, что поездочку за полярный круг ты мне в отместку организовал. За то, что я той ночью не ответила на твой звонок.
– Ну ты даешь! Да, кстати, а почему ты мне тогда не ответила?
Как ни странно, но сей невинный вопрос застал Ольгу врасплох. Чтобы собраться с мыслями, она попросила у Мешка сигарету и, оттягивая секундочки, старательно долго раскуривала. Наблюдая за ней, Андрей молча
Наконец, Прилепина решилась:
– Я не ответила тебе тогда потому, что той ночью была не одна.
– А с кем? – не выдавая эмоций, ровным голосом спросил Мешок.
– Я была с мужем.
– С бывшим мужем? Или уже с не вполне? – Ольга промолчала, и Мешок начал потихонечку закипать: – И как прикажешь это понимать? Отставку мне даешь? А причина? РазонДравился? Или старые чувства вспыхнули? С новой силой?
Прилепина грустно покачала головой и произнесла чуть слышно:
– Нет, не разонДравился. И не вспыхнули.
– А тогда что?
– Вот ты, Андрей, на днях попросил меня поехать в Мурманск. Мне и Дениску жалко было одного оставлять, и мама некстати приболела, и вообще… Просто ехать не хотелось. Но я – поехала. Потому что некому больше было, потому что ты попросил. Короче, потому что так надо. Не лично мне, но – надо. Вот так и здесь. – Ольга задумалась, подбирая правильные слова. Но правильные все никак не желали подбираться, поэтому она мысленно махнула рукой и… – Володя, он… Знаешь, он ведь до сих пор меня любит, хоть я и причинила ему столько боли. Даже странно.
– А ты его?
– Нет. Это ужасно, конечно, но у меня к нему ничего, совсем ничегошеньки не осталось. Разве только благодарность… за сына, за их отношения.
– Тогда в чем проблема?
– Есть одно, совсем немаленькое «но»! Володя нужен Денису. А сына, извини, я все-таки люблю больше, чем тебя.
– Но ведь это неправильно! Это, в конце концов, глупо!
– Это не глупо. Напротив, всё это более чем правильно. Ты славный, Андрей! Ты самый лучший мужчина из всех, кого я до сих пор встречала. Поверь, я это не в утешение тебе говорю, я действительно так чувствую. Не сердись на меня, пожалуйста! Я очень виновата перед тобой… Я не должна была так привязывать тебя к себе и так привязываться к тебе сама. Но нам нельзя быть вместе.
– Наверное, я полный кретин, но тем не менее все-таки спрошу: почему?
– Потому что это невозможно! Я приношу одни беды! Похоже, это какое-то проклятие, но в этой жизни я еще ни одного человека не сделала счастливым. И вот теперь решила, что буду очень-очень стараться в этом направлении. Чтобы счастливым вырос хотя бы он. Мой сын…
Какое-то время они сидели молча.
Два бесконечно одиноких человека.
Они молча курили и молча смотрели на молодую, но вместе с тем уже глубоко несчастную луну. Почему несчастную? Да потому, что, веками накапливая в себе чужие тоску и отчаяние, за тысячелетия та превратилась в бездонный колодец грусти. Ее бледность – это бледность мертвого лица. Где живет печаль? Где живет сама Смерть? Может быть, на луне? Может быть, она и есть то самое абсолютное Одиночество!
«Но разве мы с Андреем не одиноки? Разве наши непутевые жизни не доказывают этого? – подумалось вдруг Ольге, и она с тоскою принялась сама для себя перечислять симптомы хронической болезни последних лет: – Тревожные сны. Ожидание неведомо чего. Тяжелое похмелье бесполезных дней. Заброшенный за шкаф томик стихов, которые некому прочесть. Ужин на одного. Вечерняя прогулка „куда глаза не глядят и ноги не ведут“. Ласковый ветер, нашептывающий слова, которые не от кого больше услышать…»
И это всё? Бросьте, братцы! Ну что вы, в самом деле?! Разве такая малость может быть сравнима с космическим одиночеством луны?!.
– …Я тебе на чердаке постелила. А мы с Юлей внизу разместимся, – неправильно интерпретировала телодвижение Мешка Ольга, решив, что тот собрался вернуться в дом.
– Спасибо, но я, пожалуй, в город вернусь.
– Да ты что?! Ночь на дворе! Ты устал! Дорога отвратительная! – Она отчаянно вцепилась в его руку. – Нет! Никуда ты сейчас не поедешь! Слышишь?! Завтра выходной. Так хотя бы отдохнешь, выспишься по-человечески!
– Не волнуйся за меня, я доберусь, – деликатно высвободил руку Андрей. – Черт, совсем забыл! Я же вам «Сайгу» привез, на всякий пожарный. Места здесь глухие, мало ли что… У Золотова позаимствовал, он ведь у нас охотник заядлый. Кстати, нипочем не хотел давать, пока я ему не объяснил, что этот карабин для тебя предназначается. Потому цени, не потеряй. Ты как, сама справишься, или показать?
– Сама… Андрей, не уезжай! Я прошу тебя! Ну почему?!!
– Нет, Олька. На чердаке я не лягу. Во-первых, я не кошак, чтобы по чердакам лазать. А во-вторых… Все равно толком не высплюсь, ежели буду знать, что где-то рядом – ты. Нагая, теплая, но при этом – чужая…
Глава восьмая
Во испытание…
Санкт-Петербург,
20 сентября 2009 года,
понедельник, 10:14 мск
Всё воскресенье Андрей провел в УСТМ, немилосердно выдернув на службу в свой единственный законный выходной Певзнера. «Немилосердие» обошлось Мешку в две бутылки коньяка и обещание по первому требованию предоставить Геше «маршрутку» «гоблинов» для перевозки крупногабаритного хлама из его городской квартиры на дачу. В октябре Певзнер намеревался вступить в законный брак, а потому сейчас вовсю занимался ремонтом, особое внимание уделяя обустройству комнаты, в которой должно было разместиться брачное ложе. Несколько лет назад, побывав у Андрея в гостях, Геша пришел в полный восторг от «сексодрома», установленного в супружеской спальне четы Мешечко, и твердо решил, что когда-нибудь непременно заведет себе такой же. Аргументы Андрея, вроде «пойми, Карлсон, не в пирогах счастье!», должного действия не возымели. «Мешок! – хитро прищурившись, ответил приятелю Певзнер. – Я тридцать пять лет за вычетом месяцев, проведенных в колыбели, проспал на еврейском сексодроме. Таки ты думаешь, что своей героической жизнью я не заслужил по-человечески выспаться с молодой женой?» Возразить на это было нечего. Особенно после того, как Геша разъяснил разницу между обычным и еврейским сексодромами. Последним оказалась маленькая, нестандартных размеров – 160x200 – кровать, то бишь не вписывающаяся в комнату по габаритам, а потому «обрезанная».
Ну да шутки в сторону. За день напряженной работы Гена и Андрей прошерстили десятки страниц распечаток столбцов телефонных соединений Жени Крутова за последние четыре месяца. Труд был проделан поистине титанический. Но даже в первом, пока абсолютно прикидочном приближении сделалось очевидным, что эта игра будет стоить потраченных свеч. В частности, были отслежены несколько звонков Крутова на трубку, зарегистрированную на жену Бугайца. Ну а подлинным откровением для Андрея оказался тот факт, что в понедельник 24 августа, в тот день, когда Женька брал отгул «по семейным обстоятельствам», судя по засечкам антенн, он зачем-то появлялся в конторе. Появлялся уже после того, как Ивана Демидовича «экстрадировали» в ЛОВДТ. Учитывая, что примерно в это время со служебного телефона был сделан злополучный звонок на мобильник Бугайца, теперь имелись основания полагать, что его мог совершить именно Женя. А не Северова, на которую так долго и упорно грешил Мешок.
С Певзнером они расстались глубоко за полночь – совершенно обессиленные, с распухшими башками, воспаленными краснющими глазами и насквозь прокуренными глотками. Андрей переночевал в конторе, а с самого утра подорвался в ведомство майора Кузоватова – разбираться откуда растут ноги в истории о спецназовском прошлом Крутова…
– …Если честно, когда Женька вышел на меня с рапортом о переводе в вашу службу, я мысленно перекрестился, – признался командир «овошников», разливая чай по стаканам. – Тебе сколько сахару? Кубик, два?