Год 1943 - «переломный»
Шрифт:
Через несколько минут танки первого эшелона наших 29-го и 18-го танковых корпусов, стреляя на ходу, лобовым ударом врезались в боевые порядки немецко-фашистских войск, стремительной сквозной атакой буквально пронзив боевой порядок противника. Гитлеровцы, очевидно, не ожидали встретить такую большую массу наших боевых машин и такую решительную их атаку. Управление в передовых частях и подразделениях врага было явно нарушено. Его «тигры» и «пантеры», лишенные в ближнем бою своего огневого преимущества, теперь успешно поражались советскими танками Т-34 и даже Т-70 с коротких дистанций. Поле сражения клубилось дымом и пылью, земля содрогалась от мощных взрывов. Танки наскакивали друг на друга и, сцепившись, уже не могли разойтись, бились насмерть, пока один из них не вспыхивал факелом или не останавливался с перебитыми гусеницами… Это было первое за время войны
Картина впечатляющая. Истине в ней соответствуют только две короткие фразы: «Смотрю в бинокль…» и «…клубилось дымом». Даже с солнцем, которое в середине июля отчего-то поднимается и «слепит глаза» в 9 утра, маршал напутал; к тому же очевидцы утверждают, что погода была пасмурной, временами дождливой, затрудняя действия авиации.
У Виша в наличии было 60 танков, в том числе 47 «четверок» и 4 (четыре) исправных «тигра», и бригадефюрер был не настолько глуп, чтобы бросать их в «сквозную атаку». Меньшая часть 1-го танкового полка СС была выдвинута на гребень и скаты высоты 252.2, основная — так и осталась за противотанковым рвом, грамотно используя свое «огневое преимущество» на дальней дистанции. Разница в подходе: немецкие командиры предпочитали истреблять противника на расстоянии, советские же, не обладая должным умением и возможностями, стремились навязать ближний бой, когда сводилось к минимуму преимущество врага в организации взаимодействия пехоты и танков с авиацией и артиллерией.
Так что до «абордажа» дело не дошло, а вместо ввода танковой армии в прорыв получилось преодоление подготовленной по всем правилам обороны в самых невыгодных для наступающей стороны условиях. Местность перед Прохоровкой изрезана оврагами и балками, неудобна для применения танков; именно поэтому в немецкой атаке на станцию танковый полк СС «Адольф Гитлер» участия не принимал. Из-за того что совхоз «Октябрьский» остался в руках противника, на исходном рубеже с трудом смогли поместиться лишь направляющие бригады корпусов. Остальные соединения находились восточнее и севернее Прохоровки, в нескольких километрах от передовой, что неизбежно увеличивало временные интервалы между вводом в бой разных эшелонов.
Знаменитая атака выглядела следующим образом: танковые роты длинными колоннами от Петровки и Прохоровки вытягивались к передовой, проходили через окопы своих войск и минные поля, на глазах и под огнем противника разворачивались в боевой порядок и, набирая скорость, поэшелонно бросались в атаку. Волна шла за волной, по 40–50 машин. С интервалом от 30 до 60 минут. На фронте шириной менее двух километров.
Сложно было преподнести Манштейну с Готом лучший подарок. Разве только сразу застрелиться.
Первыми, паля на ходу, к позициям 2-го гренадерского полка СС приблизились 181-я и 32-я танковые бригады, сопровождаемые тремя батареями самоходных установок. Следом поднялась пехота 42-й гвардейской стрелковой и 9-й гвардейской воздушно-десантной дивизий.
Подпустив первую волну на расстояние прямого выстрела, немецкая артиллерия из опорных пунктов в совхозе «Октябрьский» и на высоте 252.2 открыла убийственно точный огонь из всех стволов, в считаные минуты уничтожив два десятка машин первой линии. Боевое построение бригад нарушилось, рухнуло всякое управление, экипажи самостоятельно маневрировали на поле боя, стремясь использовать складки местности, чтобы выйти из-под огня.
«Имеют место, — пришел к выводу командующий бронетанковыми силами Воронежского фронта, — случаи излишних потерь танков и живой силы, исключительно благодаря неумению командиров организовать маневр и обход противотанковой обороны. Вместо разумного маневра и обхода огневых точек — танки с места ведут огонь, причем несут неоправданные потери от огня ПТО». Первую линию немцы расстреляли, как в тире.
В эфире стояли крик, вой и мат, кто-то пытался подавать команды, кто-то открытым текстом поминал Гитлера, Ротмистрова и всех их родственников. На КП командарма «доносились злые и ядреные
выражения, не публикуемые ни в русских, ни в немецких словарях» (немцы тоже крыли матом?). Первые эшелоны танковых корпусов уже горели, а 170-я и 31-я бригады только выдвигались к переднему краю. Советскому командованию, заранее списавшему головные бригады в неизбежный процент потерь, казалось, что стоит надавить еще немного, и немецкий фронт рухнет.После ввода вторых эшелонов количество боевых машин на направлении главного удара удвоилось. Вражеские наводчики не успевали ловить в перекрестье цели, и советские танки ворвались на гребень высоты 252.2 и в совхоз. В единоборство вступили гренадеры СС.
«Русские начали атаку утром, — вспоминает унтер-штурмфюрер Гюрс. — Они были вокруг нас, над нами, среди нас. Завязался рукопашный бой, мы выпрыгивали из наших одиночных окопов, поджигали магниевыми кумулятивными гранатами танки противника, взбирались на наши бронетранспортеры и стреляли в любой танк и солдата, которого мы заметили. Это был ад! В 11.00 инициатива боя снова была в наших руках. Наши танки нам здорово помогали. Только одна моя рота уничтожила 15 русских танков».
В воздухе господствовала немецкая авиация. Советские танковые батальоны действовали сами по себе, не имея никакой поддержки и артиллерийского сопровождения: «Общих сигналов взаимодействия и связи танковых частей с дивизионной артиллерией, как правило, не было. Поддержка артиллерией танковых частей заканчивалась лишь на артподготовке. Вызовы артиллерийского огня удовлетворялись медленно и после того как танки уже несли потери».
Четыре танковые бригады, три батареи самоходных установок, два стрелковых полка и батальон мотострелковой бригады накатывались на опорный пункт в районе совхоза «Октябрьский» и вновь откатывались, оставляя пылающие машины и горы трупов.
На этом насквозь простреливаемом поле, вспоминают участники боя, тесно было «даже пулям»:
«Боевые порядки войск перемешались, точно определить линию фронта не было возможности. Обстановка менялась ежечасно, даже ежеминутно. Бригады то наступали, то останавливались, то пятились назад…
Страшные удары бронебойных и подкалиберных снарядов потрясали, пробивали и прожигали броню, выламывали огромные куски ее, оставляя зияющие провалы в броне, калечили и уничтожали людей.
Горели танки. От взрывов срывались и отлетали в сторону на 15–20 м пятитонные башни. Иногда срывались верхние броневые листы башни, высоко взмывая ввысь. Хлопая люками, они кувыркались в воздухе и падали, наводя страх и ужас на уцелевших танкистов. Нередко от сильных взрывов разваливался весь танк, в момент превращаясь в груду металла. Большинство танков стояли неподвижно, скорбно опустив пушки, или горели. Жадные языки пламени лизали раскаленную броню, поднимая вверх клубы черного дыма. Вместе с ними горели танкисты, не сумевшие выбраться из танка. Их нечеловеческие вопли и мольбы о помощи потрясали и мутили разум. Счастливчики, выбравшиеся из горящих танков, катались по земле, пытаясь сбить пламя с комбинезонов. Многих из них настигала вражеская пуля или осколок снаряда, отнимая их надежду на жизнь».
Еще: «Стоял такой грохот, что перепонки давило, кровь текла из ушей. Сплошной рев моторов, лязганье металла, грохот, взрывы снарядов, дикий скрежет разрываемого железа… От выстрелов в упор сворачивало башни, лопалась броня, взрывались танки. От выстрелов в бензобаки танки мгновенно вспыхивали. Открывались люки, и танковые экипажи пытались выбраться наружу. Я видел молодого лейтенанта, наполовину сгоревшего, повисшего на броне… Мы потеряли ощущение времени, не чувствовали ни жажды, ни зноя, ни даже ударов в тесной кабине танка. Одна мысль, одно стремление — пока жив, бей врага».
И еще: «Основным горючим для дизельных двигателей наших танков той войны был газойль. Он значительно менее летуч, чем бензин, и на одежде держится долго. Когда на одежду попадает огонь, она мгновенно загорается, а вероятность попадания огня в бою на одежду очень высока. На Т-34 были 3 столитровых бака с горючим по правому борту и плюс столитровый бак с моторным маслом по левому борту, и, когда бронебойный снаряд прошивает борт, внутрь танка выплескивается газойль или масло, и масса искр попадает на одежду, и все это вспыхивает. Не дай бог живущим сейчас когда-нибудь видеть израненного, корчащегося, заживо сгорающего человека или испытать это самому… Трудно вообразить, что после этого всего можно остаться в живых и не свихнуться. Видимо, только русский человек способен выдержать это».