Год активного солнца
Шрифт:
Он оглядел себя в зеркале, расстегнул еще одну пуговицу на рубашке, поправил волосы и вернулся в коридор.
Слабак в спортивной пижаме как ни в чем не бывало по-прежнему стоит, прижавшись спиной к стене, в конце коридора. Он уже не курит, но, видно, все еще не собирается уходить в купе.
Нугзар беззвучно ругнул его и пошел в купе проводницы.
«Прошу прощения», — проходя мимо девушки, негромко произнес он.
Нана знала, что юноша мог свободно обойти ее, но все же, не повернув головы, вплотную прижалась к окну. Лишь этим быстрым движением и обнаружила она, что услышала его слова. Она, как и прежде, смотрела в окно, за которым мелькали редкие огоньки. Когда поезд въезжал на мост, его фермы, словно соревнуясь друг с другом, с бешеной
Лишь подойдя к проводнице, Нугзар вспомнил, что сказать ему нечего. Неловко замявшись, он решил ретироваться. Проводница спокойно смотрела на него утомленными от частых бессонниц глазами.
«Скажите, у вас нет воды?» — наконец нашелся Нугзар.
Проводница без слов указала ему на кран в отверстии стенки с подпрыгивающим под ним стаканом.
Нугзар с мученическим видом отхлебнул теплую воду и, быстро поставив стакан на место, обозленный пошел по качающемуся коридору.
«Что это со мной?» — изумленно спрашивает он себя, приближаясь к Нане Джандиери.
Спортивная пижама упрямо торчит в коридоре. Нугзара вконец взбесила его невозмутимая поза.
«Я вынужден побеспокоить вас еще раз», — поравнявшись с Наной, ласково проворковал он.
Девушка молча, как и минуту назад, прижалась к оконной раме. Нугзар, боясь ненароком коснуться ее, осторожно проскользнул к своему окну. Он неловко топтался на месте, не зная, что предпринять — уйти в купе, признав тем самым свое поражение, или все же попытаться вызвать девушку на разговор. Нугзар метнул гневный взгляд в сторону пижамы. На какое-то мгновение их глаза встретились. «Спортсмен» малодушно отвел глаза в сторону, словно бы это не он подглядывал все это время за Нугзаром и незнакомкой. Нугзар еще долго с бешенством сверлил его затылок. Потом вытащил из кармана пачку сигарет и неожиданно для себя протянул Нане:
«Не хотите ли закурить?»
«Благодарю».
Ответ девушки показался ему отчужденным, он не оставлял никакой надежды, но настроение все же улучшилось: как-никак первый шаг уже сделан.
«Вам, кажется, негде спать?» — чуть помолчав, начал Нугзар.
Глухое молчание.
Нана Джандиери безучастно смотрит в заоконную темень. Ветер непрерывно треплет ее прекрасные волосы, и юноша не в состоянии отвести глаз от ее смугло-золотистого лица.
«Если позволите, я уступлю вам свое место».
Молчание.
Нугзару показалось, что за стуком колес девушка не расслышала его слов, и повторил уже погромче:
«Если позволите, я уступлю вам свое место».
«Я прекрасно расслышала ваше благородное предложение».
«Но почему же вы тогда не ответили?»
«Не стоит ради меня идти на такую жертву».
«Что вы, что вы, напротив, ваше согласие доставит мне огромную радость».
Девушка внезапно повернулась к нему. Согнув в колене правую ногу, она уперлась ею в стенку вагона. Спина ее вжалась в полуоткрытое окно, а волосы мгновенно выпорхнули наружу. Глаза ее в упор смотрели на Нугзара.
«Если бы перед вами стояла не я, а старушка, уступили бы вы ей свое место?»
Нугзар растерялся. Такого поворота он явно не ожидал.
«Почему вы спрашиваете?»
«Сначала ответьте на мой вопрос!»
«Не уступил бы».
«Спасибо за откровенность. А теперь ступайте в свое купе и спите спокойно!»
Нана Джандиери резко отвернулась к окну и, словно начисто позабыв о существовании Нугзара, отрешенно уставилась во мглу.
Нугзар, как оглушенный, застыл на месте. Он, казалось, окончательно утерял дар речи и, не зная что предпринять, крутил в руках погасшую сигарету. Наконец вытащил из кармана спички, прикурил и жадно затянулся.
«Скажу вам откровенно, только, ради бога, не поймите меня превратно, — уверенный в своей неотразимости и привыкший к легким победам, юноша теперь говорил с необычной для чужого уха и совершенно
уж неожиданной для себя самого дрожью в голосе. — Вы правы. Мне не пришло бы в голову уступить место не только старушке, но даже инвалиду. Видно, мы, я имею в виду наше поколение, дурно воспитаны. Может, не мы в этом виноваты, а просто это поветрие нашей нервной, дерганой эпохи, постепенно ожесточившей и огрубившей нас. (Краем глаза Нугзар приметил, что спортивная пижама как мышь шмыгнула в купе. Это еще больше взбодрило его и придало смелости.) А вот вам я уступаю место потому, что вы мне очень понравились. Еще раз прошу вас, не сочтите эти слова за нахальство. Неужели у меня нет права проявить благородство по отношению к человеку, который мне нравится? Неужели я так и не должен познакомиться с девушкой, которая поразила меня и все перевернула в моей душе? Может, мне и не придется больше свидеться с ней, может, она навсегда исчезнет из моей жизни? Неужели так уж необходим некто третий, кто возьмет на себя ритуал знакомства? Ведь все ритуалы, все представления в жизни условны!.. — Нугзар перевел дыхание. Его глаза светились искренностью. Может, это только ситуация заставила его быть искренним? Возможно. Но лицо Нугзара выражало такое глубокое огорчение, что казалось, перед вами наивный обиженный мальчик, не приласкать которого просто грех. — Разумеется, если и вы не прочь познакомиться со мной!» — заключил он после короткой паузы и попытался затянуться, но сигарета давно погасла.Нана Джандиери молчала. Ветер по-прежнему трепал ее волосы. Нугзар не сводил с нее глаз. Девушка чувствовала его требовательный взгляд, но никак не реагировала.
Поезд постепенно сбавил ход и остановился. Перрон был где-то Впереди, и из последнего вагона его не было видно. В тишине ночи отчетливо слышались негромкие голоса редких пассажиров и станционных служащих.
Настроение у Нугзара вконец испортилось. Остановка поезда нарушила инерцию начавшейся было беседы. Напряжение достигло предела.
К счастью, ударил вокзальный колокол.
Поезд тронулся. Лязгнули буфера, словно вагоны наскочили друг на дружку, потом, набрав привычные обороты, весело застучали по рельсам колеса.
Внезапно дверь последнего купе распахнулась, и в коридоре вновь появилась спортивная пижама. Сигарета вызывающе торчала изо рта, рука непринужденно поигрывала спичечным коробком.
Слова примерзли к губам Нугзара. Не желая, чтобы пижамник стал свидетелем его унижения, он беспечно прислонился к дверям и как ни в чем не бывало уставился на непрошеного соглядатая. Но сердце его разрывалось от бешенства. Он бы много отдал, чтобы хорошенько намять эти худые бока, кокетливо обтянутые олимпийской пижамой.
Было очевидно, что пижамник подглядывает за девушкой. И на что могла надеяться эта старая образина с огромными горячечными глазами? Но, видно, жгучее любопытство зеваки не давало ему покоя. Непринужденная поза Нугзара пришлась ему явно не по вкусу, и, смяв сигарету, он с оскорбленным видом удалился в купе.
Нугзар некоторое время смотрел на энергично закрытую дверь купе, а потом вновь повернулся к девушке.
«Я очень прошу вас устроиться на моем месте. Чтобы вы не ощущали неловкости, я и своего товарища попрошу выйти в коридор».
Нана Джандиери почувствовала, что с парня как рукой сняло былое самодовольство. Заслышав его дрожащий голос, она едва не прыснула, но, испугавшись, что смех ее будет неправильно истолкован, сдержалась.
«Умоляю вас, оставьте меня в покое!»
Это было сказано с такой непререкаемой требовательностью, что слово «умоляю» потеряло всякий смысл.
Усталость взяла свое, и я даже не заметил, как уснул.
Жара по-прежнему донимает меня, особенно когда поезд останавливается.
Я ворочаюсь, но сон удивительно цепок. Откуда-то издалека доносятся лязг буферов и грохот тормозных колодок. Потом кто-то приглушенно постукивает молотком по колесам, видимо проверяя их. Потом вокзальный колокол и протяжный свисток. Лихорадочная судорога волной пробегает по вагонам.