Год активного солнца
Шрифт:
Натия, смеясь, покачала головой.
— Бабушка, не напоишь ли нас чаем? Уже поздно, мы должны скоро ехать.
Бабушка что-то проворчала и вышла на кухню.
— Натия, если я сейчас не закурю, то просто с ума сойду.
— Когда вернется бабушка, ты попроси, может быть, она и разрешит.
Натия села к роялю, который занимал почти всю комнату, Леван встал из-за стола и подошел к ней.
А Ольга Дмитриевна украдкой разглядывала молодых из кухни и довольно качала головой. «Хороший парень», — решила она наконец и вернулась в комнату с сахаром и печеньем.
— Ольга Дмитриевна, вы разрешите курить?
Разрешение было получено.
Леван растерялся. Он и сам не понимал, что с ним происходит. Еле сдержался, чтобы не подойти к ней и не поцеловать.
— Чай готов.
От голоса бабушки Ольги молодые очнулись. Натия перестала играть. Леван взглянул на потолок и вздохнул, будто говорил: «Боже, и в чем я провинился перед тобой?..» Натия поднесла к подбородку указательный палец, оба рассмеялись и сели к столу.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
День выдался знойный. Такие и в июле редко случаются. Жарко было на улице, и в мартеновском цехе воздух накалился, как в духовке. Сталевары беспрестанно пили воду, подбегали к вентиляторам, расстегивали комбинезоны и рубахи, подставляя ветерку вспотевшие тела.
— Что вы делаете? Воспаление легких хотите схватить? — закричал Леван, обходивший печи. У одной из них заметил Васо Хараидзе, жестом спросил, как дела.
Васо улыбнулся и поднял вверх большой палец в знак того, что все идет отлично. Лексо Арчемашвили тоже сиял, Леван никогда не видел его таким счастливым.
— Лексо, чему радуешься? — на ухо крикнул ему Леван и немного отошел от печи.
— Жена завтра приезжает, вот и радуется, — ответил за Лексо второй сталевар.
— Выздоровела?
— Спасибо вам, товарищ начальник, теперь здорова. Если не я, так мои дети отблагодарят вас за все.
Леван хлопнул по плечу сталевара.
— Работай хорошо, дорогой Лексо, это и будет твоей благодарностью!
Лексо Арчемашвили не умел выразить свою благодарность за то, что Леван помог устроить его жену в лучшую больницу, а потом выхлопотал ей бесплатную путевку в Гагру. Зато на работе он изо всех сил старался потрафить Левану.
К Хидашели подбежал сталевар третьей печи.
— Просят к телефону!
— Кто еще?.. — пробурчал Леван и пошел в будку.
Звонил Хундадзе, приглашал его к себе.
Начальник цеха был в кабинете один. Перед ним лежал раскрытый журнал с паспортами сталеварения. Когда вошел Леван, он отложил журнал в сторону.
Помолчали. Потом Элизбар тихо сказал:
— Сегодня мы советовались с директором и главным инженером и решили представить тебя на звание Героя Социалистического Труда.
Хундадзе прищурил один глаз и испытующе поглядел на Левана. У молодого начальника смены по всему телу пробежала приятная дрожь. Он чуть было не охнул от радости, но вовремя сдержался. Только улыбнулся и спокойно сказал:
— Огромное вам спасибо, Элизбар Иванович!
— Только знай: никому ни звука, я не должен был тебе говорить об этом, но… Правда, стаж у тебя маловат, однако кандидатуры лучше, чем ты, не сыщешь. В конце концов звание Героя дают человеку потому, что он его заслужил. Так что ты не беспокойся, мы это дело урегулируем…
Хидашели еще раз поблагодарил и вышел из кабинета. Начальник цеха проводил его взглядом.
«Парню двадцать
восемь лет, он уже, считай, Герой Социалистического Труда, а скоро будет и начальником мартеновского цеха», — подумал Элизбар.Он окончательно решил, что в октябре уйдет с завода, и как будто даже успокоился. А радость жены его была безгранична. Только одного она боялась: вдруг муж передумает? Но боялась она напрасно — Элизбар был человеком с твердым характером и никогда своих решений не менял.
«Мне было пятьдесят, когда меня назначили начальником мартеновского цеха», — горько подумал Элизбар. Он достал папиросу, сунул ее в рот и задумался, потом, очнувшись, начал шарить в карманах. Шарил по столу, искал под бумагами, открывал ящик. Но коробки со спичками нигде не было. Хотел позвонить секретарше, передумал, махнул рукой и бросил папиросу в корзину для бумаг. «Завидую? Нет, нет, не завидую. Просто наша жизнь была гораздо сложнее и труднее. Нелегкая была жизнь!..»
Леван почти бежал по цеху. Хотелось лететь, он чувствовал прилив безграничной энергии. Арчил Хараидзе сразу же почувствовал, что у начальника произошло какое-то радостное событие. Он никогда не видел Хидашели в таком состоянии, но все же не посмел спросить, что случилось.
Хидашели с трудом держал себя в руках. Он подскочил к третьей печи. На заправочной машине к задней стене подвезли доломит и ссыпали его. Хидашели показал машинисту, чтобы он уступил ему свое место. Потом подбежал к кому-то.
— Как ты лопату держишь, это тебе не палка, — закричал он, улыбаясь, выхватил лопату и принялся работать. Немного успокоившись, вернул лопату хозяину и подошел к Арчилу. Мастер читал анализ пятой печи, серы было больше нормы. Леван приказал шлак до полировки посыпать рудой и металл подогреть до тысячи семисот градусов.
В работе время шло быстро. На оперативной летучке он сидел уже совершенно спокойно, как будто ничего не произошло.
Начальник мартеновского цеха был поражен его хладнокровием. «Современная молодежь не умеет радоваться, — подумал он, — потому что легко всего добивается, она не знает цену победы ».
Когда закончилась оперативная летучка, Хидашели задержался у стола. Он записывал в блокнот какие-то цифры. Элизбар также не вставал со своего места. Леван кончил писать, спрятал блокнот в карман, спокойно встал, попрощался с Элизбаром и вышел. А начальник мартеновского цеха долго сидел, задумавшись. Потом еще раз проглядел паспорта плавок и подошел к окну. Глянул вниз. «Волга» Левана Хидашели стояла у подъезда, но Левана видно не было. Элизбар вернулся к столу. Большие стенные часы пробили пять. Он снова выглянул в окно. Появился Леван, он поднял капот и стал что-то делать в моторе. Потом закрыл капот и тщательно обтер руки тряпкой. Сел за руль.
Начальник мартеновского цеха до тех пор стоял у окна, пока «Волга» Левана не скрылась с глаз. Потом повернулся, медленно подошел к столу. Поискал папиросу. Вспомнил, что у него нет спичек. Устало опустился в кресло и задумался.
Металлурги в рабочие дни, как правило, не пьют. Кому приходилось работать у мартеновской печи с похмелья, тому хорошо известно, какой бедой оборачиваются бессонная ночь и вино. Но Лексо Арчемашвили явился в цех с похмелья.
Накануне из деревни нагрянули к нему побратимы. Пришлось выпить. Просидели часов до трех. Утром он встал чуть свет, в половине восьмого был уже в цеху. Из его кармана торчала бутылка боржоми.