Год активного солнца

Однажды после его гениального изобретения Эдисону сказали: судьба, мол, улыбнулась тебе. А он горько ответил: «Она улыбнулась мне только после того, как я провел тридцать тысяч опытов». Некоторые думают, что и мне судьба улыбнулась — выдвинули на Героя. А я днем и ночью сидел в цехе, нянчился с рабочими, бегал за врачами для их больных жен и детей. Может быть, ты думаешь, что все это мне доставляло удовольствие?!

И вот скоро я представлю диссертацию. Надеюсь, ты согласишься, что научное исследование расценивается несколько по-другому, когда твои большие практические знания и опыт отмечены Золотой Звездой?

На моей защите будут присутствовать такие, с позволения сказать, металлурги, как Бидзина Артмеладзе. Они ни разу не плавили металла, ни разу не стояли у печи. Зато в кармане у них непременно лежит календарь, где отмечены дни рождения их тбилисских девиц, а на работе половину своего времени они проводят в дурацких спорах, кто лучше: Месхи или Метревели? Я защищу диссертацию. Но с завода все-таки не уйду. Поработаю еще три-четыре годика. Точнее, останусь до тех пор, пока не приготовлю докторскую. Сейчас я сплю по шесть часов. Буду спать по четыре. Но своего все равно добьюсь. Я знаю, что один сегодняшний мой день равняется десяти дням в старости. Ты знаешь, что я разработал и решил по-новому метод непрерывной разливки стали? Как только защищу диссертацию, представлю свой план главному инженеру. Потом к Звезде Героя, может быть, добавлю и медаль лауреата. И вот тогда я вернусь в институт. Пусть поговорят со мной те ученые, которые не нюхали заводской пыли, не знают, что такое бессонные ночи и адский труд…

И вот теперь, когда я почти достиг всего, какой-то пьяница и дурак чуть было не опрокинул мои планы!

Леван умолк, глаза его горели, а губы были сжаты до синевы.

Важа не мог смотреть на друга, он опустил голову. Его поразило, ошеломило все услышанное. Он не мог разобраться: ненавидел он Левана или жалел? Боялся или презирал? Леван Хидашели в мгновение ока стал маленьким, жалким существом. Сейчас Важа удивлялся, как этот человек столько лет был его другом…

— Ты занял сегодня деньги для семьи Арчемашвили? — наконец нарушил молчание Важа.

Леван кивнул.

— Много?

— Почти свой полугодовой оклад. А почему ты спрашиваешь?

Важа встал.

— Мне тебя жалко, понимаешь? Мне тебя жалко. Оказывается, тебе не хочется признаться в своей вине даже себе самому. Оказывается, ты нечистоплотный, несчастный…

Важа не успел закончить фразу. Леван Хидашели размахнулся, и Важа сначала ударился о стену, а потом свалился на пол. Он попытался встать, но не мог.

— А ну повтори! — кричал Леван. Ничего не соображая, он стоял над распростертым на полу другом. — А ну повтори!

Изо рта Важи потекла кровь. Хидашели опомнился. Он поднял товарища и уложил его на диван, потом намочил полотенце, вытер кровь и начал массировать ему грудь.

— Важа, Важа! — повторял он в отчаянии.

Наконец Важа открыл глаза, щеки его чуть-чуть порозовели. Некоторое время оба молчали. Потом Важа сказал шепотом:

— Помоги встать.

Леван поддержал его. Важа сперва сел, а немного погодя встал. Когда голова у него перестала кружиться, он медленно пошел к двери.

— Важа, прости меня! — встал у него на дороге Леван.

Тот молча дотронулся до его плеча: «Отойди». И Хидашели отошел. Важа открыл дверь, повернулся и твердо повторил:

— Мне тебя жалко!

И закрыл за собой дверь.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Тихо и мирно в доме Миндадзе. Платон еще не вернулся с работы. Тинатин у портнихи. А на большом красном диване в гостиной уютно устроились и перешептываются Маринэ, Миранда и Лела.

Маринэ хандрит. Она все еще не смирилась с исчезновением Левана. В доме Миндадзе никто не смеет упоминать его имени. Разве что Миранда принесет какую-нибудь сплетню о Леване и глядит испытующе на подругу. А Маринэ еле сдерживает слезы обиды и злости.

Она теперь скорее презирала Левана, чем любила, во всяком случае, ей так казалось. Но втайне Маринэ мечтала о возвращении Левана. Ее пугали сплетни и насмешки знакомых, о которых она не могла не догадываться.

Но как вернуть Левана — этого она не знала. Уже несколько месяцев он не показывался в их доме.

Девушки скучали в ожидании гостей, когда раздался звонок.

— Наверное, Тимур, — сказала Лела.

Маринэ встала и пошла в прихожую. Остановилась перед зеркалом, поправила волосы, одернула юбку, распахнула дверь и обомлела.

— Леван! — вырвалось у нее.

Леван не трогался с места. Он стоял в темноте и выглядел очень усталым. Маринэ показалось, что он пьян.

— Входи же, чего ты стоишь?

Леван вошел, как-то странно улыбнулся. Потом погладил ее по волосам. Весь этот ужасный день он метался и нервничал из-за аварии. И теперь очевидная радость и волнение Маринэ были ему приятны. Он обнял ее и поцеловал в губы. Она не сопротивлялась. Он прижал ее крепче, поцеловал волосы, глаза, шею. По всему его телу разливался горячий дурман.

А она вся сияла от счастья, готова была кричать, чтобы прибежали подружки и посмотрели, как он целует ее, как рад их встрече.

— Леван, хватит, слышишь, довольно! — зашептала Маринэ и попыталась вырваться из его крепких объятий.

Леван опомнился. Маринэ вывернулась и выскочила в комнату. Неожиданно Леван увидел себя в зеркале. Провел рукой по волосам, потом по-боксерски расслабил подбородок, странно щелкнул языком и пошел за девушкой.

Увидев Хидашели, Миранда и Лела широко раскрыли глаза. Маринэ торжествовала победу, она гордо глядела на подруг и улыбалась. На ее шее еще горели следы поцелуев Левана, но она нисколько не старалась их скрыть, наоборот, хотела, чтобы подруги поняли, как они встретились с Леваном.

От Миранды ничего не ускользнуло. Она поглядывала то на Левана, то на Маринэ.

— Выпить есть что-нибудь? — спросил Леван.

— Шампанское!

— Поскорей.

Он был утомлен, взвинчен, кружилась голова, лицо горело. Ему нужны были отдых и спокойствие. Поэтому он по старой памяти и устремился в дом Миндадзе. Очень хорошо сознавая, что Миндадзе обижены на него, он понимал, что они все равно станут перед ним заискивать, что он окунется в атмосферу тепла и ласки. Сегодня это ему было особенно нужно — после всего, что наговорили ему товарищи.

Пока Маринэ ходила за шампанским, он обнял Миранду.

— Сядь поближе, если хочешь, чтобы я хоть раз поцеловал эту жирную шею. — Леван заглянул ей за вырез и одобрительно воскликнул: — Ого-го!

— Ну, ну, хватит! — смеясь отбивалась Миранда.

— Нет, что правда, то правда, я все-таки азиат, люблю дородных женщин!

Только теперь девушки окончательно поняли, что Леван пьян, но Маринэ уже несла охлажденное шампанское. Леван взял у нее бутылку. Девушки в ожидании хлопка закрыли глаза и отвернулись, но Леван открыл бутылку беззвучно.