Год активного солнца
Шрифт:
— Вилен Максимович? Это Колосова. Срочно нужно говорить с вами! — Она все это выпалила сразу, чтобы отрезать пути назад.
— Так-таки срочно? До завтра не терпит?
Она подумала: еще можно отступить, можно отложить и на завтра. Но в голосе первого секретаря ей послышалась насмешка.
Нет, я не мячик, пинать ногами себя не дам.
— Не терпит.
Он шумно вздохнул, будто дунул в трубку.
— Только прямо сейчас, а то мне надо в обком и тоже не терпит.
Кира Сергеевна заметалась по кабинету. Зачем-то открыла шкаф и опять закрыла.
Навстречу — только так, только так.
В приемной на ходу сказала Шурочке:
— Я в горком.
Уже по дороге вспомнила, что забыла на столе очки. Возвращаться не стала — не заставит же он меня там читать!
47
Он поглядел на бумаги, которыми был завален стол, и сказал:
— Слушаю ваше срочное дело.
Сложил руки на столе, прямо поверх бумаг. Крупное лицо его с тяжелым подбородком выражало озабоченность, но это — понимала Кира Сергеевна — к ней отношения не имело. Он весь еще был в своих делах.
— Слушаю вас, Кира Сергеевна, — поторопил секретарь горкома и постучал пальцами по столу. Видно было, он очень спешил.
— Чем вызвано, что наш вопрос на бюро с июня перенесен на май? — спросила она.
Он ладонью потер седую, коротко остриженную голову и сказал точно так, как она сказала Жищенко:
— А какая разница?
Он весь квадратный, подумала Кира Сергеевна. Седой ежик волос придавал квадратную форму голове, которая сидела на широких квадратных плечах.
— Вы боитесь не успеть? Время есть. Особое внимание уделите кадрам.
Конечно, потому что кадры — самое уязвимое. Помещения, ремонт — за это могут не спросить. Если город не строит библиотеку, не отпускает средств на ремонт. — с кого спрос? Другое дело — кадры.
Она даже усмехнулась, и он, кажется, заметил это, передернул бровями.
— Я еще хочу спросить, Вилен Максимович: если для кого-то потребовалось мое кресло, то зачем ждать бюро?
Он остро взглянул на нее.
— Не понял!
Кира Сергеевна видела, как сразу побагровело его лицо, вспухли бугры на щеках.
— Спрошу иначе: за что меня собираются снимать?
Он посмотрел на бумаги, сдвинул их к краю. Несколько скрепленных листков упало, поднимать он не стал.
— В горком со сплетнями не ходят, товарищ Колосова, — жестко сказал он. — И вы эти дамские штучки бросьте!
Он мог бы и не говорить, она все поняла. Заставила себя выдержать его тяжелый взгляд, и он добавил уже мягче:
— Не похоже на вас, Кира Сергеевна.
Стало очень тихо. В окне билась ожившая одинокая муха, плескалась в батареях вода, был слышен нараставший и опадавший шум улицы.
Что я наделала? — подумала Кира Сергеевна. Зачем-то открыла сумочку, закрыла опять. И вдруг заплакала.
Встала, отошла к окну, закрыла рот ладонью, душила короткие, как кашель, всхлипы.
Секретарь горкома не успокаивал, не бросался к ней со стаканом воды — уже кого-то распекал по телефону. Словно ее тут
и не было.Что делать? Что теперь делать?
Она хорошо понимала, что делать ничего не надо, нельзя сейчас ничего делать, и все равно бился в ней этот вопрос: что делать?
От батареи, зашитой деревянной решеткой, к ногам шло тепло, колени ослабли, хотелось сесть, она постепенно успокаивалась и теперь думала, как выйдет отсюда с оплывшим заплаканным лицом.
Поверх плеча посмотрела на секретаря — тот складывал бумаги в одну пачку. Тускло блестели в уголках скрепки.
Про него говорили: суровый мужик. Кира Сергеевна и сама знала — суровый. Но вот же не кинулся к ней, почувствовал, что в тот момент ей нужнее всего было его невнимание.
Не поднимая глаз, он сказал:
— Там есть зеркало, можете причесаться. — И ткнул рукой, показывая скрытую в панели дверь.
В маленькой комнате для отдыха над раковиной висело зеркало, Кира Сергеевна заглянула в него. Долго держала глаза под холодной струей, пригоршнями бросала в лицо воду.
Посидела на маленьком жестком диване.
В раскрытом шкафу на плечиках висела чистая сорочка. На низком столике стоял утюг, на окне — сифон с водой.
Сухо горела на лице кожа, она опять стала умываться, потом жадно пила воду.
Она не знала, сколько сидит тут, казалось, очень долго. Вдруг он ушел и кто-нибудь увидит ее в этой комнате?
Но секретарь все еще был в кабинете. Подал ей руку, сказал:
— Значит, особое внимание — кадрам, договорились? — Как будто ничего не произошло, и они продолжают мирный деловой разговор.
Она уже была у дверей, когда он крикнул:
— А за стадион вам спасибо!
Она обернулась, посмотрела на него:
— Извините меня.
— Пустяки… Вас подвезти?
Куда? — подумала она.
— Нет, не надо.
Она вышла в приемную, стараясь ни на кого не смотреть, спустилась по лестнице. Побрела вдоль улицы, обсаженной старыми, еще не распустившимися каштанами. Ветер утих, мелкий редкий дождик брызгал на асфальт, очищал воздух, но и он скоро утих. Тонкая пелена на небе медленно расползалась, обнажая голубое небо.
Куда ж теперь? Рабочий день не кончился, надо бы вернуться в исполком, но с таким лицом идти туда нельзя. Потом она вспомнила, что ведь еще в отпуске, из автомата позвонила Шурочке, что не придет.
По площади медленно плыла машина, расчерчивала белой краской асфальт, обозначала переходы. Кира Сергеевна привычно отметила непорядок: такие дела надо делать ночью, когда город спит, а сейчас пешеходы растащат краску ногами.
Опять подумала: куда теперь?
На углу красили железные ворота парка, створки ворот были раскрыты, Кира Сергеевна вошла. Опустив голову, брела мимо скамеек, мимо бабушек с вязаньем, возле которых бегали дети в ярких курточках, мимо женщин с колясками, мимо молодых парочек. Она искала место, где можно побыть одной, затаиться, чтоб никто не узнал, не заговорил. Наткнулась на маленькую полянку, села тут, прямо на влажную траву.