Год беспощадного солнца
Шрифт:
– Капитально поработали, ничего не скажешь, – оценил Мышкин.
Со стен клочьями свисали обои. «Сейф искали, – понял Мышкин. – Надо завести сейф».
Стараясь не хрустеть осколками, он осторожно прошел на кухню. За столом сидели двое – лейтенант полиции и штатский, который рылся в небольшом черном чемоданчике. Стало быть, следователь. «Удивительно: то их не докричишься – на труп только к вечеру приезжают. А тут, видно, сразу примчались…»
Он глянул на дверные ручки. На всех были полосы черного угольного порошка. «Наверняка, только мои отпечатки нашли. Громили капитально… Кто ж оставит свои пальцы после такого?»
– Дмитрий Евграфович? – поднял голову лейтенант.
– Я самый. Паспорт в столе.
– Лейтенант Осипов. Сочувствую. Мы пытались вас разыскать, однако, ваш мобильный не ответил.
– Не может такого быть! – заявил Мышкин. Достал трубку. – Так и есть, извините.
На дисплее было сообщение: «Батарея села, соединение невозможно».
– Пожалуйста, – сказал следователь. – Подключайтесь к нашей работе. Что у вас пропало?
Через полчала добросовестного осмотра Мышкин сказал:
– Нет заграничного паспорта. И нескольких дисков со служебной информацией.
Паспорт лежал у него в кейсе, прощаясь с Большой Бертой, он специально пощупал – все было на месте. Там же лежали и диски. На всякий случай он снова открыл кейс. Снова пощупал: все было на месте.
– Точно, – подтвердил Мышкин. – Нет паспорта и дисков.
– А ценные вещи?
– У меня, кроме свидетельства о браке, сроду не было ценных вещей. Разве что пара гранатометов.
Полицейский и следователь переглянулись.
– Извините, – сказал Мышкин. – Не научился шутить. Учусь.
С него сняли отпечатки – второй раз за сутки, дали подписать протокол осмотра. Следователь оставил свою визитку.
– Если что станет известно.
– А вам станет что-нибудь известно?
– Ну, это только Путин знает, – развел руками следователь. – Таких событий в Питере несколько сотен в день. Регистрировать не успеваем.
– Да, – согласился Мышкин. – Когда уж тут воров ловить?
Когда полицейские, наконец, ушли, Дмитрий Евграфович притащил в прихожую стиральную машину, приставил дверь к проему и забаррикадировался. Лег и подумал: «А ведь я должен вас благодарить, господа воры. Похоже. Вы меня здорово выручили».
Он ворочался с боку набок, смял в гармошку простыню и через два часа понял, что
Холодильник на кухне был пуст, но работал. Мышкин открыл морозильную камеру и пощупал стенки. Рука прилипала к замороженному металлу и даже суставы заныли, как в детстве, когда он обморозился на катке. «Неужели на свете бывает мороз?» – удивился Мышкин.
Он намочил под душем простыню и засунул в морозильник. Достал через полчаса и с удовольствием почувствовал под ладонями в простыне хруст льдинок. Завернулся в нее и лег в постель, ощущая, как с тела стекают легкие струйки, унося избыток мучительного тепла. Подумал, что несмотря ни на что, должен уснуть, иначе просто сдохнет от слабости, и тут же провалился в темноту.В восемь утра он позвонил в мастерскую, а в десять ему уже ставили железную дверь – дорогую, со встроенным датчиком наблюдения и удивительным замком без скважины.
Он позвонил в ФСБ.
– Андрей Александрович, кажется, у меня уже есть то, чем вы вчера интересовались.
– Неужели? Отлично! – отозвался Костоусов. – Ты гений, Дима. Даже я так быстро не сработал бы. Когда ждать? И, кстати, ты всё обдумал?
– Обдумал. Завтра, наверное. У меня тут взлом в квартире, ограбление, следователь был, дверь вышибли. Вот сейчас ставлю, а потом еще сигнализацию.
– Сигнализация – это правильно, – одобрил Костоусов. – Но поторопись. И будь в пределах доступности.
Потом Мышкин набрал номер главврача.
– Плохие новости, – сообщил он. – Очень плохие.
– Что такое? Когда, наконец, услышу от тебя хорошие? – недовольно сказал Демидов. Выслушав, спросил: – И как ты оцениваешь новую ситуацию?
– Как обострившую и чрезвычайно поганую. Главное, никаких намеков – кто, что и зачем.
– Почему сразу домой не пошел, как я велел? Но что теперь… – вздохнул Демидов. – Еще что-нибудь украли?
– Загранпаспорт. А в нем шенгенская виза.
– У тебя же конгресс в Вене! – обеспокоился Демидов. – Успеешь получить новые документы?
– Пять дней осталось. Конечно, нет.
– Надо другого посылать, – задумался Демидов. – Кого? Литвака?
– Нажрется в первый же день. И там вытрезвителей нет. Там сразу в тюрьму.
– Клюкин?
– Молод еще.
– Значит, Клементьева.
– Голова у нее работает. Она в курсе всех наших научных дел, в последнем «Вестнике» статья вышла, правда, вместе со мной. Я все-таки попытаюсь документ выправить, но надежды нет.
– Попытайся, обязательно попытайся, – поддержал Демидов, и Мышкин понял, что главврач не очень огорчен тем, что в Вену поедет другой.
– Тут вот еще странность, – сказал Мышкин. – Следователь считает, что у меня воры побывали дважды. Или это были две разные банды. Так что, с одной стороны – врать не буду! – мне легче, что ворюги избавили меня от бомбы, которая в руках запросто взорваться могла. С другой, я остался без паспорта и к тому же должен…
– Потом поговорим, – перебил главврач. – Когда явишься?
– Сегодня точно нет. Не выйти – двери нет, а когда новую поставят, неизвестно.
– Не месяц же тебе дверь будут ставить! – усомнился Демидов.
– Не месяц. Но дня три-четыре могут уйти. Так что дайте мне отпуск.
– Ты же только что вернулся из отпуска, – возразил главврач.
– За свой счет, без содержания. По семейным обстоятельствам. Есть и дополнительные причины.
– Сколько?
– Десять дней.
– А в Вену?
– Да уж точно не попаду, – вздохнул огорченно Мышкин. – Ничего, Клементьева не подведет.
– Ладно, иди решай свои проблемы. Все?
– Нет, не все… Мысль такая: может, наша служба безопасности – та самая, которая интересная – попробует найти вора с моими дисками?
– Не знаю, – ответил главврач. – Как ее искать?.. Но попробую выяснить. Через Женевское озеро… Понял?
– Понял! – повеселел Мышкин, думая злорадно: «Попробуй теперь сказать, что у меня ничего не украли!» И добавил с беспокойством: – А разговор наш… о кадровых движениях… Он в силе?
– Ох, Дима! Ты же видишь, как все меняется! – в сердцах сказал Демидов. И торопливо добавил: – Конечно, в силе, конечно… Приедешь – продолжим.
«Продолжим, продолжим… Только на каких теперь условиях?» – усмехнулся Мышкин и положил трубку.
К шести вечера были готовы и дверь, и сигнализация.
– Обращаю ваше внимание, – втолковывал техник. – Код у вас двенадцатизначный, подобрать трудно. Вот на панели – тревожная кнопка. На тот случай, если налетчик все-таки проникает в квартиру вместе с хозяином и требует сигнализацию отключить. Выполнить требование преступника надо немедленно. Нажимаете эту кнопку, на панели загорается сообщение: «Сигнализация снята». И через пять-шесть минут вооруженный наряд у вас.Едва дождавшись утра, Мышкин отправился в городское бюро судмедэкспертизы. Встречаться с Карташовым ему не хотелось, а когда Вия сказала, что Иван Антонович вчера ушел в отпуск, вздохнул с облегчением и направился к заместителю Глотову, своему однокурснику.
Тот сначала вытаращился, увидев седую голову Мышкина, потом сочувственно закивал, словно китайский болванчик:
– Да, старик, дела… Жизнь не сахар.
– Ты помнишь Шатрова? Историю медицины у нас читал?
– Как же! Отличный мужик был. Сколько я у него пирожков сожрал!.. И все прямо из духовки.
– Его дочь у тебя.
Глотов отшатнулся.
– Не может быть! Кошмар… Не знал. Меня не было три дня. Только появился. А Антоныч вчера ушел.
– Вскрывали?
– Сейчас выясним. Хочешь знать результат?
– Да. Очень надо. Личная бескорыстная заинтересованность.
– И корпоративная солидарность! Сейчас ради нее слегка нарушим закон, – он нажал кнопку селектора. – Валентин Григорьевич! – и Мышкину тихо: – Главный прозектор.
– Слушаю вас, – отозвался из динамика хриплый бас.
– Приветствую вас!
– И я вас приветствую, Вадим Леонидович. Час назад виделись.
– Точно… Да уж лучше два раза быть идиотом, но поздороваться, чем один раз хамом и не приветствовать своих сотрудников, – доверительно сказал Глотов. – Как вы считаете?
– Верно: идиотом лучше, чем хамом, – посочувствовал бас.
Глотов заговорил серьезно и даже строго.
– Скажите-ка, Шатрову Марину Михайловну – по прокуратуре числится – вскрывали?
– Сейчас, – послышалось шуршанье бумаг. Потом бас: – Еще подождать надо, что-то не нахожу сразу.
– Не волнуйтесь, подожду.
Прошло минут пять.
– Слушаете? – пробасил селектор. – Повторите, пожалуйста, кто интересует?
– Шатрова Марина Михайловна.
– Нет такой.
– Почему не вскрывали? – повысил голос Глотов. – Сколько можно тянуть? Это не простое дело. Надо срочно! – приказал он.
– Не получится срочно, – виновато сказал прозектор.
– Это почему же? – с вкрадчивой угрозой осведомился Глотов.
– Потому, – откашлялся Валентин Григорьевич. – Потому что некого вскрывать.
Глотов переглянулся с Мышкиным. Тот многозначительно щелкнул ногтем по кадыку.
– И это есть, – подтвердил Глотов. И в селектор: – Посмотрите, когда поступила Шатрова.
– Сейчас, – снова зашелестели страницы. – Вот: Шатрова Марина Михайловна, полных двадцать девять лет, поступила четвертого июля в двадцать три часа двадцать минут. Сдал следователь прокуратуры Перфильев. Принял Шингарев, то есть я принял. Холодильник, секция номер семнадцать.
– Так почему же не вскрыли до сих пор? – Глотов стал терять терпение.
– Так нет же никого, я сказал. Вскрывать некого.
Глотов возмущенно покрутил головой, вздохнул, глубоко выдохнул и сказал спокойно и даже доброжелательно:
– Валентин Григорьевич, я предупреждал тебя на прошлой неделе: выпьешь на работе – в тот же день уволю. Не забыл?
– Как такое забыть! – прогудел Валентин Григорьевич. – Предупреждали, да.
– Так чего же ты, блин, нажрался с утра? – крикнул Глотов. – Да еще знаешь, что я на работе и в любую минуту могу к тебе зайти. Соображать же надо! На улицу захотел? Кто тебя возьмет на работу после этого?
– Вадим Леонидыч, – обиженно отозвался бас. – Видит Бог, не хочу на улицу. Уже три дня, как ни грамма. Даже после работы. Могу в трубку подуть.
– Ни грамма?.. А труп Шатровой найти не можешь.
– Не могу, – подтвердил прозектор. – Потому что ее тут нет.
Глотов растерянно глянул на Мышкина и спросил с угрозой – медленно и раздельно:
– Так куда же она подевалась?
– Понятия не имею.
– Так-с… Может, ее забрали в другое место? – со слабой надеждой спросил Глотов.
– Никто не забирал. В списке выданных ее нет. В полученных есть, а в выданных нет.
– Черт знает что такое! – крикнул Глотов. – Жди, сейчас спущусь к тебе, вместе порядок наведем!
Холодильник был вместительный, на пятьдесят шесть персон. Двадцать металлических ящиков были выдвинуты наполовину – в ожидании клиентов. Глотов раз пять перечитал и даже понюхал гроссбух учета и приказал:
– Смотрим всех подряд! Открывай.
– Смотрел два раза, – обиделся прозектор. Он был совершенно трезв.
– Теперь я хочу посмотреть! Можно я доставлю себе такое удовольствие?
– Если вам так хочется – пожалуйста, доставляйте, – прогудел Валентин Григорьевич, отошел в сторону и сел, демонстративно скрестив руки на груди. – Ищите, ищите… Я ее хорошо спрятал.
Через полчаса Глотов и Мышкин растерянно сидели друг против друга и ничего не могли понять.
– Да что же это такое? – ошарашено повторял Глотов. – Что же такое? Ты что-нибудь можешь сказать? Что думаешь? Да скажи что-нибудь, Дима!
Но Мышкин молчал. Он ничего не думал. Его мозг работал сам по себе и, как чувствовал Мышкин, не впустую.
– Следователь, – наконец произнес он.
Глотов позвонил – и следователю, всем его заместителям, потом прокурору. Никто из прокуратуры труп не затребовал, в другой морг не переводил, а прокурор сказал, что ситуация представляется ему в высшей степени странной.
– Что вы намерены делать?
– Продолжить поиски, – ответил замученный Глотов.
– Прошу вас, если не трудно, – сказал прокурор, – доложить, когда прояснится. С таким еще не приходилось сталкиваться.
Мышкин еще раз внимательно просмотрел книгу учета. Все то же: поступление есть, выдачи нет.
– Спасибо, Вадим, – сказал он и поднялся.
– Дима, – со слезой в голосе сказал Глотов. – Бред какой-то!.. Что мне делать?
– Для начала докладную по начальству. А там видно будет. Ты же его не украл – труп не украл, я имею в виду.
– Только это утешает… – уныло согласился Глотов. – Идешь?
– Иду… Кстати, Вадим, ты не знаешь, что такое огурец зомби?
– Чего? – возмутился Глотов. – Совесть у тебя есть? Издеваешься?
– Значит, ты не знаешь, что такое огурец зомби… А кто знает, ты не в курсе?
Глотов отмахнулся.
– Иди, Дима, иди, – устало сказал он. – Видишь – мне работать надо, будь она неладна, такая работа!26. Удар битой. Туманов
Из бюро Мышкин вышел в узкий и пустой переулок, остановился, закурил и стал ждать. Мимо прошла женщина с коляской, проковыляла сгорбленная старуха, зажавшая подмышкой половину круглого ржаного хлеба. Потом две девочки – подпрыгивая и болтая без остановки. Проехал хлебный фургон и на четверть часа переулок опустел.
Мышкин набрал номер Костоусова.
– Сенсация, – буднично сообщил он. – Из морга судмедэкспертизы исчез труп Марины Шатровой.
– Не понял, – отозвался полковник. – А кто она мне?
– Тебе –
никто. Именно в ее убийстве меня и обвинили.– Значит, та, которую ты зарезал? И выкрал труп? Молодец! Радикальное решение. Нет тела – нет дела. Профессионал.
– Не я украл. И не знаю, что теперь думать.
– Что ж там за порядки? Учет, контроль и прочее…
– Хорошие порядки. Прием зафиксирован, выдача – нет. И ни в одном морге города тоже нет.
– Спьяну записать выдачу забыли. Говорят, работники моргов сильно пьют. Спирта ведь у них – море.
– Это все равно, как если бы тебе выдали десять миллионов долларов золотом и забыли взять расписку. Спирт тут ни при чем. Не капусту же в моргах хранят.
– А прокуратура?
– Я же сказал: и там все в трансе. Божатся, что не брали. Зачем им врать?
Костоусов крякнул.
– Похоже, дело разворачивается по-новому, – весело сказал полковник. – Но это твое личное дело. Когда заедешь?
– Могу прямо сейчас.
– Завтра. В семь утра. Все?
– Минутку… Ты знаешь, что такое огурец зомби?
Полковник фыркнул.
– У меня жена огородом на даче занимается. У нее спроси.
– Значит, не знаешь?
– Я знаю только два вида огурцов: огурец маринованный и огурец соленый. Водка без них – отрава. А этот… как ты сказал? Сорт зомби – он годится под рюмку?
– Он на все годится. И даже на такое, что нам с тобой и не снилось.
В ПАО трубку сняли только после десятого гудка. Ответила Большая Берта.
– Я в отпуске, – сообщил Мышкин. – Ты вместо меня – со всеми полномочиями.
– Поняла, товарищ адмирал! – дисциплинированно ответила Клементьева. – Надолго?
– На недельку. Надеюсь, не будешь спрашивать, почему.
– Конечно. И так понятно.
– Что тебе понятно?
– Все мне понятно…
– Литвак не объявлялся?
– Нет. А должен?
– Клюкин там?
– Да, сейчас пойдет к биохимикам.
– Возьми у него мобильник и пусть идет.
Чуть погодя Мышкин услышал:
– Ушел, мобильник у меня.
– Теперь: кладешь трубку на аппарат и звонишь мне с мобильника.
Секунд через пятнадцать прозвучал звонок. На дисплее появилась бородатая физиономия в цейсовских очках и подпись: «Негодяй Клюкин».
– А теперь с городского позвони Литваку, – приказал Мышкин. – Меня не отключай.
– Спросить что-то?
– Придумай что-нибудь. Просто надо обозначить его в пространстве. И проявить, как фотопленку.
Он ясно слышал, как Клементьева набирала номер. Ждать пришлось недолго.
– Женечка! Привет, красавчик! Да, Таня. Ты когда появишься на работе? О, извини, совсем забыла, что ты в отпуске – столько навалилось сегодня, вообще с ума тронулась. Правильно, согласна: я всегда такая была. Значит, по-твоему, получается обратный процесс: все с ума сходят, а я умнею… Нет, тебя я не имела в виду. А нужно мне вот что. Ты вчера вскрывал демидовского пациента, а где эпикриз? Мне не надо. Это Демидов хочет посмотреть. Нет, я не буду говорить ему, что он идиот. Сам скажешь. Понятно – пусть ищет у себя. Так и передам.
– Позвонила, – сообщила Большая Берта.
– Слышал. Ты знаешь, что такое огурец зомби?
– Впервые слышу. А что это?
– Теперь снова звони Литваку и спроси, что такое огурец зомби.
– Сейчас позвоню… – слегка растерялась Клементьева. – А если спросит, зачем или откуда узнала?
– Придумай, но про меня – ни вздоха. Ты знаешь только, что я взял отпуск и уехал из Питера. От меня знаешь.
Снова треск телефонного диска.
– Ой, Женюля, извини, совсем забыла спросить: что такое огурец зомби? Я?.. Откуда?.. Да вот Клюкин пристал, спрашивает, а я в огороде не смыслю. Знаю, что и ты не овощевод. Только не кричи так, тебе вредно, а я за тебя волнуюсь… Нет, Полиграфыч даже не заходил. Звонил из какого-то города, не из Питера, сказал, что отпуск взял на неделю или две. Так что я за главного. Если что, обращайся к начальству вне очереди. Да не ори ты так!.. Слушай, ты, придурок, сволочь бородатая, явишься – башку оторву! Пошел вон, скотина!
Телефонная трубка шлепнулась на аппарат.
– Позвонила, – хмуро сообщила Клементьева.
– Замечательно! – восхитился Мышкин. – Умница! Какая же ты у нас умница! Я лучше не смог бы. А теперь подробности – вегетатика, эмоции, лексикон…
– Про лексикон ничего говорить не стану. А в остальном – вы не поверите, Дмитрий Евграфович, он моментально отрезвел. Даже голос стал абсолютно трезвый. Сразу завопил, откуда огурец, кто сказал, потом заорал, что вообще огурцов не жрет…
– Брешет, мы все видели: жрет и еще как!
– А когда я сказала, что вы меня за себя оставили, вообще с цепи сорвался и матом, а знает, что я мата не терплю – я не проститутка и не воровка.
– Ты – умница! – нежно повторил Мышкин. – И настоящий друг. Завидую твоему будущему мужу. Думаю, что скоро я сам ему об этом скажу.
– Не надо так шутить. Я же просила… – тихо сказала Клементьева.
– Я не шучу! – рявкнул Мышкин. – Значит. Повторяю? Я в другом городе, не известном, до меня дозвониться невозможно, потому что мобила там не работает.
– Дмитрий Евграфович, а можно мне?..
Он слушать не стал и немедленно отключился.
На другой стороне переулка мигала, несмотря на ясный день, неоновая вывеска блинной «У кумы». Дмитрий Евграфович неодобрительно: «Уж лучше бы тещу сюда…» Поколебался, перешел дорогу и спустился в полуподвал блинной. Здесь была тишина, прохлада, ни одного посетителя. За стойкой бара читал книгу светловолосый парень с короткой темной бородой, в белой безрукавке и при уникальной бабочке – лиловой в мельчайшую крапинку. Такую Мышкин видел только у своего московского приятеля – известного музыковеда Святослава Бэлзы, который признает только кис-кис. Как-то он показал Мышкину свою коллекцию бабочек. Дмитрий Евграфович рассматривал их и удивлялся полдня – коллекция насчитывала полтысячи галстуков. Бэлза собрал ее чуть ли не со всей планеты.
– У вас совсем не жарко, – вежливо сказал Мышкин. – Снаружи – ад, поэту Данте Алигьери и не снился.
Бармен отложил в сторону книгу («Бесов» Достоевского, успел заметить Мышкин) и понимающе улыбнулся:
– Передайте поэту, пусть к нам заходит. Мы поможем.
– Вряд ли зайдет: помер семьсот лет назад.
– Слышал, но не верил, – ухмыльнулся бармен. – Вам?
– Попить, чего-нибудь похолоднее. Пепси или что там…
– Попейте кваску, – посоветовал бармен. – Со льда, в нос шибает. Нет в мире ничего лучше русского кваса. А вы знаете, что кока-кола стальную трубу насквозь проедает?
– Легированную?
– Легированную тоже, – убежденно заявил бармен.
– Тогда это не легированная, – засмеялся Мышкин. – Но за совет все равно спасибо.
Он с удовольствием выпил шипящего темно-коричневого квасу из запотевшей пивной кружки, расплатился и поднялся по ступенькам. Не успел стать на тротуар, как около него, почти вплотную, с визгом затормозил черный тяжелый мерседес-брабус. Распахнулась передняя дверь, и веселый молодой парень в черной униформе частного охранника весело сверкнул белыми зубами.
– Дмитрий Евграфович, здравствуйте!
Мышкин отпустился на ступеньку. Водитель брабуса, тоже в черном и с желтой наклейкой «security» на рукаве, в солнечных зеркальных очках, доброжелательно улыбнулся Мышкину.
– Мы знакомы? – осторожно спросил Дмитрий Евграфович.
– Пока нет. Но можем познакомиться. Я – Виталик, а за рулем – Леша. Садитесь, пожалуйста, в машину.
– Зачем? – подозрительно спросил Мышкин.
– Нас прислали за вами.
– Кто? – он приготовился отступить еще на ступеньку.
– Хороший человек, – продолжал улыбаться охранник, но с легким напряжением.
– Я такую фамилию слышу впервые.
Парни переглянулись. Потом Виталик снова улыбнулся и сказал:
– Мы не можем назвать фамилию, – и добавил вполголоса, тоном сообщника: – Понимаете? Вы все хорошо понимаете. Служба!
– Я вообще-то плохо понимаю, извините, – с виноватой улыбкой ответил Мышкин. – С детства такой тупой. Мне по два раза объяснять надо. Так кто вас прислал?
– Очень серьезные люди, – без улыбки сказал Виталик.
– У нас серьезных – полгорода, – резонно отметил Мышкин. – Я спешу. Извините. Пропустите меня – отгоните машину.
– Мы вас потом отвезем, куда скажете, – пообещал Виталик, сверля Мышкина взглядом, и он понял настоящий смысл: «Никуда не денешься. Будет хуже!»
Он улыбнулся и кивнул.
– Ладно. Хорошо, – сделал шаг вверх, но вдруг хлопнул себя по лбу: – А чтоб тебя, холера! Совсем память потерял, – он смущенно пожал плечами. – Оставил кейс на столе. Вы, пожалуйста, не уезжайте. Я буквально через секунду.
В два шага он оказался около бармена.
– Черный ход? – шепотом спросил он. – Быстро!
Бармен понимающе кивнул и указал на дверь в стороне.
– Открыто?
Бармен снова кивнул.
– Запри за мной.
Бармен кивнул и подмигнул Мышкину.
Ему пришлось протискиваться между штабелями ящиков с бутылками, сделать несколько поворотов. За одним наткнулся на тетку со шваброй.
– Кто таков? Что надо? – грозно спросила уборщица, поднимая швабру.
– Полиция нравов! – крикнул Мышкин. – Где выход?
Но тут же увидел выход и оказался в проходном дворе.Он стоял перед площадью Балтийского вокзала и не мог решить, куда бежать – к метро или к трамваю. А куда потом ехать? Да все равно. Только подальше.
Он сделал шаг и тут же увидел их.
С набережной Обводного канала из второго ряда рванулся вправо черный лакированный брабус и прямо перед носом заверещавшего трамвая вылетел на площадь. По дороге она зацепил корзинку на колесах, которую тащил небритый костлявый старик, из нее посыпались хлеб, несколько сосисок, яйца в прозрачном полиэтиленовом мешке, тут же превратившиеся в желтое месиво. Мышкину было не до пенсионера с сосисками. Он с удивительно легким спокойствием смотрел, как тяжелый немецкий джип летел прямо на него. И когда брабус оказался так близко, что Мышкин даже рассмотрел царапину под правой фарой, он резко отпрыгнул в сторону. Завизжали тормоза, джип дал влево, повернулся на базальте площади вокруг своей оси и снова двинулся на Мышкина.
Мышкин опять точно отскочил, но теперь оказался на цветочной клумбе, только что политой, и, увязая в рыхлой земле, перебрался на противоположную сторону. Как раз из метро повалил народ с очередного поезда. Он подумал немного и ринулся к толпе.
Эти несколько секунд оказались роковыми. Джип успел вывернуть и загородил ему дорогу. Из машины выскочил водитель в зеркальных очках и молча, улыбаясь, двинулся к Мышкину. В руках он держал наизготовку тяжелую полированную бейсбольную биту. «Да, – успел подумать Дмитрий Евграфович. – Вот такая она, смерть, – всегда молчит и неотвратима… Но где второй?»
Лишь когда водитель приблизился почти вплотную и занес биту над головой, Мышкин увидел в зеркальных очках, что второй – сзади и тоже с битой. Он развернул ее в сторону и обрушил на голову Мышкина боковой удар. В тот момент, когда щеки Мышкина коснулась струя воздуха, которую гнала перед собой бита, он резко присел.
Хрястнуло, будто переломился ствол дерева. Бита, свистнув над головой Мышкина, обрушилась на левый висок водителя и враз снесла ему череп до нижней челюсти. Из разорванных шейных артерий ударили вверх два ярко-красных фонтана и сникли. Водитель без головы, но с нижней челюстью, поверх которой свисал фиолетовый язык, пошатался из стороны в сторону, выронил биту, подскочившую на базальте, и медленно свалился набок, заливая кровью площадь. Голова шлепнулась рядом, очки отлетели в сторону, и Мышкин увидел, что голова сонно хлопает веками, с удивлением глядя на него. Второй застыл и молча таращился на свою окровавленную биту.
Воздух дрогнул от криков в толпе. Мышкин побежал на крики, врезался в толпу и протолкался в вестибюль метро. Тут он остановился, задержал дыхание и невозмутимо, даже нехотя, лениво, извлек из кармана жетон, небрежно опустил в щель турникета и, едва удерживаясь от желания сбежать по ступеням, опустился на перрон. Тут же перед ним раскрылись двери подошедшего поезда.
Отдышавшись, он попытался сообразить, куда идет поезд. Оказалось, в сторону Финляндского вокзала.
Через две остановки у него зазвенел мобильник. Лицо Большой Берты обозначилось на дисплее.
– Срочно? – отрывисто спросил Мышкин.
– Извините, Дмитрий Евграфович, еще раз хочу спросить: вы разрешаете все-таки, чтоб Валерий Васильевич вам позвонил?
– Какой еще Валерий Васильевич?
– Ту…
– А, вспомнил! Твой ухажер.
– Он не ухажер, а просто знакомый, – смутилась Клементьева.
– Так просто не бывает!.. Пусть звонит. Только сейчас, немедленно. Больше такой возможности у него не будет.