Год Дракона
Шрифт:
– Первому или второму?
– А в совокупности…
Марина с улыбкой выслушала первый раунд их пикировки:
– Я чувствую, вы подружитесь… Прошу меня извинить, у меня еще одна встреча сегодня. С вашего позволения, пан Данек и пани Елена…
– Конечно, ваше величество, – едва ли не хором ответили Майзель с Еленой.
Кивнув и улыбнувшись им на прощание, королева покинула библиотеку. Проводив ее взглядом, Майзель мягко и хищно, – надо же, как он двигается, подумала Елена, обалдеть можно, – снова повернулся к Елене лицом:
– Я полагаю, нам нет нужды играть в прятки, пани Елена. Их величества попросили меня встретиться с вами.
– Согласна. Ведите, я плохо здесь ориентируюсь. А вы?
– Я везде как дома. Прошу, – Майзель галантно отставил локоть, приглашая Елену взять его под руку.
Поколебавшись секунду, Елена воспользовалась приглашением, и Майзель повел ее к выходу.
Они вышли из парадного. Его машина стояла прямо перед ступеньками. Елена поняла, что это его машина, только когда он открыл дверцу, приглашая ее присесть внутрь. Этот грациозно-бесшумный на вид, хотя и огромный при этом, как танк, с непонятным образом закрепленным на крыше агрегатом из зализанно-обтекаемых полицейских мигалок, на четырех гигантских колесах, с зеркально-непрозрачными стеклами снаряд для передвижения из точки А в точку Б соответствовал своему хозяину так, что Елена усмехнулась:
– А вот и дракономобиль…
– Мне тоже нравится, – кивнул Майзель и сделал рукой приглашающий жест: – Прошу вас, дорогая.
Внутри Елену ждало удивление, смешанное едва ли не с разочарованием: комбинированный кожаный салон, очень добротно сделанный, – не роскошно, а именно добротно, и никаких шедевров мастеров-краснодеревщиков или ювелиров. Мягкая голубовато-белая подсветка приборов, светящиеся красные стрелки, полированные титановые вставки в «торпеде» и дверях, – красиво, изысканно, но не вызывающе.
– Я видела это на улицах… Я думала, это что-нибудь из службы сопровождения королевских выездов…
– Пушка, – Майзель с любовью, поразившей Елену, огладил ладонями рулевое колесо. – Одно из немногих удовольствий, которые я могу, хочу и люблю позволять себе – это прохватить с ветерком…
– Ну да. Какой же русский не любит быстрой езды, – даже не путаясь в ударениях, по-русски сказала Елена.
– Ах вы, колючка, – усмехнулся Майзель. – Все-то вам известно…
ПРАГА, «GOLEM INTERWORLD PLAZA». ИЮНЬ
Они проехали по затихающему с окончанием дня городу, нырнули внутрь необъятного здания. Майзель припарковал машину в огромном пустом гараже, помог Елене выйти и направился с ней к лифту, который открывался только его рукой и вел прямо к нему в приемную.
Он помог Елене снять плащ и жестом пригласил ее вглубь кабинета. Она направилась к мягкому углу, непроизвольно оглядываясь, пытаясь увидеть границы помещения, окутанного изысканной игрой света и теней.
– Что? Великоват? – усмехнулся Майзель.
– Да нет… По Сеньке шапка, наверное, – усмехнулась в ответ Елена. – Ах да, простите. Я совсем забыла поблагодарить Вас за то, что Вы согласились на беседу со мной, невзирая на всем известную нелюбовь к журналистам…
– Пожалуйста. А кто вам сказал, что я не люблю журналистов?
– Хорошо. Сформулируем это иначе – вы тщательно избегаете контактов с журналистами…
– Это же совсем другая разница, моя дорогая, – Опять эта усмешка, подумала Елена, смотри, всезнайка какой… – Дьявол прячется в деталях,
не правда ли? И потом, журналист журналисту – рознь… Да, я действительно избегаю любых журналистов. Мне пришлось в начале моих многотрудных взаимоотношений с прессой настоять на собственной модели работы с масс-медиа. Эта модель очень проста: я использую масс-медиа по своему усмотрению и в своих целях, а масс-медиа меня – нет… Фигурантам следовало однозначно уяснить, что я не являюсь субъектом глобальной игры пресса версус знаменитости «поймай меня, если сможешь». Для этого пришлось разорить несколько медиа-компаний и прострелить несколько коленных чашечек и даже черепов… Но в итоге все, кажется, поняли, что я не шучу. И моя настойчивость – вовсе не результат некоей трансцендентной злобности и неуважения к свободе слова. Просто мои жизнь и деятельность не терпят суеты и огласки.– Наслышана, – Елена тоже усмехнулась.
– Чудесно. Видите ли, дорогая, – свобода слова и информации не могут быть сами по себе священными коровами. Это миф. Священных коров нужно резать, жарить и с большим аппетитом кушать, иначе всем нам придет конец… Но это так, к слову. Информация и свобода ее распространения обязательно должны быть ограничены. Идея о том, что все люди равны в праве получать и распространять информацию, вредна и разрушительна. Как вы полагаете, пани Елена, – наши противники, в том числе и террористы, – читают газеты, смотрят телевизор, имеют возможность выходить в Интернет?
– Что за глупый вопрос?!
– Это не глупый вопрос. Это вопрос, который должен заставить задуматься.
– Меня?!
– Не только.
– Задуматься о чем? Или над чем?
– Над тем, что такое информация? Свобода слова? Они нужны для чего-то или представляют собой некую самоцель, чистое искусство?
– Разумеется, не самоцель. Если мы не говорим о желтой прессе. Это инструмент общественного контроля.
– Контроля чего?
– Ваших международных авантюр, например.
– Нет, минуточку. К международным авантюрам мы еще вернемся. То есть вы согласны, что информацию, находящуюся в открытом доступе, могут получить все желающие?
– Да. Согласна. Мы договорились. Дальше.
– А как вам, например, вот такой перл… – Майзель подошел к столу и включил один из экранов. – Где это тут… А, вот: «Из конфиденциальных источников в отделе по борьбе с терроризмом нашему корреспонденту стало известно, что отдел располагает достоверной информацией о подготовке нападения группы Нассы Насри… бла-бла… с применением взрывчатки производства неважно… на вокзал Виктории в Лондоне… Нападение запланировано на середину июля…» Чудненько, не правда ли?
– Что вас так разозлило в этом сообщении?
– То, что в нем ничего не говорится по делу. По существу. Знаете, как выглядело бы сообщение на ту же тему при нормальном положении вещей?
– Интересно.
– Примерно так. Вчера силами безопасности уничтожена террористическая группировка Нассы Насри, планировавшая взрыв вокзала в городе эн. И все. Не «стало известно», а уничтожена. Вместе с Насри и его взрывчаткой, планами, Коранами и прочим дерьмом. А знаете, почему это сообщение в «Санди Таймс» выглядит так убого? Потому что несчастный отдел по борьбе с терроризмом вместо уничтожения террористов должен писать бумажки для парламентских комитетов и правозащитников. И таким вот идиотским способом – «смотри, Насри, мы тебя засекли!» – они вынуждены бороться с террором. Что, по-вашему, предпримет этот подонок, прочтя заметку?