Год гиен

— Вот неожиданное совпадение, — ответил Метуфер. — Тело Хетефры сейчас здесь, в содовой ванне, как предписывают традиции. Я как раз собирался вскрыть ее, когда ты пришел. Пойдем, поможешь мне, как в прежние времена.

Комната, куда Семеркет последовал за Метуфером, оказалась самой большой в храмовом комплексе. Как и остальные помещения, ее освещал мрачноватый свет факелов. Большой пруд, наполненной нильской водой, окрашенной желтой содой, занимал большую часть зала. Тут чиновнику снова пришлось вытащить свой мешочек с кедровыми стружками, потому что запах разлагающейся плоти сменился резкими ароматами смолы можжевельника и лавра.

За прудом аккуратными рядами стояли большие каменные столы, на которых лежали тела на разных стадиях очищения. Мальчики, пробудившись от дневного сна, снова начали мести пол, поливая его из кувшинов водой. Это было необходимо: стоки со столов-алтарей непрерывно изливали на пол потоки жидкости из мертвых. Другие мальчишки несли корзины с содой и сыпали ее на пол, что помогало впитывать стекающую влагу.

Метуфер подошел к свободному столу и приказал принести на него тело Хетефры. Человек, которому был отдан приказ, схватил шест с большим бронзовым крюком на конце и начал тыкать в мутной воде. Он одно за другим подтаскивал тела к поверхности, цепляя их за подбородок, чтобы рассмотреть в тусклом свете. Черные глаза Семеркета внимательно следили за его действиями.

— Вот! — сказал Семеркет, когда тело старухи показалось на поверхности.

Он инстинктивно понял, что это Хетефра. Чиновник мысленно рисовал ее образ с тех пор, как ему поручили расследование, и почувствовал некий толчок при виде трупа. Хотя он когда-то работал в Доме Очищения и знал, чего ожидать, он, тем не менее, воображал себе живое существо, а не бедный резиновый кусок плоти, который взгромоздили на стол. Потом Семеркет заметил зияющий разрез на горле — чистый, как рана, которую наносят жрецы во время священных жертвоприношений. Никакой крокодил не смог бы сделать такой разрез.

И все-таки оставался шанс, что Хетефра искалечена уже после смерти. На этот вопрос тоже следовало найти ответ.

Но Семеркет был исполнен печальной уверенности: рана нанесена еще при жизни.

Метуфер и три его помощника исчезли в передней и вернулись в масках Анубиса, шакалоголового бога. Вспарыватель держал сверкающий базальтовый нож, прекрасно отполированные края ловили скудный свет. Бормоча последнюю молитву прощения, он резко всадил нож в бок Хетефры и рассек тело.

Быстро, как птичник разделывает на рынке утенка, вспарыватель сделал длинный бескровный надрез. Семеркет вздрогнул, удивившись, что после всех прошедших лет закалка исчезла. Когда Метуфер погрузил нож в бок трупа, чиновник почувствовал, как желудок непроизвольно содрогнулся, и молча укротил его, словно внутренности — это всего лишь непослушная собака. И все-таки на лбу выступила легкая испарина.

Когда Метуфер, наконец, опустил нож, другой жрец Анубиса начал завывать, подняв руки в притворной ярости и горе. На архаическом языке они стали гнать неуклюжего Метуфера из комнаты, сыпля криками и проклятиями, произнося фразы, которые говорились тысячи лет в момент ритуального «повторного убийства». Покидая комнату вспарыватель украдкой велел одному из мальчиков принести Семеркету коробку.

Семеркет увидел, что в коробке находится льняное схенти, вытащил его и развернул. По кровавым пятнам, начинающимся от воротника и испачкавшим перед и спину, он узнал одежду, в которую была облачена жрица. Хотя она долго плавала в Ниле, вода не смогла смыть кровь. Под одеждой в коробке оказалась проволочная пектораль, увешенная амулетами и стеклянными украшениями.

«Жрицу убили не ради ее добра», — мрачно подумал Семеркет.

Он сложил печальные реликвии и убрал обратно в коробку. Метуфер вернулся и присоединился к нему.

— И это все, что на ней было? Ни парика, ни сандалий? — спросил Семеркет.

— Больше ничего.

Семеркет поразмыслил. Почти наверняка парик и сандалии покоились на дне Нила. Прискорбная возможность. Но если они были где-то в другом месте, и их возможно найти, эти предметы смогли бы указать, где женщина нашла свою гибель.

Метуфер снова встал у алтарного стола, сделав знак подойти.

— Что ты хочешь узнать, Семеркет? — спросил он.

Примечательно, что кашель вспарывателя утих. Чиновник приблизился к столу.

— Она утонула?

Он уже знал ответ, но все равно следовало задать этот вопрос.

— Давай посмотрим, что мертвая женщина захочет нам рассказать, — проговорил Метуфер.

Он сунул большую руку в разрез. Семеркет увидел, как под ищущими руками перекатывается и вздымается плоть Хетефры. Натренированными движениями Метуфер нашел, что искал — и потянул. Его рука появилась, таща легкое — коричневое и раздувшееся.

— Она не утонула, — прошептал Метуфер. — Если бы утонула, я смог бы выжать воду из ее легкого, как из губки. Посмотри, что будет теперь, когда я сожму.

Его рука сжала плоть. Почерневшая кровь полилась меж его пальцев.

— Она была на суше, когда ее убили. Кровь наполнила ее легкие из раны на шее и дыхательном горле. Вот почему ткани стали коричневыми.

— Значит, она все-таки утонула… в собственной крови, — сказал Семеркет.

— Нет, — покачал головой Метуфер. — Для этого крови недостаточно. Она умерла прежде, чем смогла вдохнуть больше.

Он протянул орган своему ассистенту, который поместил его в кувшин с содой. Позже, тщательно высушенное, легкое будет законсервировано в горячей можжевеловой смоле и перевязано льняной тканью, чтобы быть похороненным вместе с другими органами Хетефры.

— Могли быть эти раны нанесены после ее смерти? — спросил Семеркет.

Метуфер велел жрецам Анубиса перевернуть труп на живот.

— Видишь цвет тела, Семеркет? Что ты знаешь о крови, когда человек умирает, и она остается внутри тела?

— Она сливается, притянутая к земле, в каком бы положении ни лежало тело.

— А плоть Хетефры — белая. Приток крови не заставил ее потемнеть. Что можешь из этого заключить?

— Что вся ее кровь вытекла из ран, прежде чем она умерла.

— Да!

Метуфер хлопнул в ладоши, радуясь сообразительности Семеркета, как будто тот снова стал учеником, а он сам — учителем.

И тут Семеркет увидел у основания черепа Хетефры вторую рану, через которую был виден мозг. Старые, но зоркие глаза Метуфера тоже заметили ее. Он схватил маленький крючок и начал усердно тыкать в ране.

— Я обычно делаю надрез в пазухах и убираю мозг, но так как здесь такой удобный вход…

Он принялся вытаскивать мозг — не особенно аккуратно, быстро вынимая большие и маленькие куски. Мозг не следовало сохранять, поэтому он был не нужен. Метуфер работал не столько осторожно, сколько тщательно.

Потом они с Семеркетом вдруг услышали звук металла, ударившегося о металл, и переглянулись. Метуфер осторожно подвигал крючком внутри черепа. Снова раздался металлический звук. Очень медленно вспарыватель ввел крючок глубже, нацелившись на объект своих исследований.