Год в Касабланке

Продавец поправил бороду рукой.

— Если кто-то просит милостыню, — ответил он, — разве это означает, что ему должно доставаться все самого низкого качества? Здесь, в Марокко, у нас все по-другому.

Прошло еще два дня, и священный месяц закончился. Строгость Рамадана внезапно сменили излишества Ид уль-фитр — праздника разговения. Радость была написана на лице каждого марокканца. Подростки гоняли на родительских машинах взад и вперед по набережной Корниш, высовываясь из окон, громко сигналя и размахивая руками. Семьи представителей среднего класса прогуливались по тому же маршруту: отцы курили, дети поглощали розовое мороженое. В ресторанах и кафе, битком набитых посетителями, гремела музыка.

Я выдал сторожам премию в размере зарплаты за неделю. Они расплылись в широкой улыбке и поспешили по домам, отнести деньги женам. Этим вечером в трущобах было оживленно. На главной дороге на углях жарились бараны, от низких жаровен во все стороны трассирующими пулями летели искры. Группа музыкантов бродила по переулкам, звуки их негромкой музыки плыли над ржавыми жестяными крышами. Имам стоял посередине улицы и собирал щедрые подношения. Белая палатка напротив его мечети этим вечером была закрыта, а жившие в ней фанатики куда-то исчезли.

В полночь в дверь нашей спальни постучал Осман. Трое его малышей не без уговоров вышли вперед, держа в руках самодельные игрушки — подарки для Арианы и Тимура. Отец тряхнул их за плечи, и они неохотно забубнили марокканскую детскую песенку. На Западе уложить детей спать вовремя — священный ритуал, а на Востоке, напротив, считается, что вечер не удался полностью, пока уже глубоко уснувших детей не растолкают для того, чтобы развлечь взрослых.

Когда Осман ушел, а наши собственные дети уже громко посапывали, я спустился на веранду и сел на плетеную скамью. Празднование в бидонвилевсе еще было в полном разгаре, звуки музыки и смех согревали ночной воздух. А вокруг меня, в Доме Калифа, все спало крепким сном. Я вспомнил слова, которые однажды сказал мне Хамза, — о том, что лишь сам дом может выдать мне свои секреты, только он способен рассказать мне о своем прошлом.

И вот, когда я сидел там, я вдруг очень сильно ощутил, что Дар Калифа обладает своей собственной душой. И, как мне показалось, эта душа — нечто большее, чем просто камни и раствор извести, и дом ясно представляет себе, кто мы такие и для чего мы здесь. А может, я почувствовал вовсе и не дух дома, а присутствие самой Квандиши и ее братьев джиннов.

Камаль появился на третий день после окончания Рамадана. Глаза его были ясными, и он опять был уверен в себе.

— Я нашел вам муалема,мастера, который будет класть терракотовую плитку.

— А как ты узнал, что он подойдет?

— Потому что он сумасшедший.

В ту ночь мне хорошо спалось. Мне показалось, что все наши несчастья теперь остались позади. Я уговорил банк в Лондоне выдать мне небольшой кредит, а Рамадан уже закончился. Уткнувшись лицом в подушку, я возблагодарил Бога за удачу, а джиннов за то, что они оставили нас в покое.

Но как раз в тот момент, когда я погружался в глубокий спокойный сон, я почувствовал чью-то руку на своем плече.

— Кто это?

— Это я.

— Кто я?

— Я… Камаль.

Я пошарил рукой в поисках часов.

— Сейчас три часа ночи.

— Знаю.

— А в чем дело?

— Одевайтесь, — сказал Камаль. — Нужно ехать покупать песок.

В любой другой стране мира люди покупают песок в то время, когда открыты магазины. И обычно это не глубокая ночь. Я постарался обратить на это внимание Камаля, пока мы ехали через пригороды, а затем по дороге, идущей вдоль берега.

— Когда открыты магазины? Да никто еще ничего не покупал в магазине с выгодой для себя, — ответил он.

— А, собственно, для чего нам песок?

— Для беджмата.

Еще одна специфическая сторона жизни в Марокко — это покупка строительных материалов. В любой другой стране архитектор сам закупает все, что нужно для работы, а потом выставляет вам счет. Но в Марокко, как объяснил мне Камаль, только дурак позволит кому-то постороннему покупать песок, цемент, трубы или брус.

— Но Мохаммед-архитектор закупал все для дома сам.

Камаль закурил сигарету и глубоко затянулся.

— Значит, вы поступили по-дурацки, позволив ему делать это.

Он объяснил мне, что материалы нужно закупать самому по двум причинам: чтобы найти подешевле и чтобы лично убедиться в качестве. Когда мы проехали уже больше часа, Камаль указал мне на машину своего знакомого, который ждал нас на обочине дороги. У него был старый и побитый долгими дорогами грузовик. Масло текло, а все фары были разбиты. Контуры водителя смутно вырисовывались в кабине. Оказалось, что он не один. Когда я подошел поближе, то разобрал страстные стоны.

— А что, с ним женщина?

— Он же водитель грузовика, — ответил Камаль, как будто это все объясняло.

— И что?

— А то, что он занимается тем, что лучше всего умеют делать водители грузовиков.

— И чем же именно?

— Он предается разврату.

Глава 10

Уповай на Аллаха, но своего верблюда привязывай.

Камаль громко постучал в дверь водительской кабинки. Внутри послышались возня и звуки, рожденные беспокойством и страхом. Наконец дверца распахнулась и из нее выпорхнула девчушка лет пятнадцати, она была закутана во что-то черное и убежала очень быстро.

В окне появилось лоснящееся бородатое лицо.

— Это я, — резко выпалил Камаль.

Человек в кабине злобно посмотрел на нас и закричал:

— Я заплатил ей вперед!

— Мы приехали за песком.

Камаль откинул брезент и показал мне на груз.

— Пощупайте это.

Я пощупал. Песок был слегка влажным и холодным на ощупь.

— Отличного качества и вдвое дешевле, чем в магазине, — сказал Камаль.

Взглянув на песок, Хамза заявил, что он самого низкого качества, хуже он в жизни не видел. Хамза похвастался, что ему, рожденному в пустыне, достаточно запаха, чтобы отличить плохой песок от хорошего. Два других сторожа выступили с подобной же критикой, когда увидели огромную темную гору, появившуюся за домом.

— С этим песком будут проблемы, — сказал Медведь.

— Он принесет несчастье в дом, — поддержал его Осман.

Было очевидно, их негативный настрой вызван тем, что песок в Дар Калифа привез Камаль. По глубокому убеждению сторожей, чтобы ни делал мой помощник, все это было частью коварного плана — лишить меня всей собственности. Им все в нем не нравилось. И больше всего они не любили, когда я слушал то, что он говорил.

Что же касалось меня, то я никак не мог полностью разобраться в Камале, он был личностью, трудно поддающейся определению. Этот человек был способен принять необычайно разумное решение, а уже в следующую минуту — совершить безрассудный поступок. Откровенно говоря, я до сих пор толком не знал, что у него на уме.