Год забот
Шрифт:
Соседка успела распаковать уже три свертка с книгами, пока я возился с одним единственным.
— Кажется, Дедушка Мороз решил восстановить мою утраченную библиотеку. — с широкой улыбкой прокомментировала она.
Алька же не обращала на нас внимание и самозабвенно распаковывала следующий подарок.
Я наконец-то избавился от упаковочной бумаги и замер от неожиданности. Передо мной была фигурка персонажа из моей игры. Качественна я детализированная. С надписью «First».
Видимо я слишком долго сидел и пялился на физическое воплощение моего виртуального творчества, что Саша занервничала.
— Я
— Шутишь что ли? — перебил ее. — Это вау! Просто офигеть можно какое вау! И я молчу только потому, что у меня нет слов! Я готов тебя расцеловать прямо сейчас!
Саша испуганно дернулась в сторону и покосилась на дочь.
— Не надо.
А я лишь счастливо рассмеялся на этот ее выпад.
— Хорошо, оставлю на потом. — пообещал ей.
Без преувеличения, это было самое лучшее первое января в моей жизни. Мы полдня разгребали Алькины подарки, прервавшись только на завтрак и недолгую прогулку с Пушком. На обед заказали доставку, а когда малышка уснула я наконец смог исполнить свое обещание и зацеловал Сашу с ног до головы.
Мы лениво нежились на разобранном диване, который так и не собрали утром. Ее губы еле-еле касались моих, а я медленно скользил по ним языком наслаждаясь ее лаской, все чаще подаваясь вперед, пытаясь впитать в себя ее вкус.
— Кажется, наш переезд откладывается еще на один день. — прошептала соседка между поцелуями.
Я отстранился и внимательно посмотрел на нее.
Ремонт в Сашиной квартире был завершён, ключи она забрала еще вчера. Мы решили, что обратный переезд осуществим на праздничных выходных.
Однако, изменения, что произошли между нами рождали во мне естественный протест. Но глупо было надеяться, что они останутся в моей холостяцкой берлоге, не приспособленной для семьи и для ребенка, в частности. С этим определенно нужно что-то решать, а пока…
— Хорошо. Займемся этим завтра. — согласился я с Сашей, покрывая ее лицо короткими поцелуями.
Глава 30
Александра
Неделя праздничных каникул была по-настоящему сказочной.
Мы перебрались обратно в нашу квартиру. Но если по началу я и испытывала легкое сожаление по этому поводу, то очень быстро перестала. Потому что Егор практически переехал вместе с нами. К себе он отлучался лишь что бы покормить Пушка и захватить чистую одежду. Ночевал он тоже у нас. Так что к концу недели сложилось стойкое впечатление, что мы снова живем вместе, только уже на моей территории.
Несколько раз за эти выходные мы ездили на главную площадь города, покататься на горках, полюбоваться ледяными скульптурами и просто поглазеть на народные гуляния.
Наши совместные ночевки в моей квартире не прошли незамеченными для соседей. Они словно с цепи посрывались, всячески показывая нам свое одобрение и приглашая на семейные ужины.
Что удивительно, когда мы жили у Егора такого и в помине не было. Может у нас на лбу написано что-то стало, а мы и не в курсе?
Все это было бы забавно и даже мило, если бы не наталкивало нас на необходимость серьезного разговора. Который мы не спешили заводить. Нам следовало
прояснить ситуацию и расставить все точки над ё, но мы словно оба боялись его последствия. И откладывали на потом, наслаждаясь каждой минутой волшебных каникул.Уютных, домашних и безмятежных. Пока внешний мир сам не напомнил о себе.
— Саш, ты не знаешь куда делся мой паспорт? — крикнул Егор из прихожей.
Он собирался забрать у курьера какие-то свои компьютерные штуки.
— Нет.
— Хм, странно. Оставлял его тут на полке вроде. — сосед еще раз обошел все места, куда мог положить документ. — Аля, а ты не трогала маленькую книжечку с моей фотографией?
— Сейчас! — с готовностью ответила дочка, а мы тревожно переглянулись.
И не напрасно. Дочка с гордостью отдала Егору паспорт, успев предупредить, что немного его украсила. Мы в ужасе посмотрели внутрь, где Аля дорисовала рядом с фото соседа два глазастых колобка на ножках. Один побольше, другой поменьше.
Я зажмурилась на мгновение предвкушая бурю мужского гнева, которая может обрушиться на дочку и инстинктивно закрыла ее собой. Вспоминая при этом, что когда-то я так же испортила отцу важный договор. Стоит ли говорить, что больше я никогда не трогала его вещи?
— Аля! Разве можно брать чужую вещь без разрешения и тем более портить ее? — строго спросила я, от чего дочка тут же поникла.
— Тише-тише, не пугай ее. — Егор спокойно присел рядом.
Я ошарашенно смотрела на соседа, который успокаивал Альку, которую, в свою очередь, напугала я!
— Там мама и я. — обижено объясняла малышка, прячась в объятиях соседа.
— Ты хотела нарисовать нас всех вместе? Дорисовала себя и маму, чтобы мне одному было не скучно тут?
— Да!
— Это очень мило с твоей стороны, Аля. Но дело в том, что это очень важный документ, в котором нельзя рисовать, даже на пустых страницах. Даже если очень хочется. — малышка смотрела на него недоверчиво. — Да-да. Такие уж правила.
Дочка тяжко вздохнула.
— Я бойсе не буду. — заверила она.
А меня во время их диалога медленно, но верно разъедало чувство вины. Почему посторонний мужчина гораздо более чутко относится к чувствам моей дочери, чем я, родная мать? Сейчас я была сильнее всего похожа на своего отца.
В этот момент в дверь позвонили. Видимо курьер уже прибыл. Егор подхватил расстроенную Альку на руки.
— Пойдем посмотрим, кто там? — и не обращая на меня внимание они прошли мимо.
Курьер сначала в недоумении уставился на новоявленный шедевр абстракционизма, а затем рассмеявшись переписал данные с испорченного документа. И даже посоветовал напоследок, как можно отмыть несмываемый маркер. Хорошо, что Аля рисовала только на ламинированной странице.
Дочка быстро развеселилась и уже умчалась рисовать дальше в своей комнате, из которой мы предварительно убрали перманентный маркер. (И от куда она его только взяла?) А вот я никак не могла унять ноющую боль в груди.
— Я отвратительная мать. — озвучила я наконец то, что меня гложило.
— Не правда. Это совершенно нормальная реакция. Ты расстроилась и была напугана. Будь ты плохой матерью, то нашлепала бы ее по попе так, что она сидеть не смогла. А ты всего лишь проявила строгость, не повысив при этом даже голоса.