Годы прострации

Относительно? И только?

Пока я сидел в кабинете врача, позвонила Пандора:

— Я хочу сама с ней поговорить. Передай ей трубку, пожалуйста?

Доктор Рубик взяла трубку, и вскоре они с Пандорой увлеченно обсуждали мое здоровье и лечение. Я почувствовал себя незваным гостем. В какой-то момент доктор даже повернулась ко мне спиной.

Когда она вернула мне телефон, Пандора сказала:

— Возможно, я буду в Лестере на Рождество. И тогда заскочу повидаться с тобой.

Я возликовал.

Из больницы меня забрала мать. Заднее сиденье «мазды» было завалено банками с фасолью «Хайнц», тушенкой и сухим молоком, подпирал эту кучу мешок с длиннозернистым рисом.

— Странный набор продуктов к Рождеству, — заметил я.

— Это мои запасы, — пояснила мать. — Рождественская еда в багажнике.

— Зачем ты запасаешь продукты?

— Не нравится мне все это, Адриан, — вздохнула мать. — Дома не продаются, а Гордон Браун упорно отрицает наличие кредитного краха.

Кредитный крах! Где она понабралась таких выражений?

Спросил, что бы отец хотел получить на Рождество.

— Шесть белых носовых платков, либо шесть пар черных носков, либо диск Долли Партон, — отрапортовала мать.

Я точно знаю, что два ящика в комоде отца доверху набиты белыми носовыми платками и черными носками. И он гордится тем, что у него есть все песни Долли Партон, включая те, что она записала в свою бытность босоногой исполнительницей фольклора.

Суббота, 22 декабря

Проснулся ночью в поту. Мне приснилось, что я умер и лежу в гробу, а мимо меня чередой проходят друзья и родственники.

Мать, на секунду задержавшись у гроба, произнесла:

— Он был ужасным писателем.

Пандора рыдала, положив голову на мою холодную грудь:

— Он был моей единственной настоящей любовью.

Найджел наткнулся на гроб, и я выпал, стукнувшись об пол.

На этом месте я проснулся. Пересказал жене мой сон (эпизод с Пандорой я опустил).

— Когда мы только поженились, — проворчала Георгина, — мы дали обещание, что никогда не будем рассказывать друг другу свои сны. Так что будь добр честно соблюдать договор.

Осталось всего три дня. Я должен предупредить Георгину насчет Бернарда Хопкинса. Звонил мистер Карлтон-Хейес, пригласил меня, Бернарда и Хайтиша в понедельник вечером отметить Рождество, в меню выпивка и сладкий праздничный пирог.

Наконец-то! Я никогда не был у мистера Карлтон-Хейеса дома и в глаза не видел Лесли, потому до сих пор не знаю, мужчина это или женщина. Надеюсь, напитки будет разливать он/она.

Грейси продиктовала письмо Санта-Клаусу с просьбой о подарках:

Настоящая собака

Настоящая кошка

Настоящая рыбка

Настоящая птичка

Настоящая свинья

Настоящая корова

Настоящая лошадь

Настоящий ребенок

Мы дожидались Георгину, чтобы торжественно сжечь письмо Санте в камине. Но Грейси в половине девятого заснула, а жена вернулась только в 11.05. Сказала, что к праздникам у нее накопилось много бумажной работы. Она принесла целый пакет сосновых шишек, собранных в угодьях Хьюго Фэрфакс-Лисетта.

Воскресенье, 23 декабря

Настроения моей жены становятся все более переменчивыми. Сегодня утром, когда я с удовольствием завтракал кукурузными хлопьями, она спросила:

— Тебе обязательно открывать рот, когда ты ешь?

— Разумеется! Как иначе я положу еду в рот? — удивился я.

Пять минут спустя она кинулась в мои объятия:

— Думаешь, мы еще сможем быть счастливы?

Интересный вопрос.

Понедельник, 24 декабря Сочельник

Терапия.

Принес Салли в подарок коробку шоколадных конфет с рождественской символикой. Она их не взяла — согласно правилам, больничному медперсоналу не разрешается принимать подарки от пациентов.

Я пытался всучить ей конфеты:

— Положите их в сумку, никто не узнает.

— Я узнаю, Адриан.

Начинаю понимать, почему Энтони предпочитает ей волков.

В магазине наблюдалась обычная предрождественская суматоха. В 5 вечера к нам начали вбегать люди и в панике хватать первое попавшееся. Мы продали всего Джейми Оливера и Найджелу Лоусон, а одна очумевшая женщина молотила кулаком в дверь в половине шестого, когда мы уже закрылись, умоляя ее впустить.

Я сжалился над ней. Ворвавшись в магазин, она запричитала:

— Сестра приезжает из Шотландии, она сообщила об этом только сегодня утром. Она уходит от своего проклятого жуткого мужа — опять. У нее пятеро детей, младшему год, старшему семь. И при чем тут я? Мы с ней не ладим, и ей известно, что я не выношу детей. Мы с Дереком собирались тихо, спокойно отпраздновать Рождество — немного копченого лосося, парочка бокалов шампанского и праздничный выпуск «Жителей Ист-Энда».

Я предложил ей сесть на диван передохнуть. Выбрал пять подходящих книжек и велел Хайтишу завернуть их в подарочную бумагу.

— Как вы любезны, — поблагодарила посетительница. — В новом году я — ваша постоянная клиентка.

— Увы, мадам, — встрял Бернард, — ничего постоянного нет, этот почтенный старый магазин закрывается. Конец эпохи. Придите в «Уотерстоунз» или в «Бордерз» — будут ли отпирать вам двери и заворачивать книги в красивую бумагу? Дождетесь ли вы такого обслуживания от прыщавых юнцов, которых они нанимают?

Когда она ушла, я вызвал такси. Угрюмый человек на другом конце провода сообщил, что оплата двойная по причине Сочельника.

Таксист был в шапке Санты.

— Простите, приятель, — обратился к нему Бернард с заднего сиденья, — но разве вы не последователь ислама?

Водитель обернулся к нему:

— Ну да, но детишки ведь любят Рождество, так?

— Рождество теперь не такое, как было раньше, — посетовал Хайтиш.

Бернард хлопнул его по плечу: