Гоген в Полинезии

традиции своего рода.

Чем священник компенсирует эту жертву? Патер запинается. Но его начальники

велели ему ничего не жалеть ради спасения душ язычников. Он раскрывает красивый,

обитый латунью сундук и демонстрирует коллекцию шалей, ножей, часов и тому

подобное. Довод достаточно убедительный, чтобы и не такой остров, как Хиваоа, заманить

на верный и узкий путь. Као-ха! Ладно. По рукам. Простодушный опускается на колени и

приобщается к католической вере.

Проходят месяцы. Является протестантский миссионер. Он изящнее, чем

католический патер, щеголяет латунными пуговицами и золотой цепочкой. Обращенный

туземец беседует с ним и с удивлением узнает, что избрал неверный путь на небо. Нет-нет!

Католики не попадают в рай, никогда. К тому же полученное от патера красное одеяло -

награда за обращение - давно износилось, а нового не видать. Простодушный решает

незамедлительно стать протестантом.

– Скажи по чести, О Хаке Лао, - спросил один любопытный капитан-новозеландец

обращенного маркизца-людоеда, - сколько раз тебя крестили?

Несколько глотков рома развязали язык вождю, и он, смеясь, ответил:

– Четыре раза католики и четыре раза протестанты.

– Теперь уж ты точно будешь в раю, - пробурчал капитан.

При всем том миссионеры на Маркизских островах великие труженики: они готовы

пройти много миль под палящим солнцем, чтобы принести утешение верующему, без

колебания отправляются даже в пораженные проказой селения в самых глухих долинах,

если их туда зовет долг перед Всевышним». Когда Гоген поехал на Маркизский архипелаг,

население составляло всего 3500 человек и продолжало быстро уменьшаться. Апатичные

туземцы, которым удалось выжить, мечтали только поскорее упиться до смерти. И когда

власти наконец запретили, продавать красное вино и спиртные напитки, туземцы все

оставшиеся силы обратили на то, чтобы гнать самогон и делать апельсиновое вино. А так

как на островах хватало лесистых долин и труднодоступных горных плато, где

злоумышленники могли спрятаться, единственным представителям власти - несчастным

жандармам - редко удавалось кого-либо поймать.

К 1900 году все - и не без основания - были убеждены, что окончательная гибель

маркизцев лишь вопрос времени213. Правители колонии видели один выход: заменить

обреченных туземцев поселенцами из Франции. Но немногие французы, которые

отправлялись в Южные моря, оседали на Таити, где жизнь была куда приятнее. Из двухсот

неполинезийцев, живших на Маркизских островах в 1901 году, среди белых преобладали

сбежавшие с кораблей американцы, немцы и англичане; всего около пятидесяти были

французы, примерно столько же насчитывалось китайцев. Действовали две крупные

торговые фирмы - немецкая и английская. Кстати, именно с немецкой фирмой Гоген перед

отъездом из Папеэте договорился, что она берет на себя роль его банка. Отныне Воллар

вносил ежемесячный аванс в главную контору фирмы в Гамбурге.

Самое глубокомысленное предложение, как решить маркизскую проблему, исходило

от адвоката Леона Бро, представлявшего архипелаг в генеральном совете. Он считал, что

прискорбное нежелание его соотечественников заселять Маркизские острова объясняется

запретом продавать напитки. Вот выдержка из его речи в торговой палате: «Запрещать

продажу вина на французской территории - величайшая нелепость, против которой мы не

перестанем возражать. Конечно, правительство обязано бороться с пьянством. Но совсем

запрещать пить вино - это уже слишком, и ведь это губительно для французского экспорта.

Далее, это делает французскую территорию непригодной для французов, чье место будет

занято пьющими чаи иностранцами»214.

Стоит, пожалуй, добавить, что запрет ввозить вино и водку или покупать их на

приходящих шхунах касался лишь туземцев, а французские поселенцы (почти все они

были торговцами) могли пить вволю и испытывали только финансовый урон. О том, как

эти люди вели деловые операции, откровенно рассказывал один жандарм, много лет

служивший на Маркизах: «Торговцы, что белые, что китайцы, беззастенчиво грабили

туземцев. Тогда все канаки были неграмотны, и если они приносили 150 килограммов

какого-нибудь товара, весы показывали 100. Цена составляла, к примеру, 40 сантимов

килограмм, а торговец умножал 100 на 30, вместо 150 на 40»215.

Как и в июне 1891 года, когда Гоген впервые прибыл в Папеэте, столкновение мечты с

действительностью обернулось страшным разочарованием. Правда, теперь он быстрее

расстался с иллюзиями. С 1899 года сообщение между Таити и Маркизами осуществлял

субсидируемый государством пароход водоизмещением 554 тонны. Хотя он принадлежал

новозеландской компании, но назывался французским именем «Круа дю сюд» («Южный

крест»). Много раз Гоген на страницах «Ос» разносил губернатора за покровительство

иностранному пароходству, однако (как теперь оказалось, на свое счастье) и в этом случае

не смог ничего изменить. «Южный крест» был не только на редкость крупным по

здешним меркам, но и быстроходным судном, со всякими удобствами. Маленькие шхуны в

лучшем случае за десять дней одолевали семьсот пятьдесят морских миль, отделявших

Маркизы от Таити; «Южный крест» регулярно и без заминок совершал этот рейс в пять

дней, причем на полпути заходил на атоллы архипелага Туамоту. Кстати, этот рекорд не

побит по сей день.

Впрочем, и на «Южном кресте» были свои недостатки. Один автор, который