ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ
Шрифт:
Вот, к примеру, такое высказывание. Сперва оно выглядело странным изгибом ночной фантазии, но потом все окончательно прояснилось.
«… когда весь город превратится в гром и блеск, - писал Николай Васильевич, - мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде».
Кстати, Достоевский тут кое-что уточнил. Значит, время двигалось, а ощущения были столь же мучительными. Оставалось только выяснить: «… как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с
Так все и получилось. И нескольких десятилетий не прошло, как Петербург оставили его обитатели, а затем куда-то испарился он сам.
ПРОЛОГ ВТОРОЙ
Все для Гоголя было непросто. Когда выходило быстро, то он сразу подозревал каверзу.
Не должно быть без мучений. Если без мучений, значит чего-то недостает.
В «Ревизоре» Николай Васильевич изобразил героя, которого отягощает подобная легкость.
Хлестаков не только пьет и ест в любых количествах, но и пишет безостановочно. Уже и не помнит точно, что именно произвел на свет.
Скажете, врет? А ведь в самом деле пописывает. Послание другу сочинил. Едва начал, а уже через полминуты отдал слуге.
Гоголь не только отмечает в ремарке: «Хлестаков (пишет)», но еще заставляет его воскликнуть: «Эй, Осип, подай мне бумагу и чернила».
Прямо Пушкин. Или Гоголь. Пустой человек, а занят тем делом, которому посвящают себя настоящие творцы.
Да и мотив сомнительный: «Напишу-ка я в Петербург Тряпичкину,.. пусть-ка он их общелкает хорошенько».
Ну как это так? Ведь письмо с точки зрения Николая Васильевича - нечто большее, чем письмо.
И слова в письмах он выбирал самые требовательные, исключающие малейший компромисс: «нужно», «обязательно», «непременно»…
Иногда не просто посоветует, но даст задание адресату. А как тот не исполнит, рассердится: «Перечтите раз пять, шесть мое письмо… Нужно, чтобы … вопросы мои сделались бы вашими вопросами…»
Незадолго перед смертью Гоголь потребовал вернуть письма и составил из них книгу. Получилось единственное в своем роде сочинение «Выбранные места из переписки с друзьями».
Удивительная интонация в его последнем сочинении. Всякий раз он обращается к конкретному лицу и в то же время ко всем читателям.
Вроде своих приятелей Виельгорского или Языкова наставляет, но и каждого из нас.
Так он относился к слову. Считал, что раз произнесено, то произнесено. Не только оно рядом стоящим будет услышано, но и тем, кто находится на огромной дистанции.
Можно не сомневаться: и простую записку Гоголь сочинял, собравшись с духом и повторив про себя молитву.
Сам создал эту молитву для пишущих.
А то как-то несправедливо получается. Дело у сочинителей серьезное и важное, а своей молитвы у них нет.
Кое-кто этим пользуется: раз - и готово. Настрочит что-то и ходит с гордо поднятой головой.
Так вот вам молитва на случай таких соблазнов.
Когда потянет выдумывать без внутреннего повода, не забудьте повторить.«Боже, дай полюбить еще больше людей. Дай собрать в памяти своей все лучшее в них, припомнить ближе всех ближних и, вдохновившись силой любви, быть в силах изобразить. О, пусть же сама любовь будет мне вдохновеньем».
Конечно, надо не только произнести, но и попытаться понять.
Как полюбить еще больше? А вдруг герой этого не заслуживает?
Уподобиться, что ли, Плюшкину? Ликовать по поводу всякого теплого луча, как тот радуется огарку свечи?
В том-то и есть смысл молитвы.
Умоляешь: дай полюбить! позволь отыскать невидимые миру жемчужины! разреши увидеть то, что скрыто под толщей хлама!
ГЛАВА ПЕРВАЯ. МАЭСТРИНЬКА
Этот человек в самом деле был художником Эберлингом.
Случалось, кто-то примет Альфреда Рудольфовича за самозванца вроде упомянутого Пушкина, но сразу поймет ошибку. Нет, тут без обмана. Просто не вообразить художника без черной фески и широкой артистической куртки.
Скорее, двубортный костюм на нем выглядел странно. Он и сам не очень любил себя в цивильном виде. Если и допускал компромисс с галстуком, то лишь по официальной надобности.
Редкий экземпляр. Можно сказать, коллекционный. Сейчас таких и вообще нет, да и тогда оставались единицы. Большинство представителей этой породы исчезли в самых разных направлениях.
Одни умерли, другие уехали за границу, а третьи просто растворились без следа.
Это случалось чаще всего. Прямо какая-то чертовщина. Еще вчера видели, разговаривали, а сегодня телефон глухо молчит.
И никто не спросит: «Куда подевался?» Словно был исчезнувший случайно заблудившимся миражем.
В отличие от них всех художник оказался на удивление живуч. Жил и жил. Причем по тому же адресу, по которому поселился в начале века.
Знаете дом на углу Воскресенского и Сергиевской? Два кольца, два конца… А ровно посредине башенка, примыкающая непосредственно к его мастерской.
Не то чтобы счастливчик. К примеру, номер квартиры у него был не семь или девять, а двадцать шесть.
В этом умножении тринадцати на два кто-то увидит предупреждение, а Эберлинг только посмеивался.
И то, что Сергиевская и Воскресенского сменили название, его ничуть не смущало.
Ну и что с того, что сменили? Главное, он сам сохранил самые дорогие свои привычки и манеры.
Никогда ни до, ни после не появлялось на этих улицах такого прохожего.
Были, конечно, попытки. И высоко тянули шею, и прямо держали спину, но все же конкуренции ему не составил никто.
Сдачу в кассе Альфред Рудольфович получал с той же церемонностью, с какой целовал дамам ручки, а за покупками шел так, словно направлялся в Колизей.