ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ
Шрифт:
Под прикрытием левашовских сосен чувствуешь себя уверенней. Иногда позволишь себе откровенные понимающие улыбки.
Потом все это вошло в заключительное обвинение. Не то чтобы прямо перечисляли улыбки, но общее настроение уловили.
Больше всего напирали на «состав к/р группировки, состоявшей в большинстве своем из бывших дворян, ущемленных Властью…»·.
По сути, в этом и было дело. В том, что Кроуди Екатерина Алексеевна - «дочь князя Шаховского, жена капитана 2 ранга», а Симони Елизавета Константиновна - «графиня, без определенного места занятий». Хозяйку левашовского дома обвиняли сразу по двум пунктам:
Такие у них преступления. Вздох может показаться более тяжким, чем эта вина.
Есть еще кое-что отягчающее. Муж второй дочери Евгении Николаевны оказался в Лондоне по делам морской службы и встречался там с родственниками жены.
Скорее всего, просто пожали друг другу руки и немного поговорили. Конечно, никаких сувениров. Родственник, правда, оставил номер русской газеты, но это разве подарок.
Газета, когда ее сложишь и припрячешь, тоже не тяжелее вздоха. Впрочем, люди, пришедшие с обыском, все замечают: что газету, что вздох.
Ничего в этом издании нет контрреволюционного, кроме парочки вытащенных из нафталина оборотов речи. Да и фамилии такие, которых, кажется, уже не сыскать.
Вот почему обитатели левашовского дома разволновались. Даже в отделе рекламы обнаружилось кое-что любопытное.
«Не продавайте Ваших бриллиантов, платиновых, золотых и серебряных вещей, не убедившись, что Векслер, Фельдман и Лесник платят наивысшие цены…»
«Меховой салон! Большой выбор готовых манто, жакетов, лисиц, шалей, боа по парижским моделям. Принимаю заказы и покупаю меховые вещи...»
«Салон дамских причесок Харламова. Уважаемые клиентки! Прошу Вас не забыть меня своим посещением к наступающим праздникам. Завейтесь на электрическую и паровую завивку у наших мастериц…»
«Дамы! Если Вы хотите под беспощадным весенним солнцем выглядеть свежей и привлекательной, употребляйте крем для лица «Секрет».
А вот человек, который воспел эту роскошь. Эти бриллианты от Фельдмана и Лесника, меховые боа по столичным образцам и баснословно дешевым ценам.
«Ежедневно Александр Вертинский в собственном репертуаре».
Ах, как красиво он заламывал руки, поднимал к небу глаза и пел о «Джимми-пирате».
Сейчас имя Джимми звучит едва ли не надменно. Примерно так же, как боа или редингот. Нечто позабытое из той жизни, в которой завивались на паровую завивку и экономили исключительно на бриллиантах.
Порой обитатели Левашова заинтересуются вовсе не товарами или фасонами, а именами владельцев.
Наше почтение, господа! И не предполагали, что свидимся. Все же пригодилось Ваше оксфордское произношение и умение высоко держать голову.
Что-то ирреальное есть в этом чтении, но и утешительное.
Приятно участнику третьей пятилетки узнать о том, что движение времени не односторонне.
Для одних оно неудержимо спешит в будущее, а для других торопится назад.
Разные бывают обвинения. Например, в «Деле» одной художницы было написано: «На дому собираются бывшие люди».
Можно увидеть в этой формуле не
только угрозу, но указание на социальное происхождение.Мол, уже нет таких людей. Существовали когда-то, а сейчас встречаются только как исключение.
Следовало бы поинтересоваться, как это Мухину удалось уберечься, но от него требуют ответов по более мелким поводам.
Когда узнал? О чем беседовали? Читал ли газету, привезенную зятем Баженовой?
И еще подкрепляют свои вопросы таким сильным лучом света, что у него слезятся глаза.
В какой раз Василий Васильевич повторяет одно и то же. И про то, что «Баженова Евг. Ник. в Англии имеет вторую дочь, Надежду Ивановну, находящуюся замужем за Саблиным, который мне известен еще до революции, а именно: в 1916 году я был в заграничной командировке в Англии и встречался… с этим Саблиным, который был в это время… секретарем посольства в Англии…» И про то, что Баженова «… поддерживала связи со своей дочерью, а также зятем… через посредство ее второго зятя Скорика Вл. Александровича, который, бывая по служебным делам в заграничном плавании, встречался с ними…»
Ситуация осложнялась тем, что у него, с точки зрения следствия, имелись на Западе свои интересы. Мухин себя и не выгораживал. На одном допросе осмелел настолько, что назвал Карсавину женой.
Не оговорился, а просто сказал то, что чувствовал. Понимал, что именовать ее так странно, но ничего другого не смог произнести.
При этом ни разу не произнес: «Карсавина», а только «Тамара Платоновна».
Хотел этим подчеркнуть, что не заблуждается на свой счет. Отлично понимает, кто она рядом с ним.
Стоило бы еще расширить число улик. Например, прекрасный английский и неизменную учтивость Мухина отлично дополняет письмо Тане Вечесловой.
Все в этом письме красноречиво. Мало того, что Василий Васильевич выкает, - все Вы да Вы, - но еще чувствует растерянность перед настоящим талантом.
В двадцать первом году Мухин пошел преподавать английский в Балетную школу.
Снова Театральная улица, просторные классы, стайки юных воспитанниц в коридорах…
То здесь, то там различаешь знакомый профиль. Потом понимаешь, что обознался, но всякий раз готов ошибиться.
Опять Василий Васильевич оказался рядом с балетом. При этом не ограничился прямыми обязанностями, но стремился бывать на репетициях.
Все ли хорошо, мои милые? Как дела с вращениями вокруг оси? Неужто тушуетесь, как на уроках английского, и обещаете сделать в следующий раз?
Не только Василий Васильевич млел среди этих полувоздушных созданий, но и девочки страшно заинтересовались новым преподавателем.
Где еще встретишь столь отменного джентльмена? Только в каком-нибудь старинном балете.
И не посмотрит, что балерине только тринадцать. Будет разговаривать с ней так же почтительно, как с солисткой Мариинского театра.
Разумеется, на зачетных испытаниях Мухин занимает место в первом ряду. Не только по праву сотрудника училища, но советчика и друга.
Девочки выглянут из-за кулис в зал, а там уже все в сборе.
Руководительницы курса Агриппина Яковлевна и Мария Федоровна ведут себя так, словно они в гостях, а Василий Васильевич насуплен и сосредоточен.