ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ
Шрифт:
Такой невыразительный текст. Только словечко «пока» останавливает внимание. Оно свидетельствует о нетерпении, с каким Эберлинг и его коллеги ожидали ответа.
Так и отвечали друг другу: пока нет. Если бы просто «нет», то значит совсем отчаялись, но в этом «пока» угадывалась перспектива.
Как долго можно надеяться? Сколько сил хватит. Поначалу казалось, что сил много, а потом они совсем потеряли интерес.
Все заметили, что Эберлинг поскучнел. При этом вспоминали, как еще недавно гордо поднимал голову. Так пассажиры корабля тянут вверх шею, когда хотят разглядеть берег впереди.
Существует тщеславие праздное, как бы тщеславие ради тщеславия, а бывает продуманное и прагматическое.
Альфред Рудольфович надеялся на звание лишь потому, что хотел немного облегчить себе жизнь.
Очень уважают у нас титулы. Где-то пропустят без очереди, а в другой раз и вообще позволят не приходить.
Глядишь, сэкономил пару часов. Да еще самого дорогого для художника дневного времени.
Разные бывают очереди. Есть общие для всех, а есть по интересам. Это когда стоишь не в магазине, а в битком набитом коридоре творческого союза.
Такое вот специфическое наказание. Прежде чем картину купят или возьмут на выставку, автору следует запастись терпением.
Выйдет секретарша и выкрикнет твою фамилию. Все поглядят на тебя сочувственно, а кто-то пожмет руку или похлопает по плечу.
Мол, нам ли терять надежду! Сколько раз проходили эту процедуру, а еще живы!
Отчего, спросите, такая напряженность? Ведь там, за дверью, свой брат-художник. Причем не один, а целая комиссия из братьев и сестер.
Подобные сюжеты любили в шестидесятые-семидесятые годы позапрошлого века. «Неравный брак», «Проводы начальника», «Крах банка». Называлось это «жанризм».
И в фамилиях художников этого направления тоже чувствуется «жанризм». Хоть бы имя отвлеченно-романтическое, вроде Брюллова или Кипренского, так нет же - Пукирев, Прянишников, Корзухин.
Уж они бы расписали эту очередь. Получили бы удовольствие от скопления разных оценок и настроений.
И действительно, есть что разглядывать. Один ушел в себя и прислонился к стенке, другой глазами впился в дверь. Кто-то чуть посветлел лицом: значит, для него испытания позади.
Хорошо бы это видеть на холсте в позолоченной раме, а приходится в реальности.
Сперва показываешь, а потом ожидаешь вердикта. Еще не вынесен приговор, а уже наступаешь: что у меня не так? полгода работал! десять раз предлагали заказы, но хотелось чего-то основательного!
Комиссия и не посмотрит на твои стенания. Не понравится - завернут. Или потребуют таких переделок, что проще написать заново.
Однажды придрались к тому, что голова Ленина на картине Альфреда Рудольфовича вышла слишком крупной. Причем не сама по себе крупная, а в сравнении с другими.
Как ему прикажите поступать? Да и возможно ли уменьшить голову вождя?
Альфред Рудольфович на всякий случай не стал переспрашивать и положился на свое чутье. Оставил Ленина как есть, но решил переписать фон.
Чуть не месяц трудился. Ведь холст назывался не «Ленин и Горький» или «Ленин и Ромен Роллан», а «Ленин выступает на митинге».
Мысленно оденешь каждому в толпе шляпу и сравнишь с кепкой Ильича. А потом сделаешь так, чтобы было не намного
больше, но и не особенно меньше.Если бы надо было предъявлять законченные работы, он бы не расстраивался. Так требуют показывать эскизы.
Когда просят кого-то из бывших студийцев, Эберлинг не возражает. Ребята молодые, рука не набита. Он и сам часто с ними строг.
Ну а ему за что? Еще вчера небрежно тыкал пальцем в холсты учеников, а вот и сам ожидает оценки.
С волнением входит в кабинет. Старается не особенно выглядывать из-за своего полотна.
Не хуже их знает, что требуется. Сам мог бы заседать в выставкоме. Тоже говорил бы с этаким нажимом: будьте добры сделать взгляд помягче, а линию губ потверже.
Самое обидное, что он известный художник. Некоторые считают, что очень известный. Он и сейчас часто слышит такое, что потом неудобно повторить.
Как это восклицала дама на благотворительном балу? «Я согласна дать много, но под одним условием, чтобы меня рисовал Эберлинг».
И сегодня к нему очередь из таких дам. Любые деньги предлагают, но только чтобы его кисть, наблюдательность, способность предъявить одни качества, а другие увести в тень.
И все же Альфред Рудольфович - не романтик, гордо воспаряющий над подробностями, а реалист. Поднимется над обстоятельствами, но до конца о них не забудет.
Так и будет лететь и поглядывать вниз. Хоть и неудобная позиция, но, в конечном счете, оправданная.
Буквально на протяжении одного абзаца и оторвется от земли, и проявит осмотрительность.
К примеру, начнет с негодования. Не просто обратится в некую инстанцию, а призовет к ответу.
«… на полученную повестку, касающуюся моей «дальнейшей» работы в ЛЕНИЗо я заявляю, поданный три месяца тому назад эскиз на тему «Перековка людей в СССР» был комиссией отвергнут; на запрос мой дать мотивы отказа не последовало ответа».
Значит ли это, что он разрывал отношения? Совсем нет. Даже рассчитывал на скорое продолжение.
Потому-то ключевая фраза не в одно коленце, а в два. Сначала написал, что согласен поработать, а потом попросил его уважать.
То-то и оно, что сперва согласен. Можно считать, что все остальные его пожелания к этому согласию прилагаются.
«… не отказываюсь работать для ЛЕНИЗо, но только на тех же условиях как я работал везде:
Высказался, а потом отступил. Увидел со стороны и сразу начал переговоры.
«К двадцатилетию Октября я мог бы предложить две начатых работы: Пионерка и 2-е портрет балерины Семеновой, которые я мог бы успеть к сентябрю нынешнего года».
Сколько ему пришлось пережить, пока сочинял это письмо! Взывал к справедливости, предлагал компромисс, просил зайти в мастерскую.
Тут немного притормозил. Все-таки приглашал не знакомых художников, а специальную комиссию.
Пусть не обойдется без хорошего ужина, но это еще ничего не гарантирует. Могут посидеть с удовольствием, а в официальной бумаге выскажутся без обиняков.