Гоголь: Творческий путь

Описание Коломны в «Портрете» во многом перекликается с пушкинским «Домиком в Коломне» как по реализму красок, так и по точности типических деталей. Напомним, что Гоголь в письме к А. Данилевскому от 2 ноября 1831 года сообщал о «повести» Пушкина «Кухарка», «в которой вся Коломна и петербургская природа живая». Эту «живую природу» Петербурга воссоздает в своей повести и Гоголь, пользуясь замечательным примером Пушкина.

Гоголь дает меткую социальную характеристику обитателей Коломны — мелких актеров, пролеживающих целые дни в халатах, старух, «которые перебиваются непостижимыми средствами», извозчиков. Среди этого «пепельного» люда он выделяет «вдов, получающих пенсион», как «самые аристократические фамилии» Коломны: «Они ведут себя хорошо, метут часто свою комнату, толкуют с приятельницами о дороговизне говядины и капусты; при них часто бывает молоденькая дочь, молчаливое, безгласное, иногда миловидное существо…» Эти описания исчерпывающе рисуют картины города, передают атмосферу, окружающую героев повестей, подчеркивают их жизненность и типичность. Даже в беглых характеристиках лиц, которые лишь упоминаются в повести, Гоголь достигает такой жизненной выразительности, что перед нами встают как будто бы виденные нами фигуры. Одним точным штрихом Гоголь раскрывает характер человека. Вспомним хотя бы упоминание в «Шинели» о супруге «значительного лица». В коротенькой сценке благолепного супружеского целования руки раскрывается фальшь семейных отношений, нечистоплотные нравы той среды, которая особенно упорно выступала за «святость» моральных принципов.

Гоголь обращался к быту, к изображению повседневного, «обыкновенного» не во имя бытописания. Для него явления действительности важны были не в их поверхностном, эмпирическом восприятии, а в их социальной сущности, в их обобщающем значении. Точность, живописная наблюдательность и яркость бытовых деталей — лишь проявление реалистической манеры писателя, помогавшей ему создавать типические образы во всей их конкретности. За мелкими повседневными подробностями быта возникают глубоко обобщенные образы, проступает широкий и важный идейный замысел.

Реализм Гоголя сочетается с тем критическим отношением к действительности, которое заставляло писателя противопоставить мерзости окружающей жизни идеал общечеловеческой гармонии, осуществление которого Гоголь видел в искусстве, в прекрасном. Отсюда и элементы романтического восприятия жизни и романтической поэтики, сказавшиеся в «Невском проспекте» и «Портрете».

Насколько петербургские повести противостояли романтической прозе той эпохи, становится особенно ясно, если сравнить их с «Пестрыми сказками» В. Ф. Одоевского, появившимися в 1833 году. Идеалист-романтик Одоевский, изображая столичную жизнь, также прибегает к сатирическому гротеску. Но его образы аллегоричны, его фантастика моралистична, лишена сатирической остроты, условна. Для Иринея Модестовича Гамазейки, под обликом которого выступает сам автор, окружающий мир — лишь кукольный театр, лишь внешнее, условное «отражение» непознаваемой сущности. Поэтому и сами люди выступают у него не в своем жизненном типическом качестве, а как деревянные куклы, аллегории. «И все мне кажется, — говорит в эпилоге автор, — что я перед ящиком с куклами; гляжу, как движутся передо мною человечки и лошадки; часто спрашиваю себя, не обман ли это оптический; играю с ними, или, лучше сказать, мною играют, как куклою; иногда, забывшись, схвачу соседа за деревянную руку и тут опомнюсь с ужасом…» Для романтика Одоевского, ушедшего в сферу субъективно-идеалистических представлений, действительность — лишь внешняя оболочка, лишь видимость, за которой стоят мистические силы, определяющие судьбу человека. Поэтому в своих произведениях он всячески стремится подчеркнуть иллюзорность реальных явлений, его фантастика приобретает иррациональный характер.

Напротив того, фантастика в повестях Гоголя служит целям сатирического разоблачения действительности, не заключает в себе второго, мистического, плана, как у Одоевского, является средством заострения типического. Тем самым и «юмор», сатирическая направленность его повестей приобретают особый характер, верно отмеченный Белинским. «В повестях, помещенных в «Арабесках», — писал Белинский, — Гоголь от веселого комизма переходит к «юмору», который у него состоит в противоположности созерцания истинной жизни, в противоположности идеала жизни — с действительностию жизни. И потому его юмор смешит уже только простаков или детей; люди, заглянувшие в глубь жизни, смотрят на его картины с грустным раздумьем, с тяжкою тоскою… Из-за этих чудовищных и безобразных лиц им видятся другие, благообразные лики; эта грязная действительность наводит их на созерцание идеальной действительности, и то, что есть, яснее представляет им то, что бы должно быть…» [217] Жестокая правда действительности с ее холодным эгоизмом и безграничной властью денег и чинов раскрывается Гоголем в резкой смене контрастных красок, в ироническом разоблачении лжи и фальши внешнего блеска и благолепия столицы. Трагическое и комическое, будничное и необычайное — все это переплетается в своеобразном единстве стиля гоголевских повестей.

217

В. Г. Белинский, Полн. собр. соч. т V, стр. 567.

Как автор петербургских повестей Гоголь создал особый жанр русской реалистической повести. Острота сюжетных положений, напряженность контрастов в его повестях выражали контрасты и противоречия самой действительности. Гоголь выступает в своих новеллах как замечательный мастер сюжета. За исключением «Портрета», утяжеленного второй частью, действие его повестей развивается быстро, динамично, в острых сюжетных столкновениях и конфликтах. Для Гоголя-новеллиста характерно развитие действия на основе контрастных, параллельно развивающихся образов и событий. Так, трагической судьбе художника-мечтателя Пискарева противопоставлены комические похождения поручика Пирогова; весьма прозаической истории «падения» майора Ковалева — «возвышение» и необычайное превращение его собственного носа. В повестях «Миргорода» — «Старосветские помещики», «Повесть о том, как поссорился…» — сюжет развивался медленно, своей заторможенностью оттеняя бессодержательность, бессобытийность самой жизни, благодаря чему мелкие, повседневные, будничные подробности приобретали важное значение. Иной принцип сюжетного действия в петербургских повестях, где события движутся с калейдоскопической неожиданностью, каждый раз выявляя все новые и новые аспекты противоречивой жизни города, а действующие лица неожиданно сталкиваются друг с другом, исчезают и вновь появляются. Это подчеркивает напряженность противоречий и социальных конфликтов, не зависящих от воли людей, бросающих их в водоворот страстей, рождаемых дьявольской властью чина и золота.

Чернышевский, сравнивая западноевропейскую и русскую повесть, указывал на избыток «подробностей, ненужных для сущности дела» у западноевропейских писателей, тогда как русская повесть чужда этому «растягиванию сюжета механически подбирающимися подробностями. В повестях и рассказах Пушкина, Лермонтова, Гоголя общее свойство — краткость и быстрота рассказа». [218] Не только по глубине идей и образов, но и по совершенству сюжетного развития, с особенной полнотой передающего идейный замысел, повести Гоголя могут быть признаны образцом новеллистического жанра в мировой литературе. В них нет ничего лишнего, случайного, каждый художественный прием, каждый штрих служит наиболее полному и яркому выражению идеи, содержания. Драматическая напряженность действия, при внешней «обыденности» обстановки, передает тот трагизм повседневности, который создан условиями большого города. По совершенству и выразительности, по умению передать глубокий смысл в каждой сюжетной ситуации, в тщательности рисовки каждого, хотя бы третьестепенного, персонажа Гоголь достойный преемник и продолжатель Пушкина.

218

Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. II, стр. 68.

Пушкин — автор «Повестей Белкина» — показал пример точного и строгого построения новеллы. Самая «анекдотичность» повествования, то обстоятельство, что в основе сюжета лежит анекдот, событие, житейское происшествие, подчеркивало реальность повествования. Чернышевский писал, что «… сюжетами романов, повестей и т. д. обыкновенно служат поэту действительно совершившиеся события или анекдоты, разного рода рассказы», при этом Чернышевский приводит в качестве примера повести Пушкина; «но, — как указывает Чернышевский, — общий очерк сюжета сам по себе еще не придает высокого поэтического достоинства роману или повести, — надобно уметь воспользоваться сюжетом…» Чернышевский подчеркивает, что в самой действительности есть много событий, основанных на редких, исключительных положениях, но и «очень много есть событий, в которых, при всей их замечательности, нет ничего эксцентрического, невероятного, все сцепление происшествий, весь ход и развязка того, что в поэзии называется интригою, просты, естественны», [219] Мастерство Гоголя в развитии интриги, в композиции повестей сказывается в том, что он блестяще умеет сочетать естественные, простые события жизни с неожиданными и резкими сюжетными ситуациями.

219

Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. II, стр. 67–68.

В петербургских повестях Гоголь, однако, пользуется теми художественными средствами, которые во многом отличны от его предыдущих произведений. Передавая напряженность, остроту социальных противоречий столицы, Гоголь прибегает к тем контрастным и гротескным приемам, которые близки к поэтике романтизма.

Своеобразие композиции повестей Гоголя в их резкой контрастности — в сочетании лирической патетики с глубоким реализмом в изображении социальной жизни. Для Гоголя гротескность — не формальный прием, не принцип романтической иронии, а единство высокого и низкого, патетического и смешного, которое характеризовало самую действительность. Для немецких реакционных романтиков романтическая ирония знаменовала отказ от признания достоверности самой действительности, предполагала сверхчувственный, мистический мир, реальная «оболочка» которого уничтожалась этой иронией. Для Гоголя ирония являлась средством разоблачения действительности, раскрытием и осмеянием тех ее проявлений, которые враждебны человеку. Гоголь остается реалистом и тогда, когда показывает появление призрака Акакия Акакиевича, и тогда, когда создает комическую фантасмагорию о похождениях носа майора Ковалева. Поэтому такое большое значение имеет для него сатира, «гумор». Белинский первый раскрыл это значение гоголевского «гумора» как реалистической сатиры. Для Гоголя «гумор» не забавная шутка, как пытался утверждать Шевырев, а средство разоблачения действительности, отражения в сатирическом аспекте ее отрицательных сторон. «Он представляет вещи не карикатурно, а истинно, — отвечал Белинский Шевыреву. — …в повестях «Невский проспект», «Портрет», «Тарас Бульба» смешное перемешано с серьезным, грустным, прекрасным и высоким. Комизм отнюдь не есть господствующая и перевешивающая стихия его таланта. Его талант состоит в удивительной верности изображения жизни в ее неуловимо-разнообразных проявлениях». [220]

220

В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. II, стр. 137.

Столкновение гуманного идеала с крепостнической действительностью определило идейную направленность и характер петербургских повестей, их художественную структуру, конфликты, лежащие в их основе. Гоголь показывает фальшивый и бесчеловечный характер общества, основанного на угнетении человека. Пользуясь таким острым и сокрушительным оружием, как ирония, он разоблачает лицемерие, показное благополучие, бессердечный эгоизм общественных отношений. В то же время писатель скорбит об утере человеком его цельности, духовной свободы и гармонии. Миру фиктивных «ценностей», созданному бюрократическим и буржуазным обществом, Гоголь решительно противопоставляет подлинную ценность человеческой личности.

Глава 5 Драматургия

1

В 30-е годы, наряду с работой над повестями, Гоголь обращается к драматургии и создает комедии «Ревизор» и «Женитьба», которые по праву заняли ведущее место в истории русского театра. «Наша сценическая литература еще бедна и молода, это правда, — указывал в 1859 году А. Н. Островский, — но с Гоголя она стала на твердой почве действительности и идет по прямой дороге». [221] Пьесы Гоголя знаменовали расцвет сатирической комедии, — комедии жизненной правды и гневного социального протеста. Как замечательно сказал Чернышевский: «огонь негодования» «давал жизнь «Ревизору». [222]

221

А. Н. Островский, О театре. Записки, речи и письма, «Искусство», Л. 1941, стр. 26.

222

Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. IV, стр. 641.

Гоголь видел в театре общественную трибуну, «кафедру», имеющую огромное воспитательное значение. «Театр ничуть не безделица и вовсе не пустая вещь, — писал он в 1845 году, — если примешь в соображение то, что в нем может поместиться вдруг толпа из пяти, шести тысяч человек и что вся эта толпа, ни в чем не сходная между собою, разбирая по единицам, может вдруг потрястись одним потрясением, зарыдать одними слезами и засмеяться одним всеобщим смехом. Это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра».