Гоголь. Соловьев. Достоевский

Он пишет: «С тех пор, как меня опрокинули лошадью, с тех пор наступило мое счастье (дуэль была только игра), и вдруг все рухнуло… И к Екатерине писали Державин и Сумароков, да еще как: ты высоким слогом: В радостной своей судьбине Ликовствуй, Россия, ныне.

К письму он прилагает стихи:

Краса красот сломала член

И интересней втрое стала

И втрое сделался влюблен

Влюбленный и прежде не мало.

Исчезло все! Похоронен

Один из членов молодых,

Но я и остатками пленен

И даже хотя бы и вовсе не было их.

Позвольте же любовь излить,

Принять извольте предложение,

Чтоб в браке вместе потерянный член забыть,

А с оставшимся изведать законное наслаждение.

Сделав предложение, капитан «для тона» переезжает в гостиницу Лондон. В разговоре он замечает: «Гостиница Лондон; там стоят самые значительные лица… А есть в Петербурге Красный Кабачок, так там все генералы и самые значительные из камергеров собираются.

— Н–не знаю…

— Я знаю. Это так. Потому вот и я хочу там собираться, чтобы у Лизаветы Николаевны знали, что я самый светский, так сказать, с некоторым богатым и барским метанием золота на зеленое сукно».

«Наменял золота перед отъездом в Красный Кабачок. Ничего не нашел. Драка с половыми».

Наконец Кармазина принимает его у себя и вежливо отказывает. Картузов выслушивает, задумывается и говорит: «Да, я подлец!

— Почему?

— Смысл, что воспользовался колченогим положением и осмелился подумать, что сам вам равен настолько, что могу сделать предложение.

— Почему же? Почему же?

Отрывает: урод. Без роду и племени. Тетка моя чухонка у ихнего пастора на мызе жила. Говорить по–человечески всю жизнь не умела.

— Это, конечно, могло служить препятствием, но… но, во–первых, капитан, об этом и речи не было, и я слишком, слишком прошу вас не возвращаться к этому предмету. Я отказываю не потому и т. д.

— Это он, подлец, меня научил!

— Кто?!

— Граф! Он будет у ног ваших.

— Не смейте. Что вы с ним хотите сделать?

— На дуэль».

Она берет с него слово, что он не затеет истории.

В записных книжках начало второй части сохранилось в двух вариантах. Согласно второму варианту. Картузов несколько раз заходит к Кармазиным, его не принимают, наконец к нему выходит управляющий и просит его прекратить посещения. Капитан заявляет, что, «имея благородное соревнование и честное намерение», прекратить не может. «Я не перестану». Управляющий отвечает: — Но, милостивый государь, мы найдем на вас удерж, мы употребим все строгости. (Картузову говорят о мерах строгости! Ужас!)

— Но кто вы такой?

— Но кто вы такой? Я желаю слышать ответ из самих уст Екатерины Григорьевны.

— Этого вы не услышите, а насчет того, кто такой я, то я уже объявил вам, я в сем деле уполномоченный и, кроме того, отправляюсь сейчас же к г. обер–полицмейстеру с настоящим изложением дела, для того, чтобы найти на вас удерж».

Картузов решает предупредить полицмейстера о том, что к нему поступит жалоба. Его принимают, он рассказывает историю своего сватовства. Полицмейстер: «— Это очень смешно, что вы говорите.

Полицмейстер подумал.

— Но ведь вам же отказали.

— Но я не слыхал ответа от Екатерины Григорьевны.

— Вероятно, и не услышите. И какое вы имеете право ожидать ответа из уст, как вы говорите, когда вы и не знакомы. Ведь вы уже получили ответ?

— Ответ не деликатный, ваше превосходительство.

— Но ведь и вы действовали не деликатно. Другого вы и не заслуживаете.

— Но я влюблен, ваше превосходительство.

— Гм. Влюблен! Это глупо, милостивый государь, что вы говорите.

— В первый раз слышу, ваше п–во!

— Вам отказали.

— Не верю, ваше п–во! Не могу поверить. Я убежден, что тут ошибка и злоба. Меня приняли за другого.

— Странно же, что вы так самонадеянны.

— Мне очень трудно поверить, ваше п–во! Если благородное предложение, то и отказ благородный, а отказ не благородный, ваше п–во!

— От кого же злоба?

— От моих врагов, ваше п–во.

— Врагов! То-то, вы можете еще иметь врагов!

— Почему же мне не иметь врагов, ваше п–во?

— Врагов, милостивый государь, имеют люди почище вас, а вы что? Но позвольте, я всетаки никак не могу понять, для чего вы меня изволили беспокоить?

— Чтобы предупредить, ваше п–во. Меня хотели оклеветать, ваше п–во, а управляющий угрожал жалобой вашему п–ву.

— Быть может, вы что-нибудь сделали кроме того? Натворили там, накуролесили?

— Натворили! Ваше п–во, такое выражение! Ничего не натворил.

— Может быть, они вас принимают просто за шалуна? Да и конечно так.

— За шалуна, ваше п–во? Краснею от одной мысли, ваше п–во. Не верю и не хочу верить.

— Мало ли что не хотите! Что вы еще написали там в письме?

— Были еще стихи, ваше п–во.

— А вот, значит, и оказывается. Какие стихи?

— Верх почтительности, ваше п–во. Имею при себе экземпляр.

— Дайте… Как это на дамском седле летать можно? С ветрами? Странное выражение.

— Локон с ветрами, ваше п–во. Когда ветры дуют, то локон развевается. Это поэтическая мысль, ваше п–во.

—…И наслаждений желаю. Наслаждений… (скривил рот генерал). Это слишком уж откровенно.

— Но это поэзия, ваше п–во. В поэзии позволительно, ваше п–во!

— На службе, милостивый государь, нет поэзии. На службе надо служить, а не поэтизировать. Ну, батюшка, вы таки… (смеется. Вдруг засмеялся и Картузов).

Генерал нахмурился.

— Чего вы смеетесь, милостивый государь? Чего вы осклабляетесь? Вам следует не смеяться, а краснеть, милостивый государь, краснеть! Каких наслаждений вам вдруг захотелось?