Golden Age

Но время шло. Приближалась к концу снежная, морозная зима, что уже третий месяц правила в Нарнии. Началась подготовка к Суэр-Гуину, празднику весеннего равноденствия – когда солнце отвоюет у луны ровно половину суток. С того волнительного момента наступит весна, и хотя первые ее касания к волшебной стране будут практически неощутимы, они принесут с собой тепло и преображение пока спящего леса. Уже сто лет Нарния не отмечала этот древний, замечательный праздник, ибо после зимы, насланной Джадис, было не до гуляний – шла ожесточенная война. Теперь же, впервые за такой долгий срок, страна Аслана должна была встретить весну как подобает… И Питер со Сьюзен решили во что бы то ни стало сделать праздник таким, чтобы каждый нарниец запечатлел их в своем сердце и окончательно уверился в том, что эпоха правления Белой Колдуньи закончилась. Ведь до сих пор народ относился к зиме с опаской и недоверием. Еще жил в их сердцах страх, что снег никогда не растает и не зазвенит в лесу капель, не покроются свежими листьями ветки и не запоют в чаще птицы… Потребуется еще немало времени, чтобы сто страшных лет угнетения забылись, как страшный сон.

Сьюзен взяла большую часть подготовки на себя. В конце концов, у нее уже имелся богатый опыт организации мероприятий. Ни утонченная Орландия, ни придирчивый Тарихстан не смогли усмотреть в приеме, ею устроенном, ни одного изъяна. Это служило достойной наградой для королевы, что приложила столько усилий ради того, чтобы не подвести Нарнию, но Суэр-Гуин был праздником совсем иного рода. Если те приемы влияли на внешнюю политику и отношения с соседними странами, то весеннее равноденствие во многом определит настрой самой Нарнии. Оно или вдохновит жителей, напомнит о былых счастливых временах и зажжет веру в не менее блистательное будущее, или же опечалит и разочарует. Старшая королева поклялась сделать все, чтобы последнего не случилось.

Это оказалось не так просто, как она ожидала. Даже усердные занятия не помогли ознакомиться с культурой Нарнии настолько глубоко и детально. Пришлось уделить массу времени обычаям волшебной страны, чтобы ничего не упустить, так что возвращение Эдмунда пришлось как нельзя кстати. Сьюзен с облегчением вернула ему все его обязанности, ибо больше быть второй после государя ей не очень хотелось. При необходимости – разумеется, но на постоянной основе – ни за что! Девочка с головой ушла в подготовку и потому не сразу поняла, что что-то не так. Лишь спустя несколько дней после возвращения брата она поняла, что тот не отпустил ни одной язвительной шуточки на ее счет. Что Эдмунд вообще рта не раскрывал с момента возвращения! Это открытие было настольно неожиданным и странным, что Сьюзен стала помимо своих забот, множащихся на глазах, обращать на младшего короля больше внимания. И то, что она увидела, ее совсем не успокоило.

Эдмунд вернулся, но уже не тем жизнерадостным, пускай и вредным мальчишкой, каким взошел на борт Рассвета, и дело было отнюдь не в том, что за месяцы отсутствия он заметно подрос. Вместо него под своды Кэр-Параваля вступил угрюмый король, который что-либо говорил, лишь когда к нему обращались с вопросом. Ее младший брат никогда не мог промолчать, что часто служило поводом для ссор и раздоров! Что же произошло с ним такого, если эта заносчивость сменилась замкнутостью? Эдмунд почти всегда был мрачен, и его плохое, угнетенное настроение могла развеять только Люси, с которой мальчик почти не разлучался. Если прежде юная королева крутилась вокруг государя, то теперь все ее внимание переключилось на вернувшегося брата. Удивительно, но Эдмунд проводил все свободное и не очень время именно с сестрой – не с Питером. Эта размолвка была едва заметна, ибо общались ребята по-прежнему очень тесно и сотрудничали также плодотворно. Однако младший король сторонился Верховного, и это не видел никто, кроме самым близких, в число которых входила Сьюзен.

На сердце у нее было неспокойно. Эдмунд ушел в себя и хотя иногда огрызался, делал это без прежнего пыла и горячности. Казалось, он просто хочет, чтобы все оставили его в покое – и его собственные терзания в том числе. Что с ним произошло во время плавания, королева не знала, но была уверена – тень, что окутывала брата, была родом из Теребинтии. До прибытия туда его послания были ясны и полны эмоций. Стоило мальчику ступить на северный остров, как в письмах он начал темнить. И этот мрак и холод, что следовали за ним по пятам, происходили из Теребинтии. Его тяжелый, хмурый взгляд, засунутые в карманы руки и ни намека на улыбку на лице не могли не пугать. Подавленного, уставшего Эдмунда Справедливого сторонились даже слуги, которые словно чувствовали это мрачное, гнетущее облако, пронизанное холодом.

Сьюзен искренне беспокоилась за брата. Ее не утешало даже то, что он взялся за работу с невероятным, даже диким фанатизмом. Больше королеве не приходилось мучиться над сметами и расчетами, убивать глаза на колонках цифр – мальчик загружал себя так, будто хотел умереть под горой бумаг и свитков. Казалось, девочке можно вздохнуть свободно и взяться за подготовку к празднику!.. Но она никак не могла оставить эту проблему без внимания.

Тревога ее была настолько велика, что инертная, тяжелая на подъем и решительные действия Сьюзен попыталась прежде всего поговорить с самим Эдмундом. Она чувствовала, что это ни к чему не приведет, но все же надеялась, что вытянуть брата из глубокой депрессии и уныния удастся без вмешательства Питера. Ведь Верховный король был так занят прениями с Тархистаном!.. Впервые в жизни девочка пожалела, что редко ошибается. Эдмунд повел себя в точности так, как она предполагала: ощетинился и заявил, что с ним все в порядке. Он не желал пускать себе в душу никого, даже родную сестру. Сьюзен было очень обидно: наверняка Люси, этот светлый огонек, к которому младший король тянулся, который так оберегал, все знала! Почему брат не доверяет Сьюзен так же, как и Люси? Она не заслуживает этого? Королева вознамерилась добиться правды, хотя прекрасно понимала, что играет с огнем. С практически погасшим, затихшим огнем, который может полыхнуть так, что мало не покажется.

– Все в порядке? – переспросила она раздосадованно и взмахнула рукой. – Ты практически не выходишь из своей комнаты, тянешь на себя столько дел – и Питера, и моих…

– Тебе нечем больше заняться? – поджав губы, осведомился Эдмунд. – Или тебе жалко?

– Что? Нет… – растерялась Сьюзен. Брат в пух и прах, единственной фразой сбил ее с мысли и продолжал сверлить недовольным, но каким-то усталым взглядом. Девочка поймала себя на том, что хочет разозлить его, раскалить до такой степени, чтобы младший король раскричался, как прежде, и вылетел прочь, громко хлопнув дверью! Так он хотя бы был живым и полным сил, а не погрузившимся в уныние и тоску. С трудом королева вспомнила, о чем говорила, и продолжила: – Ты бродишь тенью по Кэр-Паравалю, ни с кем не разговариваешь! Да даже в лес ни разу не выезжал! Что с тобой случилось?

– Ты не догадываешься? – хмуро спросил брат и мотнул головой в сторону окна. Сьюзен растерянно уставилась на опускающиеся за стеклом снежинки, а Эдмунд, не желая больше разговаривать, пошел дальше по своим делам. Так дело все в зиме? В неприятных воспоминаниях, что она несет с собой? Для остальных ребят она не была тем временем, что хотелось вычеркнуть из памяти и жизни вообще. Нежелание Эдмунда выходить на улицу и попытка занять себя работой были вполне логичны… Но королева сразу отыскала неувязку в его ловкой попытке закончить допрос и уйти восвояси, так и не дав честного ответа.

– Тогда почему ты избегаешь Питера? – спросила Сьюзен громко. Мальчик замер на месте, медленно развернулся. Взгляд у него потемнел. Он прищурился и прочеканил:

– Я не обязан перед тобой отчитываться, Сью!

– Я ведь помочь хочу… – протянула королева обиженно. У нее и в мыслях не было командовать: она искренне за него переживала. Но Эдмунд не желал открываться ей и держал крепкую, уверенную оборону. Младший король огрызнулся:

– За собой лучше смотри, а ко мне не лезь!
– и ушел прежде, чем Сьюзен успела сказать еще хоть слово. Да и не хотелось ей продолжать этот ставший неприятным разговор. Ясно было, что Эдмунд ни о чем ей не расскажет, не поделится, не поведает о своих горестях и печалях. Старшая королева поняла, что ничего не может изменить в этой ситуации. Она не обладала достаточным авторитетом в глазах мальчика, чтобы хоть как-то на него повлиять… Но отлично знала того, кто был на это способен.

Так что после занятий музыкой Сьюзен целенаправленно пошла к Питеру. Откладывать этот разговор было уже глупо. Стремительно девочка прошла мимо склонившей головы стражи – правительнице Нарнии была дарована привилегия посещать государя, когда ей вздумается. Только его родных вооруженные фавны пускали внутрь без малейшего вопроса. Другие же были вынуждены ждать позволения войти. Но то ли удача перестала ей улыбаться, то ли Эд какой-то магией пытался остановить ее от вмешательства в его жизнь, раз попала она в столь неудачный момент. Верховный король пребывал в отвратительном настроении, созерцая прибывшее из Тархистана послание. Сьюзен сразу догадалась, что ничего хорошего и внушающего надежды на светлые и добрые отношения их стран там не содержится, и тихо вздохнула, привлекая к себе внимание.

Питер обернулся. При виде сестры лицо его разгладилось, утратило тень неудовольствия и гнева, которые он испытывал все чаще из-за нахальства Тархистана. Ему уже надоело повторять Тисроку одно и то же, однако Рабадаш-старший взял государя Нарнии в жесткие тиски и намеревался прогнуть под себя, не развязывая войны. И хотя ответные послания Верховного короля были учтивы, но тверды, сам он постепенно терял терпение и, если бы не разумная Сьюзен, наверное, взорвался бы, проявил бы неуместную резкость. Королева же придерживалась точки зрения, что не следует полыхать при таком противнике под боком. Следует поддерживать диалог изо всех сил, чтобы не развязать войну, к которой Нарния была по-прежнему не готова. Эдмунд умудрился припугнуть Тархистан, но это не сделало страну, находившуюся в изоляции целый век, сильнее. Восстановление военной мощи и жизни мирного населения стоили громадных сумм, из-за чего эти процессы протекали медленно. За почти полгода обстановка не слишком поменялась, и это следовало брать в расчет при выстраивании отношений с Тархистаном.