Голодная бездна. Дети Крылатого Змея

– Я пришла за ним, – Тельма сделала шаг.

И замок качнулся.

– Он уйдет со мной.

Еще один шаг.

Зал выглядит небольшим, но расстояния здесь обманчивы, да и время течет иначе. Сколько прошло там, снаружи? Часы? Дни?

Крылатый змей расправил обсидиановые крылья. Он очень похож на Кохэна, только слеп. Из пасти его волнами спадает каменный язык, а глаза тускло мерцают.

Змей первым встал на ее пути.

– Я не знаю, существуешь ли ты на самом деле… – Тельма протянула руки, все еще покрытые перьями, – или же являешься очередной визуализацией…

Смешно звучит.

– Ты страж его. Но я не желаю ему вреда.

Змей клокочет.

Смеется.

– Я пришла забрать его. Без меня он не справится.

Мэйнфорд на столе рванулся, пытаясь одолеть цепи.

– Не знаю, что именно его спеленало… и если вы, то отпустите… если ты и вправду бог… – Тельма запнулась, не представляя, как именно надлежит говорить с богами. – Ты заперт. Ты не можешь уйти отсюда, в этом дело? Но ты хочешь вырваться?

Она коснулась крыльев, чьи грани были остры, словно ножи.

– Но ты способен дотянуться до него, так? Почему он? Там, снаружи, есть твой потомок. Тот, кровь которого позволяет слышать вас. Он похож на тебя. У него тоже есть крылья. Я видела сама…

Змей уступил место созданию, которое, верно, когда-то было женщиной. Тельме так подумалось, хотя от женского в квадратной коренастой этой фигуре, созданной из сердолика, были лишь груди. Из них сочилось молоко.

И богиня, набрав горсть его, поднесла Тельме.

– Я не знаю, что это, но… если ты тоже бог, то спасибо, – она преклонила колени, не из страха, но из осознания, что так – правильно.

Только так правильно.

И когда на голову легла когтистая лапа очередного существа, зажмурилась.

Она ощутила легкую боль – когти разрезали кожу на лбу.

Холодные губы прильнули к ране.

…но ей позволено было приблизиться.

– Мэйни…

То, что лежало на столе, не было в полной мере человеком. Теперь Тельма видела его, своего Зверя, такого сильного и в то же время беспомощного.

Крылья.

Чешуя.

Когти.

И неуловимое сходство с каждым из шестерых Стражей.

– Мэйнфорд, пожалуйста…

Она не знала, что делать дальше. В учебниках говорилось, что ключ всегда индивидуален.

Ключа не было.

И замка не было. Цепи уходили в пол. А Мэйнфорд метался, рычал, и на груди его сами собой возникали кровавые руны.

– Тише… Мэйни, слушай меня… слушай меня внимательно, – она закрывала руны руками, пыталась стереть, но лишь пачкалась в его крови, которая сила, а на вкус – сок гранатовый. И Тельма, сама уже не вполне человек, слизывала эту кровь тонким раздвоенным языком. – Ты должен сам… осознать сам… ничего этого на самом деле нет…

Он замирает ненадолго.

Слышит ли?

В желтых глазах, в клинках зрачков нет ее отражения женщины-птицы.

Ночной охотницы.

– Ты можешь быть свободен.

Мэйнфорд дышит.

И затихает.

А по животу его расползается красная трещина новой раны.

– Вот, – Тельма перехватывает тонкий жгут пуповины, сует в руки. – Пожалуйста, ты должен сосредоточиться… выход есть, если сам захочешь.

Пальцы его стискивают пуповину.

Давят.

И больно, до того больно, что Тельма, кажется, кричит, а на этот крик грудина Мэйнфорда распахивается, обнажая живое сердце в серой осклизлой сумке перикарда.

– Мэйни, пожалуйста, – она, не зная, что еще делать, наклонилась к самому его лицу, – ты должен… ты нужен там…

Сердце, сжавшись в последний раз, замирает.

И перестает быть сердцем.

Дерево.

Обрывки корней-вен. Аорта, которая поднимается выше, выпуская одну за другой ветви-артерии. Россыпь артериол.

Вязь капиллярной сети.

Почти красиво.

Завораживающе.

И в этой кровавой вязи скрыты не имена – образы. У Тельмы почти получается их понять.

Почти…

Судорожное движение Зверя раздирает пуповину, и кровь смешивается, а смешавшись, разбивает шестигранный зал морскою волной. Последнее, что Тельма помнит, – кисло-сладкий терпкий вкус гранатового сока…

…она первой открыла глаза.

И увидела серое небо в черной россыпи птиц. Землю.

Мэйнфорда.

Он лежал.

Дышал. И кажется, судорога отпустила тело. Получилось? Или… лучше не думать о плохом. Пальцы соскользнули с холодного мокрого лба.

Прижались к шее.

Пульс был. И сердце билось, то самое, проросшее многими именами. И это тоже что-то значило, возможно, Мэйнфорд поймет, если ему рассказать. Но надо ли рассказывать? Он ведь не любит, когда кто-то копается в его мозгах. А Тельме пришлось.

Кто такая Тильза?

И что стало с ней и ее ребенком?

Веки Мэйнфорда дрогнули.

Живой.

Все-таки живой… и это хорошо. Тельма ведь не смерти ищет, а справедливости. Она бы улыбнулась, если бы оставались силы улыбаться. Но и сидеть-то получалось с трудом. А еще голову его удерживать, потому что иначе он захлебнется в местной грязи.

– Я… – Мэйнфорд говорил шепотом, и Тельме пришлось наклониться, чтобы расслышать его. – Я знаю… кто ты… есть.

– Это что-то меняет?

Не страх.

Скорее разочарование и легкая обида.

– Не знаю пока…

Глава 6

Мэйнфорд чувствовал себя опустошенным.

Он осознавал, что происходит, но при этом все оставалось как бы вовне. Бледный Кохэн, чьи лиловые губы выдавали, что сам с трудом на ногах держится.

Но все-таки держится.

Встает.

Грязь стекает с него ручьями, а Кохэн и не пытается как-то отряхнуться. Он машет руками. Отдает короткие команды. И люди, застывшие было на краю поля, срываются в движение.

На самом деле это только кажется, что они срываются.

Там время идет иначе.

Теперь Мэйнфорд точно знает это. Ему хочется потрогать грудь, убедиться, что сердце в ней еще живо, а руны остались в прошлом. Но сил не хватает и на то, чтобы руку поднять. Он бы лежал вечность, разглядывая собственное искореженное отражение в глазах женщины, которой было за что его ненавидеть.