Голодные Игры: Восставшие из пепла
Шрифт:
И я чувствую, как офицерский ботинок впивается в горло. Запах резины. Запах пота. Запах крови. Воздуха не хватает, и я тщетно пытаюсь схватиться за него руками.
– Люди гибли десятками тысяч, Пит, а вы продолжали глядеть на экран из центра Логова в попытке спасти их? Дистанционное управление теми, кто отдал свои жизни за революцию?
– Это ты…
Вздох. Слабый. Молящий.
– Я – была слепа, как щенок, – голос Китнисс вдруг ломается, словно я задел ее за живое. – Мне открыли глаза. Показали, кто ты есть на самом деле. Кто все вы, мечтающие о свободе. Шавкам
Она отпускает меня, и я успеваю лишь вздохнуть, прежде чем ладонь пронзает жуткая, ледяная боль. Сталь входит насквозь. Мой крик растворяется в помещении звоном битых стекол.
А за ним только шепот:
– Я повторю вопрос, мистер Мелларк: где…
– Убей, – хрипло огрызаюсь я, лишаясь последнего шанса вдохнуть.
Именно это и спасает меня. Она склоняется надо мной. Я чувствую новый, неизведанный прежде запах: сталь, кровь, сырость. От нее не веет больше Луговиной, она больше не Китнисс. Она – переродок. И именно переродок шепчет мне:
– Поверьте мне. Именно этим я и займусь завтра.
Она расплывается в дикой, незнакомой улыбке.
Комментарий к Глава 39 : Личное табу
Жду всех вас в своей группе https://vk.com/gromova_asya_writer
Спасибо за отзывы;))
========== Глава 40 : Казнь ==========
Комментарий к Глава 40 : Казнь
Единственная глава, которую я очень попрошу(!) послушать с аудиосопровождением. https://vk.com/gromova_asya_writer
– Кто мог сотворить такое? Неужели сама…
– Парню шибко досталось. Эй, хоть воды ему принесите!
– Оставь это. Им плевать.
Резкая боль в затылке. Страшная боль. Я пытаюсь дышать, но легкие словно набиты ватой. Хриплый стон, сорвавшийся с губ. Горечь. Кровь. Кашель, что пробуждает новую волну обжигающих ощущений.
– Тише-тише, – кто-то помогает мне привстать.
Рука ноет, словно простреленная. Я недалек от правды.
– Вы потеряли много крови, – третий голос со стороны.
Узнаю в расплывчатых чертах лица, ту самую девушку, что успокоила своего разбушевавшегося отца. Она накладывает мне на лоб измоченную в чем-то повязку.
– Все, что смогли достать, – виновато говорит она, потупив взгляд.
– Сколько прошло времени?
Собственный голос похож на хруст наждачной бумаги. Новый приступ кашля заставляет меня согнуться в три погибели. Боль в каждом нерве, в каждой частице моего тела. Снова и снова она накрывает меня необратимой волной судорог. Мысль о том, что я должен был умереть еще на Арене, не покидает меня до того самого момента, как кашель спадает, а легкие начинают функционировать в полной мере.
Меня тошнит. Перед глазами плывут расплывчатые образы незнакомых мне людей. Похоже на сотрясение. Китнисс разозлилась не на шутку, кажется.
– Это она? – в тени лицо старухи выглядит еще мрачнее и печальнее. – Это Сойка такое сотворила с тобой?
В этих словах столько горечи и разочарования, что я едва сдерживаюсь, чтобы не отвернутся, скрывая собственные эмоции. Она не должна знать правду. И никто не должен. Поэтому я просто качаю головой.
– Нет. Не она.
–За что тебя так? – не унимается мужчина в солдатской
форме.– Ясное дело – не сдал своих, – поддерживает его второй.
Они продолжают беседу, но я не пытаюсь принять в ней участия. Слишком ярким отпечатком в сознании осталась она – охотница, которая едва не оборвала мою жизнь. Ожесточенные черты лица. Ледяные глаза. Холодная, надменная улыбка. Жестокость. Озлобленность. Ненависть. Я чувствовал эту ненависть. Ощущал, как она высвобождается с каждым новым ударом.
Нет. Китнисс больше нет.
Моей Китнисс больше нет.
Была ли она моей?
Нет. Даже отчасти.
Много ли я потерял?
Не слишком, по меркам нашего времени.
И есть ли о чем жалеть?
Переродок. Он уничтожил ее. Испепелил внутренности. Испепелил ее саму до основания. Она ненавидела меня. Ненавидела не притворно, а по-настоящему. Что, если бы она не остановилась? Она смогла бы убить меня?
Я жаловался, что разбейся я о землю – и смерть стала бы беспричинной и глупой, погибни я от изнеможения – и люди подняли бы меня на смех. А теперь, попробовав каково это: едва не умереть от руки человека, которого любишь больше самой жизни, готов отказаться от нее без особых привилегий на возвращение. Испепелена. Уничтожена. Больше не она.
– Сегодня в обед, – врывается в мои мысли чей-то голос.
Я поднимаю свой затуманенный взгляд на девушку в ободранном платье. Она смачивает повязку в сточной жидкости и вновь кладет ее мне на лоб.
– У вас жар. И сотрясение, кажется, – она виновато опускает взгляд в пол. – Вы так кричали. Все звали ее, просили прощения и молили о пощаде. И раз за разом все громче. Это было так… ужасно.
Значит, я все-таки звал ее. А кого еще я мог звать?
Киваю коротко, не придав этому особого значения.
– Вы видели ее?
Синие глаза уставляются на меня в мольбе, будто этот ответ мог изменить хоть что-нибудь.
– Нет, – отвечаю грубо и тихо. – Она такая же пешка в руках Койн, как и я.
– Но видео…
– Монтаж.
Девушка возвращается к обработке руки. Когда она пытается отодрать чуть присохший бинт, я едва не захожусь в приступах агонии. Будто вместе с кожей, она сдирает скальп. На рану смотреть противно, но девушка не дрогнула. Сменила повязку (грязные бинты, чуть более чистыми), полила сточной жижей, чтобы сукровица не впитывалась в ткань столь быстро.
– Вы скучаете по ней, верно?
Такой простой вопрос пробуждает во мне целую бурю абсолютно лишних эмоций. Это ведь уже неважно, а все равно отвечаю:
– Конечно.
– Тогда, все будет в порядке, – говорит она, слабо улыбаясь мне.
И все это не имеет значения. Хеймитч либо успеет, либо… Либо погребет наши последние надежды под слоем пепла. Я прикрываю глаза, вдыхая запах мочи и сырости. Боль стихает постепенно, а вот тело все еще подрагивает, будто от ломки. Жар спал. А озноб нет. Как и страх. Он не прошел. Китнисс. Ее разъяренные глаза. Жуткий оскал, похожий на улыбку. Она совпадала с той Китнисс, которую рисовал переродок. Не хватало лишь светящихся глаз, жутких клыков и крови на ее мелованном лице.