Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

– Этот факт от меня не укрылся, – отвечает Плутарх и нетерпеливо машет рукой. – Вернитесь в строй, солдат Одэйр и солдат Эвердин. Мне нужно закончить доклад.

Мы встаем обратно на свои места, не обращая внимания на вопросительные взгляды остальных. Я делаю вид, будто слушаю очень внимательно – иногда киваю, перемещаюсь, чтобы лучше было видно, – а сама только и думаю, как бы скорее убежать в лес, чтобы прокричаться. Или выругаться. Или расплакаться. А может, все вместе и сразу.

Если это была проверка, мы с Финником ее выдержали. Наконец Плутарх заканчивает, в заседании объявляется перерыв. Я здорово пугаюсь, когда меня подзывают, чтобы сообщить какой-то особый приказ. Оказывается, мне просто не нужно делать военную стрижку. Сойка-пересмешница должна быть похожа на огненную девушку с арены. Для камер. Я пожимаю плечами – дескать, мне все равно, – и меня отпускают.

В коридоре нас с Финником притягивает друг к другу.

– Что я скажу Энни? – волнуется он.

– Ничего, – отвечаю я. – Я своей маме и сестре ничего не скажу.

Мало того что мы едем практически на еще одну арену с кучей ловушек? Не стоит пугать еще и наших любимых.

– Если она увидит эту голограмму…

– Не увидит. Наверняка, она засекречена. Военная тайна. К тому же мы все-таки будем не на Играх. Никто не обязан погибать. Мы просто слишком близко принимаем это к сердцу, потому что… ну, ты сам знаешь почему. Ты ведь не передумал, а?

– Нет, конечно. Я хочу уничтожить Сноу не меньше, чем ты.

– На сей раз все будет иначе, – твердо говорю я, стараясь убедить и себя тоже. Внезапно я осознаю всю прелесть ситуации. – На сей раз Сноу тоже будет игроком.

К нам подходит Хеймитч. Он не был на собрании, но лицо у него озабоченное.

– Джоанну опять забрали в госпиталь.

Я думала, с Джоанной все в порядке, просто ее зачислили не в снайперы. Она потрясающе метает топор, но стреляет так себе.

– Что с ней? Она ранена?

– Знаешь, там, в Квартале, экзаменаторы стараются обратить против солдат их собственные слабости. В общем, они и затопили улицу.

Все равно ничего не понимаю. Джоанна умеет плавать. Я помню, как она плавала на Квартальной бойне. Не так, как Финник, конечно, но до Финника нам всем далеко.

– И что?

– В Капитолии ее пытали. Обливали водой, потом били током, – поясняет Хеймитч. – В Квартале у нее случилось что-то вроде дежавю. Она запаниковала, не могла понять, где находится. Сейчас ее опять накачали лекарствами.

Мы с Финником стоим и молчим, будто язык проглотили. Вот почему Джоанна никогда не моется. И почему боялась тогда выйти под дождь, – будто это не дождь был, а серная кислота. А я все списала на ломку.

– Вы бы сходили к ней, – предлагает Хеймитч. – Кроме вас у нее никого нет.

Это еще хуже. Не знаю, какие отношения у Джоанны с Финником, но я-то ее едва знаю. Ни семьи. Ни друзей. Даже ни одной вещицы из Седьмого, чтобы положить в казенный комод рядом с казенной одеждой. Ничего.

– Пойду сообщу Плутарху, – продолжает Хеймитч. – Ему это не понравится. Он хотел, чтобы перед камерами в Капитолии было как можно больше победителей. Считает, это привлечет зрителей.

– А вы с Бити едете? – спрашиваю я.

– Как можно больше молодых и красивых победителей, – уточняет Хеймитч. – Так что нет. Мы останемся здесь.

Финник сразу направляется в госпиталь к Джоанне, а я еще несколько минут жду в коридоре Боггса. Теперь он мой командир, и увольнение я должна, очевидно, просить у него. Узнав, что я хочу сделать, Боггс выписывает мне пропуск, чтобы я во время анализа дня могла пойти в лес – при условии, что буду в поле зрения охранников. Быстро бегу в свою комнату. Вначале собираюсь использовать парашют, но с ним связано слишком много неприятных воспоминаний. Вместо этого иду через коридор в комнату мамы и Прим и беру один из белых ватных бинтов, что привезла из Двенадцатого. Квадратный. Крепкий. То, что нужно.

В лесу я нахожу сосну и нарываю горсть ароматных иголок. Кладу их на бинт и крепко завязываю концы прочным стеблем. Получается шарик размером с яблоко.

У двери палаты я останавливаюсь и пару секунд смотрю на Джоанну. Вся ее свирепость напускная. Сейчас она просто хрупкая девушка, вопреки снотворному изо всех сил старающаяся не закрывать широко посаженные глаза. Страшась снов. Я подхожу к ней и протягиваю узелок.

– Что это? – хрипло спрашивает она. Влажные волосы торчат надо лбом будто шипы.

– Это тебе. Сувенир. Чтоб было что положить в ящик. Понюхай его.

Джоанна осторожно подносит узелок к носу.

– Пахнет домом. – В ее глазах стоят слезы.

– Я так и задумывала. Ты же из Седьмого… Помнишь, когда мы встретились первый раз, ты была деревом. Недолго, правда.

Она вдруг крепко хватает меня за запястье.

– Ты должна убить его, Китнисс.

– Насчет этого можешь не беспокоиться. – Я борюсь с желанием выдернуть руку.

– Поклянись. Чем-нибудь, что тебе дорого.

– Клянусь. Своей жизнью.

– Жизнью твоей семьи, – настаивает Джоанна, все еще не отпуская мою руку.

– Клянусь жизнью моей семьи.

Видимо, со стороны моя забота о собственном выживании выглядит не слишком убедительно.

Джоанна отпускает меня, и я потираю запястье.

– Зачем еще, ты думаешь, я непременно хочу туда попасть, дурочка?

Она слабо улыбается моим словам.

– Просто мне надо было это услышать.

И, прижав к носу узелок с сосновыми иглами, закрывает глаза.

Оставшиеся дни пролетают незаметно. Утром короткая разминка, потом до вечера тренировка на стрельбище. В основном с винтовками и автоматами, но один час в день отдан работе со специальным оружием. Тогда я могу попрактиковаться с моим луком Сойки-пересмешницы, а Гейл со своей навороченной махиной. Трезубец, который Бити разработал для Финника, также имеет множество удивительных функций. Самое потрясающее, что он сам возвращается в руку, стоит Финнику нажать кнопку на своем браслете.

Иногда мы стреляем по чучелам в виде миротворцев, чтобы узнать слабые места в их экипировке. Изъяны в броне. Каждое точное попадание вознаграждается фонтаном фальшивой крови. Наши чучела покрыты ею сверху донизу.

Меткость у нас всех убийственная, что обнадеживает. Кроме меня с Финником и Гейлом, в отделении пять солдат из Тринадцатого. Джексон, заместительница Боггса, женщина средних лет, с виду кажется вялой, но попадает в мишени, которые остальные из нас без оптического прицела даже разглядеть не могут. Говорит, это из-за дальнозоркости. Потом еще две сестры лет двадцати с небольшим по фамилии Лиг – мы называем их Лиг Первая и Лиг Вторая, чтобы не путаться. Сначала я их вообще не различала, потом заметила в глазах Лиг Первой странные желтые пятнышки. И наконец Митчелл и Хоумс, совсем взрослые мужчины, оба неразговорчивые, зато с пятидесяти ярдов убьют муху, севшую тебе на ботинок. Однако судя по всему, остальные отделения от нас не отстают, и я не понимаю, почему именно наше считается особым. До тех пор, пока однажды утром не является Плутарх.