Голос крови

– Мое предложение по-прежнему в силе, – Тараск заставлял противника отступать, не давая ему улучить момент и схватить какую-нибудь вещь, могущую сойти за оружие. – Прекратим эти глупости. Сумей признать, что ты проиграл, забирай своих прихвостней и возвращайся домой. Никакая старая дружба не имеет значения перед благом государства. Не вынуждай меня входить в историю под именем «убийцы Аквилонского Льва». Просто уезжай, и все. Забудем. Что значат несколько жизней по сравнению с бойней под Демсвартом?

– Ты впрямь так полагаешь? – спросил Конан. Он заметил, как из стоявших нараспашку дверей ложи украдкой выскользнула высокая темноволосая женщина, юркнувшая за украшенный коврами барьер.

Над площадью и замком пронесся холодный, стылый ветер, напоминающий осенний буран где-нибудь в предгорьях Граскааля. Ветер не утихал, наоборот, разрастался, обрывая флаги, подхватывая мусор и закручивая их в быстрый смерч.

– Что за ерунда? – раздраженно пробормотал Тараск. Он глянул вниз, на площадку вокруг эшафота, и вдруг опустил меч, ткнувшийся кончиком острия в струганные доски. Конан вполне сумел бы в один или два прыжка преодолеть разделявшие их шаги и попытаться выхватить у Эльсдорфа вороненый клинок, но какая-то неодолимая сила намертво сковала могучее тело варвара, не давая шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Повсюду вокруг них, на площади, превратившейся в поле брани, люди вдруг роняли занесенное для удара оружие, застывали на бегу, словно мухи, попавшие в патоку. Солнечный свет сменился зловещим алым сиянием.

Пламя на ветру.

Менхотеп всегда полагал себя человеком здравомыслящим и твердо знающим, когда можно рисковать, а когда лучше отступить и переждать. Сегодня выдался именно такой день. Некого винить – разве самого себя и неудовольствие богов. Тараск, в последнее время не дававший себе труда скрывать подозрительного отношения к былому сотоварищу и единомышленнику, предлагал ограничиться только казнью Ольтена Эльсдорфа. Знания герцога Эрде, мол, пригодятся в будущем, а живой колдун из Рабиров куда полезнее, нежели мертвый. Если его убить, чем тогда припугнуть Эрде-младшую? Стигиец догадывался, что в скором времени ему предстоит выбирать: избавляться от слишком много о себе возомнившего Тараска или искать надежное средство подчинить себе немедийского правителя?

Чудеса порой случаются. Замысел, на успех которого ксальтоун особенно не рассчитывал, сработал безукоризненно, доставив ему Алый Камень и Дану Эрде. Менхотеп признавал, что страдает излишним тщеславием, и тщеславие подвигло его на ошибочный шаг.

Он предусмотрел все. Не учел только упрямства Даны и самоуверенности Тараска. Нельзя было снимать шлем с Одноглазого! В глубине души Менхотеп хотел взглянуть в лицо поверженного противника. Вот и взглянул. Рабирийцу хватило мгновения, чтобы разрушить тщательно сплетенную сеть заклятий вокруг Даны и отпустить на свободу свою бешеную подружку вкупе с варваром из Аквилонии. Менхотеп не стал даже пытаться снова накидывать на Эрде-младшую порвавшуюся сеть. Демон с ней, пусть бегает. Он отодвинулся в тень и незаметно исчез, выйдя через потайную дверь.

Недостаточно незаметно, как выяснилось.

Внизу, под трибунами, его поджидали: десяток аквилонских гвардейцев, разъяренный Пуантенец, как нельзя лучше оправдывавший свое заглазное прозвище – Леопард, и человек, которого Менхотеп хотел видеть меньше всего, то есть Тотлант, его собственный отпрыск.

Гвардию и ее предводителя ксальтоун расценил как досадную помеху, единственным движением кисти одарив их Заклятием Живого Камня. Особого вреда оно не причинит, но ближайшие полколокола вояки не смогут заполошно носиться туда-сюда, причиняя неудобства окружающим и самим себе. Тотлант, коего заклятие обошло стороной, не двинулся с места, упрямо наклонив голову и исподлобья глядя на отца. Позади него в ужасе таращились на окаменевших стражей двое – молодой человек, вроде бы летописец из свиты аквилонского короля, и прижавшаяся к нему рыжая девица.

– Значит, в миг опасности ты всегда бросаешь своих покровителей? – негромко проговорил Тотлант. Он откровенно напрашивался на поединок, но Менхотеп не собирался враждовать с собственным сыном. Ксальтоун хотел добраться до дворцовых ворот, передохнуть, оглядеться – и начать действовать. Главное, чтобы его не заметили Долиана и Одноглазый. Сейчас эта парочка (влюбленная и потому изрядно поглупевшая) убеждает друг друга, что они живы и почти не пострадали. Потом им предстоит возиться с цепями Рабирийца и новое нападение застанет их врасплох. Может, не все потеряно?

– Дай мне пройти, – как можно спокойнее и мягче попросил ксальтоун. – Не нарушай собственного обещания не вмешиваться в сражение за Камень.

– Я не давал такого обещания, – оборвал Тотлант.

– Да? Выходит, я неправильно тебя понял. В Демсварте ты без колебаний выступил на моей стороне. Неужели забыл? Я-то полагал, ты решил постоять в стороне и дождаться, когда Талисман после моей кончины мирно перейдет в твои руки.

– Думаю, в моем хозяйстве эта вещица не пригодится, – твердо произнес маг из Пограничья. – Она – собственность Даны Эрде, нравится тебе это или нет. И еще полагаю, что твоему беспечальному житью в этой стране пришел конец.

Менхотеп еле заметно скривился. Драгоценный отпрыск (должно быть, по молодости лет) имел склонность к высокопарности и переоценивал свои возможности. Изгнать его, ксальтоуна, из Немедии? Как бы не так! Мальчишка нуждается в хорошем уроке и пусть скажет спасибо, коли останется цел! В своем варварском захолустье он окончательно позабыл об уважении к старшим!

Возможно, урок был бы преподан и неизвестно, чем бы он закончился для Тотланта, но помешало стороннее лицо. Вернее, не лицо – курносая собачья морда с отвислыми губами. Темно-рыжая здоровенная псина кофийской породы выскочила из-под перевернутой скамьи и без колебаний всадила клыки в ногу волшебника в алых одеждах. Менхотеп взвыл, девица завизжала, Тотлант замер в растерянности, а парень с аквилонским гербом на плаще обрадованно крикнул:

– Чин, так его!

– Мерзавка! – прошипел ксальтоун, выдирая из собачьей пасти кусок своего балахона и примериваясь, как бы обратить злобную рычащую тварь в что-нибудь тихое и смирное.

Собака вдруг прекратила рвать багровую ткань, отскочила и пронзительно завыла, задрав голову к голубому небу в белых клочьях облаков. Менхотеп оглянулся, мгновенно забыв о нахальной твари, непочтительном сыне и необходимости поскорее исчезнуть.

Струи обжигающе-ледяного ветра теребили мага за края одежды, и с высоты эшафота на него смотрела молоденькая девушка в оборванном белом платье. Девушка с Алым Камнем на золотой цепочке, у ног которой сидел темноволосый человек, так и не освободившийся от своих цепей. В прозрачных глубинах Талисмана переливался и мерцал живой огонь, постепенно проникавший наружу и окутывавший тонкую фигурку развевающимся покрывалом меняющихся багряных и малиновых оттенков.

Склонный к метафорам и словесной игре месьор Юсдаль сравнивал потом Долиану Эрде с трепещущими на ветру языками огромного костра. Сейчас же он огляделся в поисках укрытия, ибо Дана недвусмысленно вызывала своего противника на бой, а Хальк твердо усвоил: при поединках волшебников обычным смертным надо держаться в стороне.

* * *

Сила Каримэнона, превратившаяся в тугой жгут пылающих багровым до черноты нитей, пронеслась над площадью. Долиане никогда раньше не удавалось создать ничего подобного: получившийся у нее огненный бич стал видимым даже тем, кто не обладал колдовским зрением. Он выплавил в булыжниках Замковой площади глубокую борозду, мгновенно спалил деревянные рогатки ограждений и настиг Менхотепа, заклубившись вокруг него бездымным косматым вихрем оранжево-золотого цвета. Дана чувствовала себя так, словно находилась на перекинутом через стремительный водопад раскачивающемся мосту. Каждая капля в потоке бегущей под ней воды становилась новой нитью, вплетенной в хлещущую багровую плеть.

Такое количество огня могло до основания испепелить небольшой городок, но Дана не могла остановиться, вымещая скопившуюся злость. Это новое, сладостное чувство невероятной, неуправляемой мощи настолько захватило ее, что поначалу она даже не заметила, как истончаются алые нити и иссякает огненная река. Камень безжалостно вернул ее к действительности, больно уколов ладонь. На опустевшей площади там и сям виднелись странно застывшие, точно замороженные на бегу, человеческие фигуры.

«Непонятно, – подумала Дана, – но удобно. Никто не станет досадной помехой или случайной жертвой».