Голос Ленинграда. Ленинградское радио в дни блокады
Шрифт:
Выступления работников Политуправления, записи допросов пленных, письма, обзоры – все это было частью материалов, а больше всего их шло из самих редакций. Для каждой передачи писали братья Фуксы. Гитлер выступил с речью о кампании «зимней помощи». Эрнст написал статью – ответ фюреру – и сам ее прочел. Геббельс успокаивает солдат: мол, все идет по плану. Эрнст в декабре дает фельетон: «Война по хронометру». «Война по хронометру? Нет. Неумолимые часы судьбы – вот что страшит нацистов! Нацисты видят, как движутся стрелки на их циферблатах. Эти стрелки неуклонно и неумолимо приближаются к тому часу, который положит конец нацистской власти».
В самых разных жанрах выступал и Фриц Фукс. Он писал статьи, рассказы, фельетоны, скетчи и даже пьесу «Полковник рейхсвера» (вместе с О. Берггольц). Он же вел беседы с пленными и переводил статьи и листовки писателей. Об этой своей работе, о военном Ленинграде Фриц рассказал мне, рассказал, как в начале декабря бомба попала в дом, где он жил со своими близкими, и потом Эрнста, Фрица и его жену, переводчицу Ани, снимали с третьего этажа полуразрушенного здания. Он запомнил, как перевел в канун Нового, 1942 года одну из листовок-обращений к немецкому солдату. Листовка была записана на пластинку Фрицем Фуксом, и Всеволод Римский-Корсаков отвез ее на передний край. Через радиоузел, прямо в окопы доносились слова этого обращения: «И если ты не повернешь своих пушек против Гитлера, немецкий солдат, ты не уйдешь из-под Ленинграда живым». Фриц Фукс был самым деятельным работником немецкой редакции. В марте 1973 года в письме из Вены он перечислил основные работы, написанные
До декабря у контрпропагандистов не было, может быть, самых главных аргументов для своей работы. И вот – победа под Москвой. Казалось, второе дыхание появилось у Ф. Фукса, Э. Фукса, Н. Верховского, В. Римского-Корсакова и работников финской редакции – И. Лехтинен, Ю. Линко и А. Эйкия. Фриц Фукс именно в декабре написал свои лучшие фельетоны: «У лжи короткие ноги» и «Моя хата с краю». В канун Нового года сотрудники редакции работали так, будто они не мерзнут и не голодают. А ведь Н. Верховскому, написавшему для передач 23–24 декабря обращение к немецким солдатам, осталось жить несколько недель. Он был очень слаб, но писал с прежней энергией: «Свирепеет русская зима. Пурга и метель заметают бескрайние русские дороги. Ветер свистит в лесах. Бросая танки, орудия, машины, германские дивизии бегут на Запад».
Голодные, ослабевшие люди уже не могли сохранить в конце 1941 года прежнюю периодичность выступлений. В декабре случалось, что одна и та же программа повторялась три дня подряд. Это был серьезный симптом. В подобной обстановке редакции стремились к тому, чтобы в самих передачах не сказывались усталость, напряжение их авторов. Умирающий от голода Н. Верховский писал в своем очерке «Голодное рождество»: «Среди публики, заполнившей магазины (Берлина. – А. Р.), необычные для праздника разговоры: удастся ли достать где-нибудь хоть немного суррогатного смальца, что будут давать вместо жиров, можно ли где-нибудь найти хотя бы самую плохую суррогатную колбасу, как найти хоть немного жиру на тощий и постный рождественский суп».
Можно представить себе муки, которые испытывал автор, только упоминая всю эту еду. Ведь единственный суп в Ленинграде тех дней был дрожжевым. Удивительно, как в этих условиях работники немецкой редакции готовили разнообразные по форме материалы. В передачах 26–27 декабря прозвучало написанное от имени немецкой женщины письмо мужу на фронт. Как и Н. Верховский, авторы этого произведения О. Берггольц и Ф. Фукс словно отрешились от того положения, в котором находился Ленинград. В письме говорилось: «Помнишь ли ты, как пахло рождественское печенье, вспоминаешь ли ты весь этот смешанный аромат хвои, пряностей и ванили? А помнишь ли ты, как трещали свечи, какое тепло излучалось от них – домашнее, праздничное тепло…» Такое невозможно было произнести в передаче по городской сети – это звучало бы кощунством. Но немецкому солдату, который пришел завоевателем в нашу страну, надо было сказать так, пересилив себя, заставив забыть и об ушедшем тепле, и о рождественском печенье… Передача продолжалась, работники редакции, высохшие, почти черные, едва держались на ногах. В январе не стало Н. Верховского и В. Римского-Корсакова. Фриц Фукс, по его свидетельству, похудел на 25 килограммов, болел цингой, у него отнялась правая нога. Фриц лежал в кровати, слушал приемник, писал и переводил. Самому деятельному работнику немецкой редакции Фрицу Фуксу особенно тяжело пришлось после гибели двух сотрудников и ухода с радио Н. Леви и Э. Фукса. В отчете Радиокомитета о положении в немецкой редакции сказано: «Вся оперативная и большая часть вспомогательной работы лежали на одном человеке. Он должен был сам выбирать материалы из газет, переводить их, составлять передачи, кроме того, слушать и записывать заграничные передачи и писать почти все оригинальное». В 1943 году, кроме Ани Фукс, Фрицу помогали переводчики Александра Ден и Александр Болдырев (востоковед), которые также являлись авторами некоторых статей и очерков.
С каждым месяцем, начиная с весны 1942 года, иноредакции увеличивали объем передач. Они выходили по несколько раз в сутки. Исчезла некоторая прямолинейность листовок начального периода войны. Произошло и еще одно серьезное изменение: если до конца марта все вещание велось от имени «безымянных» независимых друзей немецких солдат, то теперь передачи шли от имени Ленинграда, Советского государства. В эфире звучала мелодия «Интернационала», изменился весь характер пропаганды – она стала острой, наступательной. Один из создателей музея в Доме радио, М. Зегер, пришедший сюда на работу в 1943-м, еще подростком, ставший сначала оператором, а позднее радиоинженером, сохранил и реставрировал многие материалы блокадной поры. Среди опубликованного им уникальна более поздняя запись его беседы с Ф. Фуксом, вспомнившим эпизод своей работы:
– Однажды, прослушав по радио выступление Геббельса, Фукс сразу же написал свой ответ, отдал, как было положено, для перевода на русский и представил оба текста председателю комитета (Фукс назвал его «директором»). Тот сказал: «Хорошая статья, но мы не имеем права ее давать без утверждения в горкоме партии». Руководитель Радиокомитета поехал утрясать дело в горкоме, а Фукс… пошел в студию и прочел в эфир свой ответ рейхсминистру пропаганды. Через неделю пришло разрешение. Фукс полагал, что иначе работать нельзя – нужен оперативный отклик, право на самостоятельное решение. Он добился встречи с руководством города. Вот выдержка из репортажной записи М. Зегера конца шестидесятых годов прошлого века. Фукс вспоминал: «Принял нас товарищ Кузнецов (видимо, секретарь горкома партии. – А. Р.). Сначала он был против (выступления без предварительного просмотра текста. – А. Р.). Но, подумав, согласился, предупредив, что содержание передач будут контролировать два человека. Я не возражал: даже двадцать два человека мне не могли помешать» 28 .
28
М. Зегер. Мы эти дни уже завоевали // А. А. Палладин, М. Г. Зегер, А. А. Вьюник. Ленинградское радио: От блокады до «оттепели». М., 1991. С. 124 – 125. В своем разделе книги М. Г. Зегер (на с. 104) написал: «Ветераны ленинградского радио, да и все ленинградцы, перенесшие блокаду, с благодарностью встретили книгу литературного критика Александра Ильича Рубашкина…» Я был признателен ветерану за высокую оценку книги «Голос Ленинграда».
В тот памятный приезд Фрица Фукса в Ленинград мы о многом беседовали с ним в гостинице «Россия». Но этот эпизод оказался для меня скрытым. Видимо, журналист не хотел подчеркивать свою независимую позицию в то непростое время. Мне же эта история кажется показательной для характеристики скорее контролирующей функции партруководства, чем организующей.
Со временем расширилась аудитория иноредакции. Передачи шли на немецком, финском, шведском 29 и эстонском языках. В отчете о работе Радиокомитета за этот год говорилось, что, хотя прямых доказательств влияния нашей пропаганды мало, известно: таллинская фашистская «Ревалер Ландесзендер» призывала не слушать передач ленинградского радио. В отчете приведены показания финских и немецких
пленных, подтвердивших, что часть передач доходит до слушателей: «„Накладки” на передачи „Лахти” бывают отчетливо слышны, и солдаты знают о них. Факт злобной реакции финнов говорит о том, что значительная часть радиослушателей „Лахти“ слышит наши „реплики”». Реплики во время передач или сразу же после них чаще всего подавал руководитель финской редакции известный поэт Армас Эйкия. Он слушал выступления финских обозревателей Яхветти (Яфета) и Ватанена и, настроившись на волну «Лахти», вставлял «крылатое слово», поговорку, давал краткую справку. Вот Яхветти сказал, что невозможно прибавить оплату фронтовикам, это дорого бы стоило государству. Как бы продолжая сказанное Яхветти, Эйкия говорил: «Теперь вы слышали, фронтовики. Никакой прибавки вам не будет. Финляндии нужны деньги для повышения зарплаты большим чиновникам и для военщины, выколачивающей средства от государства, а вы, фронтовики, можете облизывать свои пальцы…» Выслушав очередное заверение обозревателя Ватанена о близкой победе немцев и их союзников, Эйкия предлагал: «Сосчитайте-ка, сколько раз радиолгун Финляндии Ватанен хвастался, что немцы нанесут Красной Армии смертельный удар». В записке руководителей вещания на имя А. Жданова о результатах радиодиверсий на финскую радиостанцию «Лахти» говорилось, что первый выход нашей станции с «накладкой» ошеломил финнов и они выключили свою передачу. А ведь такое случалось лишь во время налетов советской авиации. Одна из речей финского президента Рюти, по существу, была сорвана. Во время всего выступления Рюти финны слушали разоблачительный комментарий. В воспоминаниях П. Палладина раскрывается напряженная работа инженеров и техников, которые обеспечивали победу нашего вещания в радиовойне с фашизмом. Достижения научной и технической мысли помогали Эйкия и его товарищам донести слова правды о положении на фронтах до финских солдат и граждан Финляндии. У вражеских пропагандистов такой возможности не было: в стране все частные приемники были изъяты, а городская сеть для проникновения в нее была недоступна. Палладин писал: «С первых дней войны группа специалистов НИИ с участием коллектива “РВ-53” выполнила целый комплекс работ по оборудованию передатчика специальной аппаратурой. Это давало возможность по особой системе вклиниваться в работу мощной станции, перестраиваясь на ее волну». Противник не мог мириться с таким положением и принял технические контрмеры. Как только начиналась «накладка», он скачками изменял частоту станции. Но теперь и наши передачи шли сразу после такого изменения частоты. Тогда финны перешли на непрерывное и плавное ее изменение – «качание частоты». Выход снова был найден. От планомерных передач перешли на систему внезапных налетов: когда финские радисты «успокаивались», прекращали «качать частоту», Эйкия успевал сказать свое слово. Опять начиналось «качание». Приходилось ждать, чтобы в подходящий момент вклиниться в передачу. Это была снайперская работа, она требовала выдержки, точности.29
Передачи на шведском языке предназначались главным образом для шведов, проживающих в Финляндии.
В архиве ленинградского радио сохранились многие выступления Эйкия. Вот еще примеры «накладок» на официальные заявления и речи фашистских пропагандистов. «Лектор сказал, что война отняла самостоятельность почти у всех малых наций за исключением Финляндии». Реплика: «Ну и наглый же лжец этот господин! Каждому ведь известно, что Финляндия участвует в этой войне в качестве вассала Германии. Самостоятельность Финляндии была да сплыла». Стоило финскому обозревателю упомянуть однажды, что Турция в прошлой войне была союзницей Германии, как Эйкия заметил: «Турки не повторили ту же ошибку. Они не стали вассалами Гитлера. Маннергейм совершил ту же ошибку, что и в 1918 году» 30 .
30
Нынешние исторические исследования по-другому оценивают политическую линию Маннергейма. Однако для нашей пропаганды он был маршалом, а позже главой враждебного государства, объявившего нам войну в союзе с фашистской Германий. И тут было не до нюансов.
Когда финское радио сообщало, что начинается передача последних известий, Эйкия предупреждал слушателей «Лахти» о том, что «будет передаваться последняя ложь финского информбюро». Эйкия не только опровергал фашистских пропагандистов, он знакомил слушателей Финляндии с успехами наступающих советских войск. По свидетельству военнопленных, финское радио вынуждено было передавать многие сообщения после того, как их уже сообщило на волне «Лахти» ленинградское радио, Армас Эйкия. Обращаясь к финскому народу в дни Сталинграда, Эйкия повторил свой призыв покончить с войной, чуждой интересам финнов: «Финляндия, став германским слугой, потеряла свыше двухсот тысяч мужчин. Но Маннергейм и Рюти, чтобы выполнить данные Гитлеру обещания, собираются еще продолжить убийства финских мужей, хотя и дураку видно, что игра Гитлера уже сыграна».
Ватанен и Яхветти приходили в ярость. Они оправдывались, спорили, они не скрывали своей злобы к публицисту ленинградского радио. Дело дошло до того, что финская пропаганда пыталась всех недовольных немецкими порядками в Финляндии назвать «рыцарями ордена Эйкия». Армас Эйкия мог гордиться такими нападками врагов. Талантливый поэт и журналист, автор статей, фельетонов, сатирических стихов и остроумных «накладок» стремился усилить действенность нашей пропаганды. В Финляндии после разгрома немцев под Ленинградом все отчетливей проявлялись антигерманские настроения. И вот майор Эйкия 25 февраля 1944 года пишет докладную записку в Военный совет Ленинградского фронта. Отметив, что во время бомбежек Хельсинки и других финских городов нашей авиацией «Лахти» прекращает работу, Эйкия предложил использовать это молчание и во время бомбежек передавать программу из Ленинграда всему населению Финляндии на лахтинской волне. Летом 1944 года наши войска начали наступление севернее Ленинграда и в Карелии. Это был удар, после которого Финляндия вышла наконец из войны. Среди трофейных документов была найдена целая книга, изданная специально для борьбы с растущей популярностью передач ленинградского радио. А. Эйкия и его товарищи с удовлетворением читали эти материалы. В статье «В радиовойне против немецкого и финского фашизма» А. Эйкия рассказал, что от финских инженеров потребовали вообще заглушить передачи из Ленинграда. Услышав голос Эйкия, в Хельсинки запускали машину, которая заглушала одновременно и собственную передачу. Эйкия приходилось часами просиживать у микрофона, чтобы в нужный момент, до того как включат глушилку, успеть произнести несколько слов. Приходилось быть предельно кратким: «Когда в Хельсинки заявляли, что „война уже выиграна“, слышалось восклицание: „Она только начинается“. За этим слышалось жужжание, заглушавшее оба голоса. Когда жужжание прекращалось, голос из пространства спрашивал: „Вы боитесь голоса правды?“ И снова непрерывное жужжание. Иногда ему случалось длиться долго, но ведь не могла же радиостанция посылать в эфир одно жужжание» 31 . До глушения передач и «качания частоты» Эйкия не ограничивался «накладками». Вместе с писателями В. Саяновым, А. Прокофьевым и Н. Тихоновым он придумал образы двух финских солдат, которые обсуждали политические проблемы. Один из солдат был тупым фашистом-шуцкоровцем, а другой – наивным дураком, задававшим вопросы вроде бы вполне патриотические. Но все было сделано так, что вызывало смех, заставляло слушателей задуматься. По свидетельству Н. Тихонова, финские солдаты, взятые в плен, «попросили, чтобы к ним приехал тот человек, который три года вел с ними беседу о бессмысленности войны на стороне Гитлера и освобождении Финляндии из-под власти фашистов, человек, к слову которого они привыкли, – Армас Эйкия» 32 .
31
Литературное наследство. Т. 78 (в 2-х кн.). М., 1966. Кн. 1. C. 554.
32
Там же.