Голос над миром

После концерта нас пригласили на ужин, устроенный местным хоровым обществом. Я отлично помню, что на столе возвышался жареный поросенок в окружении кебаба (небольших ароматных котлет, приправленных разными специями), затем хаканки (разновидности нашей салями), соссеты (кусочки бараньего мяса, поджаренного на вертеле). Все это мы обильно запивали знаменитой мастикой, очень крепким ликером типа «Перно» и другими чудесными винами.

Когда кончился ужин, хористы встали и спели заздравную в нашу честь. Мне и Монтесанто дали по стакану какого-то особо старого вина и, осыпав нас лепестками роз, заставили, не отрываясь, выпить его до последней капли, пока не смолкла песня. Интересная подробность: слушая хор, я поразилась красоте голоса одного из басов, выделявшегося своей могучей бархатистой силой. Я сказала:

— О! Да среди вас есть обладатель прекрасного голоса!

Мне представили Бориса Христова. Я не ошиблась. Этот певец с того времени прошел большой и славный путь, и к нему по заслугам пришло всеобщее признание.

В 1936 году, закончив выступления в неаполитанском «Сан Карло» и в «Ла Скала», я отправилась в длительное турне по Великобритании. Мой «дебют» состоялся в Бристоле, а второе выступление — в лондонском королевском театре «Квинс-холле». Затем я дала концерты в Ньюкастле, Глазго, Абердине, Эдинбурге, Дублине, Ливерпуле, Бирмингеме, Шеффилде, Манчестере. Словом, я как волчок крутилась по городам страны, переезжая из Англии в Шотландию, из Шотландии в Ирландию, а оттуда в Уэлс.

Я навсегда сохранила самые теплые воспоминания об английской публике, которая очень любит музыку и особенно итальянское бельканто.

В те годы англо-итальянские отношения были весьма натянутыми, что объяснялось удручающей политической слепотой тогдашних наших правителей.

Лишь частые выступления итальянских артистов в какой-то мере смягчали недоверие и враждебность, которые зрели у англичан к нашей стране. Два других очень трудных турне я совершила по Польше и Прибалтике, объехав Эстонию, Латвию и Литву.

В этих районах атмосфера уже была крайне накаленной из-за угрозы вторжения гитлеровской армии и первых проявлений жестокого и подлого расизма.

На протяжении 1937–1938 годов я несколько раз выступала в Познани, Варшаве, Риге, Каунасе, Таллине и в ряде других городов.

Во время этих путешествий с болью в сердце я впервые увидела на станциях настоящие бивуаки евреев — беженцев из Германии. В большинстве своем это были старики, женщины, дети, отчаянно пытавшиеся спастись от слепой ярости расистов, избежать трагической участи узников лагерей смерти.

Высунувшись из окошка вагона, я с глубокой печалью смотрела на этих несчастных, словно предчувствуя, что это пролог страшной эпопеи, которая привела миллионы невинных людей в Аушвитц, Бельзен, Маутхаузен и в другие лагеря смерти.

И хотя мне было до боли жаль этих беженцев, которые, сидя на чемоданах и тюках, мерзли и голодали на вокзалах, я ничем не могла им помочь. Разве что раздать конфеты и печенье худеньким ребятишкам, смотревшим, как я стою у окна спального вагона, и отчаянно завидовавшим моей счастливой судьбе.

В начале лета 1936 года я получила предложение сниматься в кино.

И тогда кинопродюсеры лихорадочно искали знаменитостей, а так как я была в зените славы, меня не очень удивило предложение приехать на пробные съемки.

И вот я в Чинечитте [14] участвую в пробных съемках сначала под руководством Кармине Галлоне, а затем Марио Маттиоли. Обоих кинорежиссеров соблазняла возможность привлечь зрителей громким именем известной оперной певицы.

Примерно в это же время аналогичные предложения получили Джильи, Бекки и другие мои коллеги. Больше всех притягательной силе киноэкрана поддался Джильи, с успехом сыгравший в целом ряде фильмов. Галлоне и Маттиоли остались очень довольны моим кинодебютом и пообещали вскоре подыскать наиболее подходящие для меня роли.

14

Киногородок.

Но куда проворнее оказался Джентильомо, подсунувший мне сценарий из венецианской жизни. Мне сценарий показался сентиментальным и малохудожественным. Моими партнерами были Басседжо, Сибальди и еще несколько венецианских актеров. Во время съемок Джентильомо был в совершенном восторге, причем не столько от моего пения, сколько от живости и непосредственности исполнения. В самом деле, съемки с моим участием проходили без малейшей заминки и почти не требовали предварительных репетиций. Вспышка магния ни разу не застигла меня вялой или неготовой к выступлению.

И все же первый опыт в кино изрядно меня утомил, особенно из-за уймы времени, потерянного на томительные ожидания, бесконечную подготовку, обдумывание эпизодов по ходу съемки и т. п.

Мой первый и единственный фильм назывался «Карнавал в Венеции», и, как я узнала позднее, ему сопутствовал большой коммерческий успех. Я получила вполне приличный гонорар, но он не вознаградил меня полностью за потерянное драгоценное время.

Так или иначе, но я познакомилась с доселе неведомой мне областью искусства. Впоследствии я все же отказалась от новых предложений, хотя и не оставила мысли сняться, если представится возможность, в фильме с высокими художественными достоинствами. Этой надежды я не потеряла до сих пор.

Несравнимо больше удовлетворения я получила в следующем году от моего дебюта в качестве драматической актрисы. Об этом я втайне мечтала уже давно, хотя и не предпринимала никаких практических шагов.

Драматический театр всегда привлекал меня, и я как в Италии, так и за рубежом не упускала случая побывать на лучших спектаклях, особенно в исполнении крупных артистов.

Поздней весной я приехала в Палермо на гастроли. Однажды вечером, когда я гримировалась в артистической уборной, ко мне с неожиданным, но приятным визитом пожаловал дорогой Ренато Симони, глава итальянских критиков драматического театра. Я встретила его с огромной радостью, но не скрыла своего удивления, не подозревая даже, какова причина его прихода.

Было это в антракте между первым и вторым действиями «Севильского цирюльника».

Симони уселся в кресло и, ласково поглядев на меня своими добрыми голубыми глазами, сказал без обиняков:

— Тоти, я хочу предложить тебе сыграть на Венецианском фестивале Лючету в «Кьоджинских перепалках».

— Но, дорогой Симони, я ни разу не играла в драматическом театре.

— Вот тебе и на! А в «Севильском цирюльнике» ты разве не играешь Розину? — И потом добавил — Не волнуйся. Раз я предложил тебе эту роль, значит, ты отлично с ней справишься. Ну, конечно, ты споешь и две венецианские канцоны.

Я не видела «Кьоджинских перепалок» и не знала, как трудна и ответственна роль Лючеты.

В первый момент я думала, что Симони решил поручить мне второстепенную роль, а главное — это спеть две песни. Его убедительные доводы и глубокое уважение к нему заставили меня вслепую принять это заманчивое предложение, и даже не без удовольствия. Уходя, Симони сказал, что через несколько дней помощник режиссера Гуидо Сальвини передаст мне текст комедии. И вот, едва я вернулась в Милан, мне вручили текст «Кьоджинских перепалок». Ознакомившись с центральной ролью Лючеты, я похолодела от ужаса. Прежде всего я решила выучить текст роли наизусть.