Голос погибшей планеты

Да, это была война. А я являлся военным, офицером-космонавтом старшего класса и не имел права на долгие размышления и сомнения. Я должен был действовать.

Атомного вооружения на корабле не было, имелись только два лазерных излучателя средней дальности и обычные автоматические пушки. Я проверил их и убедился, что все это вооружение в полном порядке. После этого занялся проверкой состояния средств защиты, как требовала инструкция. Облачился в антирадиационный защитный костюм, напоминающий космический испытательный. Пополнил необходимыми припасами и медикаментами заплечный ранец, не забыв уложить туда пять упаковок «спасительных» антирадиационных таблеток.

Каждые пять-шесть минут пытался установить радиосвязь с базой Багана. Но в эфире непрерывно грохотали какие-то разряды, то появлялись, то исчезали взволнованные, испуганные, истеричные голоса, требовавшие помощи, указаний, принятия мер, так же как и я, вызывающие кого-то.

Сразу же после входа в атмосферу планеты я выпустил крылья моего космолета. Вокруг машины за иллюминаторами забилось, затрепетало яростное багрово-фиолетовое пламя. Перестали действовать и приборы дальновидения, и радио, только стрелка автопилота медленно ползла по карте, придерживаясь красной линии проложенного курса.

Это было привычным по прежним полетам. Прежде чем заходить на посадку, предстояло не менее десятка раз обогнуть по пологой спирали всю планету, чтобы погасить бешеную космическую скорость и дать немного охладиться машине, раскаленной трением об атмосферу.

На высоте пятидесяти километров от поверхности планеты я отключил автопилот и взял управление «на себя». В это время я уже не думал ни о размерах атомной катастрофы, ни о судьбе близких мне людей — я превратился во что-то вроде бесчувственного робота, действующего по заложенной в него программе, — такова была сила военной муштры.

Скорость полета постепенно уменьшалась, огненные вспышки плазмы за иллюминаторами погасли, я почувствовал, что космолет послушно подчиняется движениям моих рук. Видимость стала быстро улучшаться, но мне было ясно, что на поверхности Желтой бушуют неистовые бури — это было заметно по мельканию просветов в беспрерывно клубящихся под крыльями тучах.

И приборы, и горные пики, мелькавшие внизу, показали, что я выхожу на нашу базу.

И тут резкий вскрик автонаблюдателя напомнил мне, что я в воздухе не один и идет война. Совершенно механически, по выработанному многочисленными тренировками правилу, я круто бросил космолет вверх. И почти коснувшись моей кабины, мимо скользнули дьявольские ослепительные лучи лазерных излучателей.

Потом мимо пронесся и напавший на меня космолет, похожий на остроносого и горбатого ящера. Это была какая-то доля секунды, но я успел разглядеть синие треугольники на его желтых крыльях и бьющее из дюз алое пламя.

Я знал, меня этому учили, что попасть в мчащийся космолет и лазерным лучом, и из автоматических пушек очень трудно — слишком велика скорость полета, и моего, и противника. Но в боевой карусели бывает одно мгновение, одна точка стремительного полета, когда космолет, набрав высоту, перед тем как броситься вниз, словно зависает в воздухе.

Приборы показали, как космолет, напавший на меня, вышел из пике и снова стал набирать высоту, чтобы обеспечить себе благоприятные условия атаки. Я нацелил оба лазерных излучателя в эту предполагаемую точку. И стал ждать. И нажал кнопки.

Я видел, как белые лучи перерезали космолет моего врага — отхватили у него левое крыло и отделили носовую часть.

Но в тот же момент что-то грохнуло у меня за спиной, мой космолет закружился облетевшим листком, в иллюминаторе замелькали горы, небо, облака, рыжая поверхность пустыни.

«Самонаводящаяся ракета!» — понял я, рывком надвигая прозрачное забрало космошлема и другой рукой нажимая красную кнопку аварийного выброса.

Взрыва патрона я не услышал. Меня так резко швырнуло вверх, что я на мгновение потерял сознание.

Пришел в себя я уже под раскачивающимся парашютом и понял, что катапульта сработала четко. Внизу подо мной расстилалась рыжая, раскаленная пустыня, где ничего и никого не было.

И вот тут-то я понял, что только что летал совсем рядом со смертью. Мне стало страшно. И еще я почувствовал, что задыхаюсь, так как забыл включить систему дыхания гермошлема. Почти не соображая, что делаю, я открыл прозрачное забрало и откинул за спину эластичный гермошлем. И чуть не задохнулся в потоке воздуха, хлынувшего мне в легкие…

Мелкий золотистый песок был мягким и горячим. Я ткнулся в него лицом, потому что кресло пилота, спустившееся вместе со мной, легло набок, на склон огромного бархана. Песок обжег мне щеку, и я, чертыхнувшись, рванул замок ремня, привязывавшего меня к креслу. Замок щелкнул и открылся. Я вскочил на ноги.

Песчаный ожог как будто уничтожил слепой, отчаянный страх, охвативший меня. Мысли сразу стали четкими и ясными. Я знал, что на юго-западе, примерно в ста пятидесяти километрах от меня, находится Багана. Я должен, я обязан дойти до нее, чтобы выяснить, кто же выполнил волю командира Со и высек первую искру атомного пожара? А может быть, отец моей Ва, добродушный толстяк, и ни при чем, может быть, это синие нанесли по моей стране внезапный атомный удар?

А еще меня тревожила судьба Фати и маленькой Нази. Раньше я как-то не думал, люблю ли я эту тихую маленькую женщину и девчушку, похожую на изящную бронзовую статуэтку. Мне просто с ними было хорошо и уютно. А вот теперь меня точило чувство тревоги…

Я проверил свой пистолет, достал из-под сиденья пилотского кресла аварийный мешок — флягу с чаем, маленькую пластмассовую коробку с галетами и колбасой, компас и пачку сигарет. Определившись по компасу, я бодро зашагал на юго-запад.

С каждым шагом песок становился все более рыхлым и горячим. Пустыня напоминала уголок ада, специально оборудованный для грешников-стяжателей. Все кругом было золотым — горы песка, небо, и даже воздух желтый и раскаленный. И кругом — ни клочка тени, ни кустика, ни деревца, только бесконечное море пламенеющих песчаных волн, подернутых легкой извилистой рябью.

Страшная жажда сжигала рот и горло. Язык казался огромным, сухим и жестким, как наждачное точило. Время от времени я смачивал рот глотком теплого чая — только смачивал. Ведь чая было всего пол-литра, а я был обязан дойти до цели!

Становилось все жарче. Мои мысли начинали путаться.

…Я снова видел зловещее, темное облако атомного взрыва. Сотни детских рук — обугленных, жалких, скрюченных — схватили меня за комбинезон и поволокли к огромному костру. Я плакал, молил, пытался вырваться, но ничего не мог сделать. Меня сунули головой в клокочущее пламя.

Боль ожога вернула мне сознание. Я лежал на склоне бархана, уткнувшись лицом в раскаленный песок. Сзади до самого горизонта тянулся извилистый пунктир моих следов. Губы потрескались от жары, рот был шершавым, меня томила страшная жажда.

Не раздумывая, словно в полусне, я отвинтил крышку фляги и большими жадными глотками стал пить чай. Прояснившееся сознание требовало, чтобы я берег этот чай, экономил его, но я не мог оторваться от горлышка фляги. Осушив флягу, я отбросил ее в сторону.