Голос погибшей планеты

«Что за страшная смертельная сила погубила даже тех, кто спасался в надежном бомбоубежище? Отравляющие вещества еще невиданных свойств и концентрации? Но тогда погибли бы и крысы. А эти мерзкие животные благоденствуют…»

Еще в Багане я понял, что радиация на крыс почему-то не действует. Очевидно, и здесь город погиб от смертоносной гибельной радиации. А ее давала только недавно изобретенная, так называемая «чистая бомба», убивающая все живое и оставляющая в целости машины, дома, всякие ценности.

Я включил анализатор и убедился в очень высоком уровне радиации. Да, это была та самая проклятая бомба, против излучений которой были бессильны даже радиационные фильтры, установленные в убежищах.

И еще я подумал, что, действуя без защитного костюма, я неосторожно получил еще какую-то дозу рентген. Они постепенно накапливаются в моем организме, пока не составят роковую сумму. И тогда…

Поспешно достал и глотнул сразу три «спасительные» таблетки.

Чем ближе я подъезжал к Селии Великолепной, столице нашего Фиолетового государства, тем острее становилась моя тревога о судьбе Ва и Пе. Тысячи километров я уже проехал по изувеченной атомными и нейтронными взрывами, обдуваемой гибельными радиационными ветрами земле — и ни разу не встретил живых, здоровых, не обиженных войной людей. Я встречал только развалины и трупы, только больных и умирающих людей. И я понимал, что, если бы с моими близкими все было благополучно, это было бы удивительным подарком судьбы. Я радовался тому, что мои отец и мать не дожили до этих черных дней, что они спокойно скончались в своих постелях и их похоронили как положено.

Иногда я включал радио. Оно или молчало, или болтало какую-то трудно понимаемую чепуху. Какой-то сумасшедший изо дня в день транслировал по своему радиопередатчику танцевальные мелодии. Потом он замолк, наверное, умер. На другом диапазоне я как-то услыхал слащавый голос какой-то проповедницы, призывавшей всех «приблизиться к богу», взаимно простив все грехи. Только один раз я услыхал что-то вроде военной сводки — какой-то болван из синих расписывал свою победу над нашими, но о масштабах этой победы можно было судить по его сообщению:

— В этой схватке мы потеряли три человека, а потерн противника составили около двадцати солдат и офицеров.

Очевидно, на опустошенной земле было уже некому и нечем воевать. Война съела саму себя, и в ней не оказалось победителей, были только побежденные. Впрочем, победителями стали крысы — мерзкие грызуны, на которых не действовала радиация.

За эти дни я насмотрелся столько ужасов, что думал, будто уже ничто не сможет потрясти меня. Но я был поражен, увидев, во что превратили атомные взрывы нашу столицу.

До войны она звалась Селией Великолепной. И действительно, на всей Желтой планете не было города прекраснее. Широкие проспекты утопали в зелени и цветах. Гигантские многоэтажные здания не казались мертвыми скалами, потому что на высоте пяти-шести этажей они сужались, а на полученных широких ступенях тоже были разбиты цветники, среди которых медленно ползли ленты тротуаров-эскалаторов. Здания были облицованы многоцветным полированным камнем. Ночами улицы переливались световыми волнами — розовыми, голубыми, светло-зелеными, потому что стеклянная брусчатка, которой были вымощены площади и улицы, подсвечивалась снизу скользящими цветными огнями.

Сейчас города не было. Был хаос закопченных мертвых развалин, груды уже тронутого ржавчиной оплавленного и искореженного металла; черный тлен и пепел. Кое-где утесами поднимались, темнея пустыми глазницами окон, наиболее прочные скелеты бывших прекрасных зданий. В могильной тишине монотонно и визгливо поскрипывал под порывами ветра нелепо задравшийся лист кровельного железа — остаток какой-то крыши. Развалины были пустыми и мертвыми.

Но вот на серой груде покореженного бетона я уловил какое-то движение. Две огромные крысы лениво прогуливались по бетонной балке. Потом они сели столбиками и стали охорашиваться, причесывая лапками усы. Я рванул из кобуры пистолет и двумя точными выстрелами прервал прогулку наглых животных.

В солнечной тишине выстрелы прозвучали странно и нелепо.

Я помнил адрес дома — «гнездышка», которое заботливо оборудовала моя Ва, и хорошо знал столицу. Домик находился на противоположной окраине, на Двенадцатой улице Садового района.

Проехать через город было невозможно, и я решил обогнуть Селию с юга, по окружной дороге. Я вел вездеход, стараясь не смотреть на развалины. И все же иногда бросал на них взгляд и узнавал остатки знаковых зданий. Вон та полуобвалившаяся черная башня — то, что осталось от всемирно известной Национальной библиотеки — прекрасного здания, облицованного дымчато-зеленым дорогим камнем. В нишах этого здания стояли скульптуры великих писателей и поэтов. А вон та бесформенная груда руин, на вершине которой видна случайно уцелевшая огромная каменная фигура человека, — это остатки нашего театра. Каменная фигура, нелепо застывшая в падении и лишенная головы, — это останки тридцатиметровой статуи Фа, великого Фа, актера и драматурга, основателя нашего театра.

Восточная окраина Селии пострадала от атомного взрыва меньше, чем другие районы, — очевидно, бомбы были сброшены на западный промышленный район и центр города. А здесь, в Садовом районе, домики уцелели, только со многих были сорваны крыши. Кое-где зеленели полуобгоревшие деревья. Проезжая по широкой Двенадцатой улице, я заметил людей, возившихся за изгородями возле домиков. Услыхав шум двигателя вездехода, они по-птичьи вытягивали шеи и поворачивались лицом к улице, и тогда были видны их лица с глазами, заплывшими белой слизью.

Вот и домик под номером сто семьдесят два. Чуть потемневшая каменная ограда с решеткой поверху, Железные ворота, тронутые ржавчиной. С волнением я нажал кнопку, и передо мной раскрылась неширокая калитка. Во дворе — опаленные огнем деревья, рыжие, иссохшие кусты и трава, восьмиугольный бассейн, в котором не было воды и на дне виднелась какая-то бурая плесень.

Домик уцелел полностью, только в рамах не было стекол. Я толкнул дверь, и она с гулким скрипом раскрылась. В небольшом холле все носило следы поспешного бегства — груды одежды, валявшиеся на полу, детская игрушка — большой, нарядный пластмассовый солдатик, детская самоходная коляска, какие-то книги.

На коричневой полированной панели между двумя дверями, ведущими внутрь дома, я увидел торопливую надпись, сделанную мелом:

«Папа! До! Ищите нас в Счастливом городе № 1. Ва и Пе».

Дальше я не пошел, потому что мне не на что было смотреть и нечего искать в этом покинутом всеми пустом доме.

Осторожно закрыв за собой двери, я вышел из дома. Впервые за все эти горькие дни я ощутил радость — Ва и Пе были живы, я скоро увижу их!

Путь к Счастливому городу № 1 я хорошо знал, потому что это подземное убежище находилось в Зеленых горах, в огромной пещере, куда когда- то, еще школьником, я ездил на экскурсию.

Когда-то отличная асфальтированная дорога, ведущая к Зеленым горам, сейчас покрылась трещинами и неровностями. Кое-где сквозь ее покрытие выступали сочные ядовито-зеленые всходы каких-то растений. Вообще я заметил, что, очевидно, в результате повышенной радиации многие растения ускорили свой рост, но у них резко изменился вид — листья и побеги стали более мясистыми и были покрыты какой-то липкой слизью, блестевшей на солнце.

Как я ни спешил, все же приходилось ехать с обычной скоростью — около сорока километров в час. Там, где дорога сворачивала к Зеленым горам, она была завалена остатками сгоревших автомашин. Их здесь была сотни, самых дорогих и комфортабельных марок. Осторожно раздвигая острым бронированным капотом эту свалку железного лома, я сообразил, что произошло. Очевидно, после взрыва первой бомбы в Селии началась паника и владельцы этих машин ринулись к Зеленым горам в надежде найти спасение. И вот тут-то их настиг второй взрыв, ударная волна которого швырнула эти машины одна на другую, как ребенок бросает игрушки.