Голос жизни

Ольгуша поманила Рауфа снять на видео знакомство поэта с Лидой, семь диагнозов.

– Познакомьтесь: Ерофей.

– Лида!
– а сама на сердолик смотрит.

– Не путать с Ерофеевыми, - добавил поэт.

Увы, сердолик не заиграл. Отползая, Ольга читала в глазах Лиды оценку Ерофея: толстоват, лысоват, глуповат, странноват. Суффиксы эти Ольгуша сама применяла в юности. Значит, вся тончайшая, ажурная ее матримония рухнула!

Шилозадый Костя принес букет огромных роз - победительный такой! Не знали, куда его поставить.

– Квартирка-то у вас тесна по-прежнему, а друзей все больше! Как мы рассядемся, каторжное дело!

– Юля, не волнуйся! Теснее круг друзей!
– Ольгуша пригласила всех к столу.

– А мы нынче новую квартиру купили...

Ну, что ж, пусть Юля хвастается, - думал Гамлет, прижимая локоть жены, чтоб молчала. Богатство - это тоже способ быть значительными.

В это время еще ввалилась толпа гостей: Елизавета с мужем, Витя с растерянной улыбкой и охранник Тимофей с бутылкой "Мартини". "Ко мне пришли. Я существую!" Гамлет оглядел всю компанию, которая образовалась, чтобы помочь друг другу почувствовать, что они есть! И дать другим кусочки сил почувствовать это же самое.

Агрессивно-помогающая Любочка на пол смахнула торт, стоящий на табуретке в кухне, и предложила Тимофею место рядом с собой. "Любить саморастворяюще", - пронеслось в голове Гамлета.

Катя взяла слово для первого тоста, когда она успела так ярко накрасить губы, думал Гамлет, кажется: они сейчас улетят. Это мешало слушать, но пару строк про себя он уловил.

"...и долго будет тем любезен он народу,

что улучшал уральскую природу..."

– Такое вино надо по молекуле цедить, - воскликнул Гамлет.
– Жаль, что горло у нас слишком широкое!

Ольгуша поведала гостям: сегодня брала кастрюлю из холодильника оттуда выпало сердечко из картона, на нем надпись: "С серебряной свадьбой!" Доченьки написали.

– Ты нам зубы не заговаривай!
– агрессивно погрозила вилкой Любочка. Горько!

"Неужели нам будет горько, - думал Гамлет.
– Один глаз у Любонки опять горит лаской, а второй - тоской". Он припал губами к губам жены.

"...раскупоривать дни... с тобой... всегда!" - в голове у Ольгуши писалось то, что не может видеть видеокамера Рауфа.

– Вино такое мягкое, словно изнутри деликатно постучалось и спросило: "Можно ли вступить с вами во взаимодействие?" - тихо сказала Инна.

– Тебе можно только три глоточка, дочка!

– Мама, я знаю... Галина Дорофеевна, салат берите!

Частицы салата, сбежавшиеся в глубокой зеленой посудине, властно намекали шумящим вокруг гостям брать с них пример: показывать из себя самое наспевшее, сокровенное.

Ольгуша призвала выпить за то, что все вместе "мы были лучше, чем по отдельности, как эти овощи в салате!".

– Умом Ольгушу не понять, аршином общим не измерить!..

"Расслабились - пошлость полезла", - читалось на лице поэта Ерофея.

– Товарищ зав. штопором, откройте и эту бутылку!

– Я осязаю бутылку двумя руками уже, когда наливаю, - бормотал Игнат.

– Мама, не беспокойся, шутка. Вон грачи прилетели!

Это из коридора маячила Кирюта в новомодной шапочке с бантиком-хвостиком сзади и околышком-клювом спереди. Такие шапочки назывались "Грачи прилетели". Кирюту посадили на тумбочку, убрав телефон.

– Игнат, ты помнишь, как ты шнурки зубами развязал - в детсаду у девочки любимой?

– Кирюта, ты хоть знаешь, сколько таких шнурков ждет его впереди? Гамлет чокнулся с нею.
– Пребудем!

– Пребудем с вами!

– Тост! Гамлет, ждем от тебя... настоящий тост где?

– За то, чтоб мы давали людям больше, чем брали!

– Хорошо! А спектакль?

– Спектакль! Спектакль!
– зашумели неконтролируемые гости, привыкшие к сценкам, которые сочиняли и разыгрывали три сестры, три дочери Гамлета (не путать с королем Лиром!).

Появилась Лида, семь диагнозов, переодетая в Станиславского.

– Не верю! Не верю, что вы прожили четверть века вместе! Не верю, что вырастили четверых детей! Это не ваши дети - понятно: с улицы их затащили. Плохо они играют ваших детей. Признавайтесь, чьи вы дети!

Один поэт Ерофей не смотрел спектакль, а работал вилкой в стиле русского экскаватора. Хуже Штыкова, думал Гамлет, тот хоть раз в жизни что-то приятное соизволил сказать.

– Не верю, что это ваши дети! Сколько вы заплатили статистам? Не верю, что у Ольгуши нет седых волос!..

– Ой, я вам сейчас жаркое принесу!
– всполошилась Ольгуша.

– Назревает страшный конфликт хорошего с лучшим - будет еще жаркое!

– Давайте выпьем за то, чтоб все конфликты были только такие!

Тосты то и дело показывали свои юркие головки, желая оплодотворить застолье. Кто-то неизбежно цитировал Бродского: "Подруга милая, кабак все тот же..." Захмелевшая Ольгуша вдруг громко пообещала:

– Ой, я вам сейчас яйцо Бродского покажу!

– Почему одно, а не два?

– Правое или левое?

– Да с выставки... мне каталог прислала московская кузина! Там все гении в виде яиц: Модильяни, Пикассо... Бродский!

Она рылась в тумбочке, но ничего не находила.

Вдруг поэт Ерофей подошел к Гамлету и, показывая на пейзаж в рамке, сказал:

– Убери тетеньку!

Гамлет не успел это как следует понять, потому что подошел друг Штыков и стал бурить скважину своего разговора. Правый глаз у него - Аверинцев, левый - Гаспаров.

– Ты, Гамлет, помнишь, что с женой Лота было?

– Как сейчас вижу...

Поэт заорал благим матом:

– Всем стоять раз и навсегда! Всем!
– внутри лица Ерофеея двигалось и шевелилось еще одно лицо.
– Стоять, я сказал!

– Держите меня четверо, как говорят в народе, - расправил плечи охранник Тимофей.

Белая, как стая гусей, Ольгуша хотела увести поэта в другую комнату.

– Стоять!
– крикнул он.

– А ты скажи это своему члену, - бормотал Сан Саныч.
– У нас тут ни у кого нет такой надобности.