Голоса эпохи. Избранная проза и поэзия современности. Том 1

Она стояла у газетного киоска на остановке трамвая и изучала выставленные в окне почтовые марки. На марках красовались диковинные орхидеи. Потом открыла сумочку, чтобы достать мелочь, и я тихо окликнул:

– Майя!

Она вздрогнула и улыбнулась так, что казалось – десять солнц взошло на небосводе.

– Ты?

– Я…

– Как жизнь? – поинтересовалась она, рассматривая мою новую стрижку. А потом добавила: – Так тоже неплохо, хотя длинные волосы тебе очень даже шли.

Я молча закурил, неловко потоптался и спросил:

– Всё там же работаешь?

– Да. Представь, мне даже нравится.

– А я, наверное, уже бы диссер защитил, будь ты со мной! – это неожиданное признание вырвалось само собой…

Она опять вздрогнула, но теперь не столь от неожиданности, сколько от воспоминаний, нахлынувших, как ураган «Катрина» или «Мария».

– Но ведь это ты, это ты тогда сказал, что ничего серьёзного пока не планируешь, и просто пропал…

– Май, у меня уже два пацана растут. Куда ещё серьёзнее! – вздох вырвался, словно крик о помощи.

Она внимательно посмотрела на меня, прикоснулась одним только указательным пальцем к моим губам, словно не хотела ничего слышать о моей жизни…

А я захватил её ладонь и этот пальчик и яростно поцеловал в благодарность за такой её миротворческий жест.

– Знаешь, а глаза у тебя по-прежнему блестят… Значит, ты всё равно счастлив! – произнесла она, но смотрела уже на распахнувшиеся двери красного старого трамвая, освободив руку и непроизвольно закусив нижнюю губу, словно от острой боли или не желая сказать что-то обидное.

Вошла в салон. Потом произнесла еле слышно, так тихо, почти шёпотом:

– Я люблю тебя!

Дверь медленно, со скрипом закрылась, а трамвай, стуча на стыках, увозил её и мой тогда счастливый билет.

Глава вторая

– Какая грустная история.

– Не грустнее жизни.

Следующим вечером он опять не произнёс ни слова. А я успокаивала себя, что не совсем ещё сошла с ума, разговаривая с глупым попугаем. Ладно, не глупым.

В субботу вечером словно лопнула тонкая струна времени, и комнату наполнил лёгкий шелест его крыльев. Это как звук раздвигающихся портьер или кулис. Я, не желая спугнуть входящее волшебство, тихо присела напротив.

– Иннокентий. Кеша слишком как-то фамильярно.

– Прости. Иннокентий!

– Так вот, дорогая моя девочка, в жизни случаются такие невероятные вещи, что, поверив в их реальность, ты становишься их проводником.

Мост, или Идущая в облаках

Эта квартира – настоящее сокровище. Досталась мне по стечению обстоятельств, но обстоятельств самых невероятных. И чтобы до них докопаться, нужно вспомнить давнюю подругу, с которой нас свела судьба одним дождливым осенним вечером.

Сейчас, конечно, трудно понять и представить ту движущую силу, ежевечерне выталкивающую меня из тёплого уютного жилища в моросящую непогоду… Однако таковых энтузиастов нашлось не так уж и мало!

Мойра, молоденькая розовощёкая студентка математического факультета; Сэми, выпускник физического факультета; я, приехавшая из России по обмену и окончившая всё тот же Массачусетский университет, но получившая диплом преподавателя биологии… Всего в наш класс записалось десять человек. Разных, но крайне талантливых и тщеславных. Эти качества и помогали нам, я уверена, выдержать четыре года обучения и не бросить занятия живописью и композицией помимо основных занятий и работы, у кого она была. Этот класс стал единственным за всю историю художественной школы, который в полном составе дошёл до финишной черты. И поскольку наше трио было особенно спетым, мы решили отпраздновать окончание вечерней школы торжественным запуском выпускных работ прямёхонько по реке Миссисипи.

Что говорить, зрелище было ещё то! Большие белые листы с карандашными портретами Давида и Аполлона, изрядно подмоченные и тяжёлые, сделав круг почёта и одновременно борясь с течением, медленно погрузились в тёмную прохладную воду.

Это был первый шуточный след, который мы оставили… Вернее, наши «бессмертные» творения.

Насколько дружными мы были в ту пору, настолько лёгким оказалось расставание. Как-то слишком быстро и далеко друг от друга оказались и Сэми, и Мойра, и я всего за какой-то год-полтора. Причём вспоминали мы друг о друге частенько, но перезванивались не чаще раза в год, а бывало, и того реже.

Вот именно в такой осенний день, когда дождь моросил спозаранку и, похоже, до следующего утра он не собирался менять планы, Мойра позвонила мне на сотовый.

– У тебя те же проблемы с квартирой? – вместо приветствия спросила она.

– Миром правит стабильность или нет? – вопросом на вопрос ответила я.

– Ха-ха-ха!.. – устало произнесла она.

И я почувствовала, что ей непросто говорить о деле, которое занимает теперь все её мысли.

Мы сидели в кафешке, которая располагалась через дорогу от школы искусств. Кроме художественной там была ещё и музыкальная школа, именно для тех из нас, кто, повзрослев, решил наверстать упущенное или то, к чему не лежало сердце или попросту не шли ноги…

Мойра не прятала заплаканных глаз, вокруг которых темнели ещё и небольшие круги… Потерять сразу всю семью в нелепой автокатастрофе – это ли не самое худшее испытание, выпавшее на долю молодого человека, только-только устраивающего свою жизнь…

Моя подруга ничего не стала менять в апартаментах своей экстравагантной бабули, пожелавшей перебраться на склоне лет из уютного нью-йоркского особняка в самый высокий небоскрёб Сингапура.

Направляясь к окну, я не с первого раза, тыкая в три большие кнопки на овальном позолоченном пульте, раздвинула шторы. Подошла ближе и замерла от восторга, увидев внизу лёгкие облака, больше похожие на диковинных белых птиц, медленно плывущих не в бескрайнем и бездонном небе, а между самыми высокими домами, образующими круг. Это зрелище настолько потрясло меня, что я вновь ощутила тот творческий голод, который заставляет, бросив всё, хвататься за кисти…

И эта картина за окном моего нового жилища, больше напоминающего музей модерна, не шла ни в какое сравнение с видом из иллюминатора трансатлантического лайнера.

Теперь я взяла за правило каждое утро, как только проснусь и приготовлю ароматный кофе, подолгу сидеть у окна и наблюдать за сменой фантастических картин, написанных на холсте бездонного неба. И я могу поклясться, что никогда ещё они не повторились… То небо было свинцово-синее, то облака такие невесомые и прозрачные, что напоминали лишь лёгкое, быстрое касание невидимой божественной кисти небесного художника…

Я пила кофе, смотрела вдаль и представляла, как, наверное, это здорово – перекинуть верёвочный мост и прошагать по нему прямо в облаках, чтобы войти в такое же окно небоскрёба, который можно было рассмотреть только в солнечную погоду… Высоченный дом, стоящий напротив, манил, как далёкая пристань влечёт усталого моряка.

Как-то вечером, разбирая старые вещи, я наткнулась на огромный ящик с загрунтованными холстами и коробкой масляных красок… Эта находка меня порадовала. Но я не нашла нигде ни одной кисти и, быстро собравшись, отправилась в художественную лавку, которую заприметила сразу после переезда. Оказавшись рядом с магазином, поняла, что совершенно выпала из времени – было уже около полуночи, и рассчитывать на то, что кто-то продаст мне кисти, было по меньшей мере самонадеянно и глупо.