Голоса эпохи. Избранная проза и поэзия современности. Том 2

В действительности эти слова – историческая бомба! Они доказывают, что Шкадаревич имел копии допросов А. М. Матросова, решений суда, однако намеренно их скрыл, устроив спектакль с текстом, заверенным печатью общества «Знание».

И это не единственная бомба, доказывающая, что в советское время большинство исследователей лишь паразитировало на имени Матросова, не занимаясь ни сбором материалов, ни опросом очевидцев.

Это больно – узнавать, что ряд материалов по Матросову некоторыми людьми банально был подчищен (или просто уничтожен), чтобы им было комфортно и дальше почивать на своих придуманных лаврах.

Яков Канявский

Родился 23 октября 1937 г. в г. Харькове. Во время войны был эвакуирован с семьёй в город Фрунзе Киргизской ССР. Там он окончил семь классов, а затем индустриальный техникум. В 1956 г. уехал по распределению работать в город Кировабад (ныне Гянджа) Азербайджанской ССР. В том же году пошёл служить в армию. Служба проходила в городе Ленинакане (ныне Гюмри) Армянской ССР. После демобилизации в 1959 г. уехал на Урал в город Златоуст Челябинской области. Там поступил на вечернее отделение Челябинского политехнического института. Работал на разных должностях до 2001 г. С 2001 г. с семьёй живёт в Израиле. Тогда же занялся литературной деятельностью.

Перу Якова Канявского принадлежит несколько крупных произведений, в том числе серий: «Украденный век», «Зарубежный филиал», «Эпоха перемен», «Верховный правитель», «Столкновение», «Есть только миг».

Яков Канявский сотрудничает с рядом израильских газет, где публикуются его статьи и рассказы.

Чужая вина (Одна из версий) Отрывок из книги «Эпоха перемен»

По московской улице шла молодая женщина. Шла медленно, потому что у неё было очень плохое зрение и она еле различала дорогу. Хотя со стороны её слепота была почти не заметна. Прохожие считали, что дама просто о чём-то задумалась. Она действительно задумалась.

Она, Фанни Каплан, вдруг задумалась о своей жизни. Ей вспомнилось, как она, тогда ещё шестнадцатилетняя Фейга Ройтман, девочка из приличной еврейской семьи, влюбилась в обыкновенного бандита Яшку Шмидмана. Родители уезжали в США, звали её с собой, но влюблённая девочка осталась. Если б она тогда могла предвидеть свою судьбу, то послушалась бы родителей и, наверное, прожила бы совсем другую жизнь.

Но в то время ей, кроме Яшки, никто не был нужен. А Яшка стал анархистом, поняв, что это прибыльнее, чем грабить мастерские белошвеек. Счастье влюблённой девочки кончилось, когда Яшка задумал убить киевского генерал-губернатора. Фейга тогда пришла к нему в гостиницу на Подоле. А он делал бомбу, но, видимо, сделал что-то не так.

Бомба взорвалась прямо в номере. Яшка убежал, а её контузило. Она тогда взяла всю вину на себя и его не выдала. Ей грозила смертная казнь, но сделали скидку на возраст и отправили на пожизненную каторгу. После всех мытарств она оказалась в тюрьме Нерчинской каторги. Там она начала слепнуть и глохнуть.

На каторге она познакомилась с Марией Спиридоновой и под её влиянием стала пламенной эсеркой. Жаль, что не могла многое читать, читала только книжки со шрифтом Брайля. Через пару лет Яшка попался на каком-то ограблении и написал заявление на имя генерального прокурора о том, что девица Каплан во взрыве бомбы не виновата. Бумага пошла по инстанциям, но где-то затерялась.

Освободилась Фанни только через одиннадцать лет, когда в марте 1917 года по личному распоряжению министра юстиции Временного правительства Керенского стали выпускать всех политических. Все эти годы она не могла забыть своего возлюбленного и после освобождения стала искать его.

Ей удалось узнать, что Яшка-бандит теперь носит имя Виктора Гарского и является продовольственным комиссаром. Она поехала к нему и с нетерпением ждала свидания. У неё не было никаких вещей, кроме пуховой шали. Она ей очень дорога, ведь это был подарок Марии Спиридоновой. Но Фанни пошла на рынок и сменяла шаль на кусок французского мыла, чтобы при свидании от неё хорошо пахло…

А наутро после чудесной ночи её Яшка, теперь уже Виктор, вдруг заявил, что больше с ней встречаться не будет. Фанни заплакала от горя. Ведь ради него она испортила себе жизнь, взяла на себя его вину, была на каторге, потеряла здоровье. Свобода к Фанни вернулась, а любовь и здоровье – нет. Выйдя от Виктора, она не знала, что делать. Идти ей было совершенно некуда.

И она поехала в Москву к своим подружкам-каторжанкам, единственным оставшимся у неё близким людям. Через некоторое время подруги раздобыли для неё путёвку в Евпаторию. Остановилась она в Доме каторжан. Потом была встреча с Дмитрием Ильичом Ульяновым, занимавшим тогда пост народного комиссара здравоохранения Крымской Советской республики.

Фанни говорили, что Дмитрий увлекается выпивкой и женщинами. Он вроде бы даже на заседаниях правительства мог появиться в нетрезвом виде. Двадцативосьмилетняя Каплан приглянулась Дмитрию, и она не смогла устоять. Их любовная связь проходила у всех на глазах. Да, на глазах. А её бедные глаза не могли видеть окружающего мира. Своего любовника она различала только во время близости, когда он приближался к ней вплотную.

Дмитрий проникся сочувствием к её болезни и устроил Фанни в Харьковскую офтальмологическую клинику к знаменитому на всю Россию профессору Гиршману. Лечение пошло ей на пользу, она уже могла различать лица с полуметрового расстояния. После клиники она прожила какое-то время в Симферополе, потом вернулась в Москву.

И вот вчера она снова встретилась с Виктором. Она не знает, была ли эта встреча случайной. Он сам её окликнул, ведь она бы не могла разглядеть его издалека. Когда он подошёл, на неё нахлынули прежние чувства. Она не выдержала и разрыдалась, прижавшись к его плечу. Видя её состояние, Виктор немного подумал и согласился встретиться с ней завтра вечером у завода Михельсона.

Почему устраивать свидание надо так далеко, Фанни не спрашивала. Она рада была встречаться с ним где угодно. И вот этим августовским вечером 1918 года она идёт на свидание со своим любимым. Но на душе как-то тяжело. Вот она перебрала в памяти всю свою короткую жизнь, но успокоение не пришло. Её одолевала какая-то тревога.

Тревога Фанни Каплан была не напрасной. Хотя она, конечно, не могла знать о надвигающихся событиях и о том разговоре, который произошёл несколько дней назад между председателем Совнаркома Владимиром Лениным и председателем ВЦИК, по сути главой государства, Яковом Свердловым.

– Положение наше архисложное, Яков Михайлович. Надо принимать какие-то экстраординарные меры.

– Думаю, Владимир Ильич, что нам сейчас сможет помочь только самое жестокое подавление всех врагов советской власти.

– Я тоже понимаю, голубчик, что врагов нужно уничтожать. Но это уничтожение нужно ведь как-то оправдать. На нас, батенька, уже и так после расстрела царской семьи весь мир ополчился.

– Это, конечно, плохо, что ополчился. Но ведь не могли же мы с вами оставить белым живое царское знамя.

После некоторого раздумья он добавил:

– Нужна, очевидно, такая же жертва с нашей стороны, чтобы мир теперь ополчился против наших врагов. Это бы оправдало наш красный террор.

– И кого же, Яков Михайлович, вы предлагаете в качестве такой жертвы?