Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Рискую предположить, что они могут появиться и сейчас, – возразил я. – Но пройдут почти незамеченными, потому что…

– Совершенно верно! – подхватил Андрей Михайлович. – Потому что мы потеряли привычку к сосредоточению на больших смыслах. В век судорожного мелькания «злобы дня» перед нашим лицом эти смыслы просто не помещаются в голове. Наше время не только враждебно всякой аскезе – оно даже кабинетному учёному тоже враждебно, потому что не может ведь учёный всё время отвлекаться на цветные пятна разных дутых жареных фактов и полуголых дамочек, что современные информационные колдуны создают перед нашими глазами. Мы все сидим в телевизионной комнате миссис Монтэг, на стенах которой три мультипликационных клоуна рубят друг другу руки и ноги под невидимый хохот. А попытки выйти

из этой комнаты приравниваются к юродству. Впрочем, что это я держу вас на улице, милый мой? – спохватился он. – Не угодно ли пройти в дом?

– И всё-таки мы можем забраться в воздушный шар, настоящий или воображаемый, – заметил я, когда мы поднимались по ступеням крыльца.

– Именно! – с воодушевлением согласился Могилёв. – Именно!

[2]

Внутри дома Андрей Михайлович предложил мне остаться в кабинете, на что я заметил: его кабинет больше смахивает на библиотеку. Он немедленно подтвердил:

– Конечно, я с этой мыслью его и обставлял! Половина моей жизни прошла под «знаком библиотеки», если пользоваться астрологической терминологией. Вот и утро той среды началось с неё же. Едва я доложился о себе дежурному библиотекарю в читальном зале, как меня немедленно провели к заведующей, Таисии Викторовне Прянчиковой, в комнатку на третьем этаже между архивом и каким-то подсобным помещением.

Таисия Викторовна, маленькая, пухлая и неутомимая, посадила меня напротив и задала мне, наверное, три дюжины вопросов: ей всё в нашем проекте было искренне интересно. Энергия этой женщины, видимо, не находила полного применения в её профессии и плескала через край её существа. Что мы делаем? Как будет называться итоговый текст? «Перед бурей» в названии как-то связано с «Песней о Буревестнике» Максима Горького? Между прочим, как я отношусь к Горькому? Ах, Андрей Михайлович, неужели «тошнит»?! – ха-ха-ха, скажете тоже… Какого возраста мои студенты? Много ли среди них девочек? Не нахожу ли я, что девочки несколько глупее мальчиков? Что, не нахожу? Ах, я так рада это слышать, так рада, а то ведь многие педагоги-мужчины до сих пор страдают этим, прости Господи, мужским шовинизмом… С какими источниками мы работаем? Неужели современные студенты способны прочитать две-три толстые книги за выходные? Каким чудо-снадобьем я пользуюсь, чтобы мотивировать их читать, и не подскажу ли я его рецепт? Но ведь мы не только читаем – а что ещё делаем? Обсуждаем гипотезы, возможность альтернативных вариантов событий? Как интересно, как фан-та-сти-чес-ки интересно! Чтo я, действительно, думаю про «сослагательное наклонение» в истории? На самом ли деле Советский Союз планировал первым напасть на гитлеровскую Германию, и что случилось бы, если б напал? Одобряю ли я «Ледокол» Виктора Суворова (Резуна)? А вот ещё: нравится ли мне Эдвард Радзинский? Нет? Как жаль – а мне казалось, это самая яркая звезда нашей историографии! В любом случае, в Радзинском есть что-то загадочное, роковое, впрочем, вам, мужчинам, не понять…

Я не успел дать ни одного полноценного ответа, то есть «полноценного» со своей точки зрения. Я, как вы могли заметить, стараюсь на любой вопрос отвечать обстоятельно и не люблю легковесного отношения к мыслям – но Прянчиковой хватало одной фразы, и в меня немедленно летел следующий вопрос. В какой-то момент заведующая вообразила, что должна мне рассказать историю научной библиотеки – и, представьте, действительно начала её рассказывать! Мне пришлось взмолиться: Таисия Викторовна, миленькая, с удовольствием послушаю, но, может быть, в другой раз?! Рабочая группа, наверное, уже вся на месте! Тут только она немного умерила свой пыл и поспешила проводить меня в учебный класс, по дороге рассказав, что с утра попросила сотрудников развесить, начиная с вестибюля, бумажные указатели со стрелками, ведущие прямо к аудитории, чтобы мои студенты не потерялись. Я поблагодарил её за этот любезный жест.

[3]

В «классе» меня уже ждали Борис Герш и Лиза Арефьева, пришедшие первыми. Лизу я едва узнал, вернее, узнавание пришло спустя две-три секунды. Девушка надела светло-серую водолазку с длинными рукавами и длинную светло-серую же юбку, а также высветлила до русого цвета свои почти чёрные волосы, забрав их наверх с помощью сложной системы заколок. Я отпустил ей сдержанный

комплимент по поводу её внешности и удачного попадания в образ.

«Это была моя идея», – отозвался Герш.

«Ваша?» – не поверил я.

«Моя, моя! Знали бы вы ещё, Андрей Михайлович, как сложно попасть к хорошему парикмахеру-колористу без записи! Полгорода обзвонили!»

«Удивительно, что вы входили в такие детали… Стесняюсь спросить – поверьте, мне даже неловко, – но… вы двое являетесь парой? Я просто не замечал раньше…»

Лиза, улыбнувшись, помотала головой, правда, чуть покраснела.

«Да нет же! – поразился Борис. – Просто мы, люди одного племени, должны помогать друг другу».

«Одного племени? – беспомощно переспросил я. И тут меня осенило: – Бог мой, Лиза, я уже четыре года подряд наблюдаю ваш, можно сказать, полусемитский профиль, и только сейчас сообразил! Вот что означает “глазами смотреть будете – и не увидите”25

«Четверть-семитский, – пояснила Лиза. – У меня только бабушка по матери была еврейкой».

«Но это-то и важно согласно галахическому праву! – встрял Герш.

«Верьте ему больше! – тут же отреагировала Лиза. – “Галахическому”, конечно! Мне это, может быть, и лестно, точней, приятно, как всякой девушке, что интересный молодой человек о ней заботится, руководствуясь каким-то своими… расовыми фантазиями, но я – Борис, извини – никогда себя не чувствовала еврейкой, никогда!»

«А как вы себя чувствуете в своём новом, “немецком” амплуа?» – продолжал я свои шутливые расспросы.

«Неужели вы считаете моего персонажа немкой? – ответила Лиза вопросом на вопрос, и в этот раз вполне серьёзно. – Мне показалось, что её высочество была русской до мозга костей».

«Но свои последние слова на краю той страшной шахты она всё же произнесла по-немецки», – возразил я, чтобы её подзадорить. Девушка пожала плечами:

«Ну и что? Чехов вон тоже перед смертью воскликнул: “Ich sterbe!”26, какой же он немец? А вообще, немцы были просто народностью в Российской Империи, то есть русские немцы, вот я и гляжу на неё как на русскую немку. Или вы не согласны?»

«Тогда ведь и евреев стоит считать просто народностью нашей бывшей империи, “русскими евреями”, – заметил я, – но, кажется, персонаж Бориса с этим точно бы не согласился».

«Не в бровь, а в глаз, Андрей Михалыч! – откликнулся Герш. – Как раз сейчас читаю его “Что нам в них не нравится”. Мучительная книга, и уже хотел пару раз бросить. Но бросить её именно мне нет никакой возможности…»

«А вообще, Андрей Михайлович, если серьёзно отвечать на ваш вопрос о том, как я себя чувствую в новой роли, – продолжила Лиза, – то – очень странно. Настолько странно, что хотела с вами об этом поговорить…»

«И я тоже, – добавил Борис. – То есть не о Лизе, а о себе и некоторых мыслях моего “прообраза”».

«Надеюсь, вы не собираетесь отказаться от своих ролей вслед за Алёшей? – уточнил я с беспокойством. – И, если этот разговор важен, зачем откладывать?»

[4]

Время для беседы было, однако, упущено. Аудитория постепенно наполнялась. Пришла староста, за ней – Марк, который пожаловался, что, дескать, до нашей научной библиотеки за неделю на ездовых собаках не доедешь, за ним – сразу пятеро, и выяснилось, что все в сборе, кроме «Цесаревича».

«Я дурошлёп, не написала Орешкину! – покаялась Ада. – Алексея же не было вчера на “суде”, он не знает, где мы! Сейчас попробую ему сообщить… Кстати, Андрей Михайлович, что это за странную голосовалку вы вчера повесили? Кто это отказывается от своих обязанностей? Ребята, вы что, сдурели?»

Тут нужно пояснить. Накануне вечером я действительно в общей беседе рабочей группы в социальной сети опубликовал «опрос». Знаю, что по современным нормам такая беседа называется «чатом», но не могу себя заставить использовать это слово, так же, как не могу использовать слово «флэш» или «флэшка». Флешь для историка существует только одна – полевое клиновидное укрепление в армии начала XIX века, «Багратионова флешь», например. Вы со мной не согласны? Но я отвлёкся. Мой опрос звучал следующим образом: «Можем ли мы включить Е. И. В. Александру Фёдоровну в регулярный план работы, если кто-либо из десяти основных участников откажется от своей роли?» В этом опросе приняли участие трое: Лиза Арефьева, Марта Камышова и Ада Гагарина – причём Лиза и Марта воздержались, а староста группы проголосовала «против».

Поделиться с друзьями: