Голубая лента

Жоржетта нетерпеливо вскинула подбородок и топнула ножкой.

— Далась вам эта шубка! Не вы мне ее подарили и помалкивайте. Да одевайтесь же, наконец: пароход может каждую минуту затонуть.

Лейкос мигом сел.

— Что?! — переспросил он и осекся.

— Вы разве не знаете, что пароход столкнулся с айсбергом?

— Как так? — Лейкос сидел, напряженно выпрямив спину и приглаживая свою белоснежную бородку, от испуга вставшую торчком. — Что ты говоришь, Жоржетта? Откуда мне об этом знать? Я лежал в жару.

— Да, да, каждую минуту! — повторила Жоржетта. — Я сейчас ухожу и больше не вернусь, чтобы вы знали. Sauve qui peut! [43] — язвительно сказала она уже в дверях и исчезла.

Лейкос задумался. Sauve qui peut, sauve qui peut! Не могла она так жестоко пошутить! В ее сердце нет места для такой жестокости. Только сейчас он вспомнил, как настойчиво и громко гудел гонг, подавая сигнал тревоги. Да и пароход не двигался…

— Жоржетта! Жоржетта!! — закричал он и, быстро спустив тощие ноги с кровати, засеменил к умывальнику. Наскоро умывшись, он торопливо влез в сорочку, в брюки, боясь, что свет каждую секунду может погаснуть. — Жоржетта! Жоржетта! — Мелкими шажками он сновал по каюте и старчески бессвязно лепетал: — Жоржетта… Солдаты… Ангелы бессмертья вознесут вас во храм вечной славы!..

43

Спасайся, кто может! (франц.).

Облачившись в пиджак, иссохший, изможденный, шатаясь, заковылял он по коридору и, лишь встретив первого пассажира, опять обрел свое достоинство.

— Pardon! — сказал он, отступая в сторону. — Pardon, monsieur!

Тяжелыми шагами Терхузен мерил шлюпочную палубу, чуть сгорбившись под страшным грузом, легшим на его плечи. Только что из машинного отделения Шеллонг позвонил, что третья котельная затоплена. Они погасили огонь в топках. Вода уже дошла до почтового отделения, находившегося на высоте семи метров над килем.

Терхузен долго смотрел на небо и океан. Это конец! Может быть, ценой отчаянных усилий им все же удастся продержаться до прихода «Сити оф Лондон». Может быть!..

Он вернулся на мостик и приказал:

— Халлер! Готовить спасательные шлюпки. Женщин и детей будем высаживать.

7

Хенрики спустился на промежуточную палубу и поговорил с переселенцами. Все глаза в испуге глядели на него. Он беседовал с поляками по-польски, с русскими по-русски, с бородатыми мужчинами в длиннополых кафтанах — по-еврейски. Рослый, осанистый, элегантно одетый, он стоял, улыбаясь, перед ними, и его спокойствие и уверенность внушили этим людям доверие. Да и как было не поверить такому благородному господину, говорившему с ними на их родном языке!

Хенрики объявил им, что капитан приказал всем женщинам и детям высаживаться в спасательные шлюпки. Шлюпки очень большие и надежные — в каждой может поместиться шестьдесят человек, — а океан гладок как зеркало. Несколько пароходов спешат к ним на помощь, они уже близко и через какой-нибудь час их всех возьмут на борт.

Женщин и детей с промежуточной палубы повели на верхние. Они держались спокойно, предавшись неведомой им судьбе, только несколько женщин сердито бранились, а невыспавшиеся дети хныкали. Неуемное любопытство все еще гоняло Уоррена по палубам. Увидев это мрачное шествие женщин и детей, карабкающихся вверх по трапу, он сперва не поверил своим глазам. Ему показалось, что перед ним какое-то страшное видение, и он замер от ужаса. Конечно, он понимал, что ничего хорошего ждать не приходится, но если они уже начали высадку, значит, дело обстоит прескверно. Да, положение, видимо, очень серьезное! Уоррен почувствовал, что у него трясутся колени и пересохло во рту. Не забудь, Уоррен, что ты с семи часов вчерашнего утра, значит, почти двадцать часов на ногах, сказал он себе, желая оправдать свою слабость. И тут же подумал, что пора забрать из каюты бумаги.

В оранжерее наперебой жужжали взволнованные голоса. Уоррен увидел растерянные, бледные лица. Женщины нервно теребили цепочки и браслеты. Сюда, до этого самого тихого местечка, дошли слухи, будто капитан — видно, у него совсем сдали нервы — отдал приказ начать высадку. Какая непонятная спешка, ведь через час-два должен подойти «Сити оф Лондон»!

Пробегая по салонам и залам, Уоррен очень удивился, услышав звуки рояля, доносившиеся из дамской гостиной. Исполнение было настолько блестящее, что, он, пораженный, остановился. Фантастическая ночь! Люди, видимо, совсем тронулись: на прогулочной палубе играет оркестр, в то время как жены и дети переселенцев уже поднялись на шлюпочную палубу, ожидая высадки, а здесь кто-то в полном душевном спокойствии играет на рояле!

Уоррен заглянул в полуоткрытую дверь гостиной: там за роялем сидел Райфенберг и играл. Опьяненный собственной игрой, он в экстазе закрыл глаза, запрокинув лысую, загорелую голову.

— Профессор Райфенберг! — окликнул его Уоррен. — Началась высадка женщин и детей. Приготовьтесь и вы!

Райфенберг собрал лоб в сердитые складки и, перестав играть, обернулся. Узнав Уоррена, он улыбнулся все еще хмельными глазами.

— Это вы, Принс? — спросил он. — Я немного музицирую, чтобы скоротать время. Это шопеновский прелюд «Капли дождя». Вы знаете его?

— Профессор, пора собираться…

Райфенберг небрежным жестом остановил его.

— Вы паникуете, Принс. А я-то думал, что у нынешней молодежи спорт и закалка выработали стальные нервы. На своем веку я пережил три аварии на море, и ни разу со мной ничего не случилось. Не поддавайтесь общей панике. Минут десять назад я говорил с Реве. Он мне сказал, что к нам идут три парохода, чтобы взять нас на буксир и отвести в Галифакс.

— Что? В Галифакс? Чистейшая нелепость! — Реве, метрдотель, — авторитет для Райфенберга! — Я знаю больше, чем Реве, и могу вам только посоветовать как можно скорее готовиться к высадке.

Райфенберг весело засмеялся.

— Я не боюсь смерти, молодой человек, — ответил он и, взмахнув руками, взял дивный, мягкий аккорд.

— Держу пари, что через час «Космос» пойдет ко дну! — вне себя крикнул Уоррен.

Райфенберг оторвался от рояля и повернулся к нему.

— Согласен! — насмешливо бросил он. — На какую сумму спорим, Принс?

Уоррен нервно расхохотался и ушел. Он спустился несколькими этажами ниже к себе в каюту. Ярко освещенный пароход уже словно вымер. Все двери были распахнуты настежь: заходи, кто хочет, и бери с ночных столиков все, что угодно, — часы, драгоценности — никто не помешает.

Войдя в каюту, Уоррен быстро собрал свои бумаги и распихал их по карманам пальто. Туда же сунул он и трубку с кисетом. Теперь он был совершенно готов. Кажется, ничего не забыл? Уоррен спешил, палуба находилась на одном из самых нижних этажей, и ему не хотелось оставаться здесь ни одной лишней секунды. Да, теперь и Уоррен узнал, что такое настоящий страх.

Он двинулся к двери и тут с величайшим изумлением увидел, что Кинский все еще лежит в кровати и спит. Он даже не изменил позы и лежал, свернувшись клубком, лицом к стене. Здесь внизу было так тихо, что Уоррен услышал, как жужжит электричество. Ему стало жутко.

— Господин фон Кинский! — крикнул он. — Господин фон Кинский! Проснитесь же! — Вероятно, Кинский принял такую сильную дозу снотворного, что не слышал ни сигнала гонга, ни беготни в коридоре. — Господин фон Кинский! — крикнул опять Уоррен и изо всех сил потряс его руку. Но тут же отпустил: рука бессильно и безжизненно свесилась с кровати. Тут только Уоррен заметил лежавший на одеяле крошечный шприц. — О!..

Он бросился бежать что было духу. Даже оставил дверь открытой. Боже правый, эту ночь он мог проспать в одной каюте с мертвецом! Ужас, дикий, непреодолимый ужас гнал его все вперед и вперед по коридору. Навстречу ему, пошатываясь и держась за стену, брел старик с белой бородкой и прозрачным, словно освещенным изнутри лицом — призрак, не человек. Он учтиво, почти униженно отступил в сторону и, тряхнув бородкой, сказал: