Голубая луна

Я подняла голову, чтобы заглянуть ей в лицо:

— Ты действительно можешь это прекратить?

— Я могу научить тебя, как это сделать. Пару мгновений я смотрела в эти светлые глаза. Я слышала странное пощелкивание искусственного клапана. Мунин намекал, что еда вполне подойдет вместо секса. Не так хорошо, но сойдет.

Я осторожно отодвинулась от Марианны.

— Ты для нее просто мясо. — И поползла от нее прочь.

Марианна смотрела на меня, присев среди листьев в своем белом платье. Только она на этой поляне не смотрелась тенью. Вся эта белизна играла в лунном свете, и Марианна казалась мишенью.

Я встала, прерывисто дыша. Сердце торчало в глотке, как мяч, который можно взять и играть. Я огляделась, отчаянно ища выхода. Чего-то, чем удовлетворится Райна и с чем я смогу жить.

Зейн смотрел на меня, и Райна его хотела. Но то, чего она хотела, мало имело отношения к сексу. Я подошла к нему. Он стоял на коленях, глядя на меня серебряными в свете луны глазами.

Я упала перед ним на колени и сорвала перевязь у него с плеча. Он чуть ойкнул от боли, и Райне понравилось. Главная проблема была в том, что для изгнания этого мунина нужно было, чтобы он достаточно мной овладел, иначе я не сделаю того, что он хочет. А идея дать Райне больше власти над собой казалась не слишком удачной. Но сейчас она хотела прижаться нашим ртом к ране на плече Зейна, а это я в трезвом рассудке сделать не могла. Во мне было еще недостаточно Райны, чтобы сунуть язык в открытую рану.

Я отползла от Зейна и напоролась на Джейсона. Он был почти в зоне безопасности, когда мной владел мунин. Этому мунину он нравился, и я его тоже не боялась.

Я подошла к Джейсону, встала на четвереньки, но знала, что, если я его коснусь и буду при этом сопротивляться мунину, нас ждет еще один сеанс ужаса. Если я полезу к нему, это должно быть по-настоящему. Я должна искренне желать поддаться, по крайней мере хоть чуть-чуть.

Рот у Джейсона уже почти зажил. Опухоль у глаза спала. Кровь или мунин — но это помогло. Он выздоравливал. Я знала, что мунина можно использовать для лечения ликантропов. Когда-то я это делала, но не так. Это случилось в тот раз, когда Райна проявилась впервые, и я еще не поняла, что мне грозит. Сейчас я знала, а потому боялась ее и ненавидела. Райна была в восторге, что мертвая она пугает меня сильнее, чем при жизни.

Я ощущала ее радость как теплую нить, идущую сквозь тело. Эхо ее хохота преследовало мои мысли и покрывало руки гусиной кожей. Быть одержимой кем бы то ни было для меня невыносимо. Быть одержимой социопатической нимфоманкой и притом садомазохисткой, которую я убила своими руками, — слишком страшно, и в этом была невыразимая словами ирония.

Джейсон лежал навзничь, и я очень осторожно, не касаясь его, подкралась на четвереньках. Склонившись над ним, я стала его рассматривать, подальше убрав руки и ноги, чтобы не коснуться случайно.

Голос у Джейсона был хриплый, будто у него все еще болело горло:

— У тебя есть план?

— Марианна говорит, что, если я не стану сопротивляться мунину, не будет воспоминаний, будет только сила.

Он уставился на меня:

— Ты хочешь ее принять, и тогда станет лучше?

Я кивнула, рассыпав волосы по лицу:

— Лучше.

И приблизила к нему лицо, согнув руки, как будто собиралась отжиматься. Губы наши слились дрожащей линией, и то, что час назад было целомудренно и слегка неловко, вдруг переменилось. Я прервала поцелуй и нависла над его телом, опираясь на пальцы рук и ног. Подо мной ощущалась дрожащая энергия его ауры, отталкивающая силу моей ауры — ту силу, что была мунином. Я стояла над Джейсоном, не касаясь его, просто глядя ему в лицо. Когда мы снова поцеловались, сила теплого дыхания, горевшего в наших телах, полилась у меня изо рта прямо в рот Джейсона.

Я позволила себе резко и грубо упасть на него, так что Джейсон вскрикнул от боли. Крик попал мне в рот и был проглочен в волне жара и силы. Я вливала мунина в Джейсона. Я вливала в него себя. Я вливалась в Джейсона через рот, через собственные поры. Там, где кожа касалась кожи, я проливалась в него. Я уходила в него, как вода в сток.

Сначала Джейсон сдерживался, вытянув руки по швам, но сила овладела нами обоими. Руки его сомкнулись у меня за спиной. Губы Джейсона искали мои губы, будто он рвался внутрь. Я оседлала его тело и даже сквозь джинсы ощутила, какой он твердый и готовый.

Он внезапно перевернул меня и оказался сверху. Мое тело ничем не пыталось себя защитить. Я охватила ногами его талию, почувствовала, как он толкается в меня. От каждого толчка у меня в низу живота что-то дергалось и стягивалось.

Я поплыла вверх сквозь толщу силы и стала отталкивать Джейсона в грудь. Мы этого не будем делать. Я не буду.

— Слезь. Слезь с меня.

Я говорила придушенно, хрипло. Слишком много наглоталась мунина, чтобы бороться и внутри себя, и снаружи.

Джейсон надо мной застыл, потом свалился на меня мешком. Сердце его колотилось бешено, дыхание стало глубоким и хриплым. Сглотнув слюну, Джейсон смог произнести:

— Если бы я сказал, что останавливаться уже поздно, ты бы мне поверила?

Я стала выползать из-под него:

— Нет.

Он повалился на спину, освобождая меня. Я встала. Синяков на нем уже не было, лицо смотрело на меня чистое, нетронутое. Если бы я только умела заставить эту дрянь работать без секса!

— Моя очередь? — спросил Зейн.

Я повернулась, и он сидел передо мной на земле. Остатки рубашки он с себя сорвал. Я никогда не думала о Зейне как о мужчине — в этом смысле. Но вот он сидит передо мной при луне, и игра света и тени подчеркивает мускулы у него на груди и на животе — руки теряются в темноте. Лицо — сильное и чистое, сверкающе бледное, половина его скрыта тенями, как кусками мрака. Кольцо в соске сверкает серебром, будто подмигивает, приглашает. И этого мне хватило.

Я встала перед ним, поглядела вниз и сделала то, что хотел мунин. Схватив Зейна за раненую руку, я ее дернула вверх, растянув плечо до предела. Зейн вскрикнул. Кожа уже закрылась над раной, но сама рана еще не заросла. Прижавшись к ней губами, я ощутила, как рвутся мышцы, как ломается снова уже срастающаяся кость. Я укусила его, всадила зубы так, что останется след, и вдула в него силу. Я лечила его рану и боролась с Райной — она хотела выдрать из кожи кусок. Шутка такая — лечить его и одновременно ранить.

Я оттолкнулась раньше, чем успела бы ей поддаться. Спотыкаясь, я встала и поняла, что после каждого использования сила растет. Она заполняла меня как другая личность, растущая внутри меня, выпирающая из-под кожи.

Шатаясь, я подошла к Джемилю и рухнула возле него на колени. Он уже перекинулся обратно в человеческий вид, а это значит, что он был сильно ранен. Я смотрела на обнаженное тело и не давала Райне к нему притронуться. Не давала сделать, что она сейчас хотела. Ничего из того, что она хотела.

Проведя руками по груди Джемиля, я нащупала рану. Кожа закрылась над ней, но была еще мягкой, и я знала, что могу всунуть туда пальцы. Знала, что могу вырвать у него сердце. Но вместо этого я опустила лицо к ране и нежно поцеловала ее. Закрыв глаза, я вдохнула его запах, ощутила прикосновение гладкой кожи. Кожа, только что закрывшая рану, всегда такая мягкая, как у младенца, нежная, гладкая. Я положила руки на рану и вдвинула в нее теплую растущую силу, как меч.

Глаза у Джемиля широко раскрылись, спина выгнулась луком. Он попытался вскрикнуть, и я украла этот крик поцелуем. Я оседлала его тело, не пах, а вторую рану, что была пониже. Оторвавшись от его губ, я опустила руки пониже. Я исцеляла его и чувствовала, как это покидает мое тело теплой струёй. Руки скользнули ниже, я потрепала его и ощутила, как он твердеет. И тогда я резко с него соскочила. Я исцелила Джемиля, а Райна считала, что за исцеление ей кто-нибудь что-нибудь должен.